— А ведь вполне могли бы и попасться… — протянул он, подмигнув.

— Ты молодец, папа. А у меня такое ощущение, словно я перенеслась на время в какую-то сказочную страну, где всё такое медленное, туманное и плавно танцующее… — мечтательно зевнула Аня, повернувшись и вместе со мной вглядываясь в заднее стекло.

Через мгновение на шоссе выехал «квадратизированный» и, прибавляя скорость, помчался в сторону Москвы. Мы тоже поднажали и не успели оглянуться, как оказались зажатыми в привычной столичной пробке — словно всё пошло сначала. Такими урывками мы, кажется, бесконечно долго ехали по городу, глядя на окутанные дымкой дома и на пешеходов, словно призраками скользящих неясными тенями по обочинам, лица которых иногда скрывались за марлевыми повязками. Светофоры, казалось, просто висят в воздухе разноцветными огнями, и местами даже трудно было сказать, какой именно свет горит сейчас. Потом мы миновали мост на Москве-реке, о наличии воды под которым можно было судить исключительно по специфической густоте и пустоте дыма, и джип вскоре притормозил недалеко от кольцевой станции метро «Павелецкая».

— Ну вот, куда-то ещё приехали. Надеюсь, это будет что-то более внятное, а может, и завершающее нашу затею! — сказал Женя, выгнувшись вперёд и ища место для парковки.

Тут дверь преследуемой машины распахнулась, и я увидел его — Хельмана. Впрочем, испытав при этом не удивление, а как бы подтверждение тому, что знал с самого начала, просто почему-то не решался внятно озвучить самому себе. Он развернулся, постучал ногой по колесу джипа и, захлопнув дверь, скрылся в белом облупившемся здании старой постройки, где, судя по броской вывеске, располагалось предприятие быстрого питания. Мы предупредительно пристроились рядом с панорамным стеклом, через которое отлично просматривалось всё помещение. В моём представлении, его убранство действительно соответствовало названию «быстрое питание». Нагромождение покосившихся столиков, стульев с пластиковым содержимым и длинный ряд с витринами, в которых стояли различные блюда, и медленно двигавшаяся очередь с ярко-красными подносами. Не успел я начать беспокоиться, куда Хельман мог ещё оттуда пройти, как он появился, смотрясь здесь как-то неуместно, да и выглядел так, словно сам удивлялся, как он оказался в подобном месте. Он долго стоял при входе, потом начал выяснять что-то у стоящей за прилавком женщины и, на мгновение пропав из вида, вынырнул с ложкой, вилкой и ножом, зажатыми в руке своеобразным веером, чем-то похожим на известную перчатку Фредди Крюгера. Потом Хельман взял поднос, встал в хвост очереди и невыносимо долго двигался к кассе, успев заставить всё пространство вокруг себя массой тарелок. Видимо, это удивляло не только меня, но и раздатчиц, которые весело косились на него и, судя по всему, отпускали какие-то плоские шуточки. Наконец, расплатившись у кассы, он попросил пробегавшего мимо человека в униформе донести его поднос до столика, расположенного прямо рядом с окном, куда вскоре и уселся, при этом выглядел сбитым с толку и каким-то грустным.

Если бы Хельман поднял глаза и посмотрел левее, то, несомненно, сразу же увидел бы нашу машину. В этот момент мне показалось очень удачным, что девочка сидит с его стороны и что-то старательно, высунув язык, выписывает в небольшом розовом блокнотике. Может, даже составляла анкету — в своё время мои одноклассницы просто бредили этими вопросами, на которые неизменно просили подробно ответить именно мальчиков. За Аней же я был неприметен и, думаю, со стороны создавалось впечатление, что просто папа и дочка ждут у метро маму.

— Во жрать-то. Прямо, бугай! — присвистнул Женя. — С другой стороны, может, на свободе в последний раз кушает. Как считаете?

— Скорее всего. Хотя, судя по выражению лица, вряд ли он особенно расположен к трапезе… — протянул я и вскоре убедился, что Хельман действительно ничего не ест и, видимо, даже не собирается.

Он аккуратно снял верхнюю тарелку и сосредоточенно начал что-то там разделывать вилкой и ножом. При этом его лицо выражало брезгливость и какое-то болезненное вожделение. Вскоре он отложил эту тарелку в сторону и взялся за другую, потом ещё — и так до тех пор, пока не перелопатил всю посуду, побросав её неровной кучей на столе. Затем, как бы завершая сделанное, с немного торжественным видом Хельман полил всё сверху чем-то вроде сока и, игнорируя удивлённые взгляды окружающих посетителей, одним резким движением смахнул посуду на пол.

— Да у парня-то совсем крыша поехала! — ахнул Женя.

— Может, и так. Но от этого, думаю, он становится ещё более опасным…

— Узнаёте?

— Да, мы на днях познакомились и даже, можно сказать, этот человек спас мне жизнь.

— Вот как. Так значит, что? Всё? Закончили дело?

— Нет, думаю, оно только начинается… — вздохнул я, полагая, что сейчас в этом предприятии быстрого питания разразится настоящий скандал.

Но ничего подобного не случилось. К Хельману в тёмно-красных фирменных передниках подскочили несколько служащих, которым пришлось посторониться от разбегающихся посетителей, сидевших за соседними столиками. Потом, судя по всему, Хельман извинился за случившееся и, достав небрежным жестом кошелёк, сунул в руки остолбеневших служащих целый комок денег. А вскоре чуть ли не с поклонами он был препровождён до дверей — видимо, компенсация всех более чем устроила. Я же почему-то невольно вспомнил произведение «Человек-амфибия» и эпизод с рыбой, которую Ихтиандр то ли раздал кому-то бесплатно, то ли отпустил в море, по-королевски расплатившись с владельцем товара. Выйдя из дверей и некоторое время в нерешительности постояв на узкой пешеходной дорожке, Хельман, словно решившись, неторопливо направился в сторону метро, а я тут же протянул Жене руку и сказал:

— Всё, дальше я один. Спасибо большое за помощь!

— Эй! И что, вы думаете, я вас просто так оставлю?

— Да, у вас ребёнок. Пожалуйста, позвоните Андрею и расскажите ему всё, что мы видели. Особенно отметьте, что это Хельман! Думаю, он придумает, что надо делать. Я же пойду за ним в метро. Сейчас, думаю, это наше личное дело…

— Ну как скажете. Только, пожалуйста, будьте поаккуратнее и не отключайте телефон!

— И не собираюсь! — нервно улыбнулся я, потом повернулся к Ане и потрепал её по плечу: — Пока! Был очень рад нашему знакомству. Надеюсь, что ещё увидимся…

Девочка очень серьёзно посмотрела на меня и дрогнувшим голосом сказала:

— Скажите лучше «до свидания».

— Ну хорошо, до свидания…

— А то, знаете, те папины друзья, что мне вот так говорили «пока», чаще всего потом умирали. То есть получается, обманывали, что хотят опять со мной увидеться и сбегали куда-то в неизвестность!

— Что же… Нет, я серьёзно настроен встретиться снова, поверь… — ответил я и, увидев, что Хельман открывает массивные деревянные двери подземки, заторопился: — Пожалуйста, окажите мне ещё одну услугу… Немного продвиньтесь вот туда, направо, и побудьте здесь минут десять, чтобы быть уверенными, что он не вышел с другой стороны. Ну всё, всё, до встречи!

Выскользнув из машины, я, оглянувшись по сторонам, торопливо дошёл до входа в метро, за которым скрылся Хельман и, испытывая странную смесь любопытства и тревоги, вошёл в прохладный и непривычно задымлённый холл.

Именно его, как и всё последовавшее в подземке, я запомнил на долгие годы, потому что настоящий кошмар начался именно с этого.

Я быстро прошёл правее, чтобы видеть одновременно кассу и турникеты, вокруг которых привычно суетились люди. Чуть не сбив с ног резко остановившуюся прямо передо мной девушку, каблук которой прочно застрял в сточной решётке, я прислонился спиной к тёплому кафелю стены и, готовый в любой момент юркнуть в сторону, начал выискивать в толпе Хельмана. Но его нигде не было видно. Сначала я осторожничал, а потом начал в беспокойстве метаться по всему холлу: неужели как-то смог его упустить? Даже если предположить, что у него в кармане был билет и он тут же прошёл без очереди через турникеты, то всё равно должен был застрять в большой очереди на эскалатор, характерной для любого времени столичного дня. Так где же он?