— Это точно, — поддакнул Судских. — Слава Богу, теперь Церковь собирается тайное сделать явным.

— Собираться — еще не сделать, — уточнил Смольников.

— Поможем, — сказал Судских. — Я включил тебя в группу поиска библиотеки Ивана Грозного. Не против?

— Спасибо, Игорь Петрович, — разулыбался Смольников. — Это по мне, живота не пощажу!

— Вперед, литератор, — без язвительности напутствовал его Судских. — А имя Лисимаха тебе ведомо?

— О, Игорь Петрович, ваши познания вызывают почтение, — уважительно посмотрел Смольников. — Этого человека даже из книгочеев мало кто знает. Я случайно откопал его в «Хрониках». Это сподвижник хазарского кагана, его тайный осведомитель в Византии. Золотом подкупал правителей, им же разжигал вражду между христианами и ариями. В 667 году его молния убила на глазах многих людей, когда он бесновался с проповедью в дождь. А вы откуда о нем прознали?

— Случайно, — отвел глаза Судских. — Чисто случайно…

Вольно раскатившись по зеленой степи, конные и пешие, возы и волоки двигались на запад к Днепру. Тепло и пахуче струились запахи, перед закатом сама земля не могла надышаться, источая умиротворение, словно не было дальней дороги и разгромленного ненавистного хазарского каганата за спиной, а все эти люди, конные и пешие, — всего лишь переселенцы от устья реки Итиль к славному Днепру.

Святослав ехал в середине многотысячной вольницы, подремывал, покачиваясь в седле, без шелома и тяжких доспехов, в одной посконной рубахе: отряды доезжачих разведчиков рыскают по степи во все стороны в поисках незадачливых противников, мышь не проскользнет незамеченной, и меч Святослава приторочен одесную без дела. Тишь и покой.

Озадаченным взяться неоткуда. Еще на пути в каганат Святослав отрядил воеводу Палицу Сужного с крепкой дружиной, который растрепал печенегов по дальним оврагам, побил и пожег начисто за прежние прегрешения и в назидание на будущее пригрозил кочующим князькам не соваться под ноги, и теперь тут и там среди высокой отавы торчали шесты с отбеленными черепами печенежских ханов, именитых князьков и тысяцких. Поделом: много славян и русичей полегло зазря от коварных набегов на мирные поселения хлебопашцев, да скольких увели в полон с малыми детьми и девками, которых продавали хазарам, а те отправляли полоненных дальше южным путем в Константинополь на вечное рабство и чужбинные муки.

Сколько ни побивай печенегов и половцев, они, подобно степной траве, восстают из пепла, и, расчистив дорогу дружиной Палицы Сужного, Святослав ударил хлестко по корням зла, по хазарскому каганату. Никто из хазар-воинов не ушел, обезлюдел очаг работорговли и зачинщик коварных смут, а печенеги и половцы разом припали к властной длани киевского князя.

Святослав беспечно потянулся, разбросав мускулистые руки по сторонам. Хвала Сварогу и Перуну слава, оберегли русичей в кровавых сечах, на стороне справедливых стали, и путь назад открыт вольной степью.

— Эй, Игорь! — зычно позвал Святослав. — Подь сюда!..

Игорь, младший сынок воеводы Сужного, изрядно веселил князя в беспечное время пути, бессменно прислуживал на стоянках. Малому всего пятнадцать от роду, а смышлен и смел, умом и телом в батяню пошел. Когда громили былую столицу каганата Семендер, Игорь возглавил три десятка конных и в решительный момент сечи лютым наскоком выбил брата кагана из игры. На шею Ссюглы-младшему накинул удавку, сволок с коня, так и приволок в стан русичей куском вяленого мяса…

Игорь подъехал, красуясь, смешливый и статный, и конь под ним веселился.

— Здеся, княже!

— Не здеся, а тута. Чему скалишься?

— Да вот иудей развеселил притчей, который ведун-врачеватель, что с нами изъявил желание через Киев на Любеч добираться. Добран, который с девкой.

— Скажи, чего он там, повесели, а то стан разбивать скоро, — милостиво разрешил Святослав. В походе только Игорю и разрешалось позабавиться, шуткой растормошить строгого князя.

Игорь пристроился стремя в стремя и заговорил певучим речитативом, как делают это гусляры. Подсмеивался, но подметил верно у сказителей, далеко пойдет…

— Хитрый и мудрый царь иудейский Соломон до девок и мужних баб охоч был постоянно и хотел побаловать с женой своего военачальника. Его в дальний поход отослал подале от Иерусалима-столицы, а сам к молодухе его шастанул. Военачальник Соломона сам-ухарь, повадки своего царя знал верно, взял и женке своей на срамные места пояс надел железный. Ключик увез. Вызвал молодуху царь и предложил: давай побалуемся. У них там это запросто: где сгреб, там и… В общем, не отказала она. Рада бы, говорит, соком исхожу от желания, вся тщусь и такие чудеса могу тебе устроить, что зашлешь муженька мово в края запредельные, только муж на меня железный пояс надел, а ключик увез. А как ты всякое-такое делаешь? — спросил Соломон. Дырочки оставлены, отвечает она. Вот и хорошо, обрадовался царь. Была бы дырочка, то просочится и пырочка!

Игорь приготовился расхохотаться следом за князем, а тот нахмурился и сказал сердито:

— Тьфу, непотребство! Мал ты ишо! Не то что срамить чисто женское, а думать о том гадко. Это ты срам такой до дома везешь? Или в жизни походной вольной о святости женского начала забыл? О чем талдычит…

— Прости, княже, — потупился, поутих Игорь. — Тятька вот грозится окрутить с походу, знать ить надо…

— Нехитрое дело, само сладится, была б любовь и уважение. Надо светлое помнить, а не гадкое запоминать. Даждьбог сурово карает за непотребство, али забыл? Велю жида этого увезти подале в степь и бросить воронью на съеденье, больно речист и похаблив, неча отравлять глупых словесным зельем. Ехай от меня, нечестивец! — напутствовал он сурово молодого ратника. Потом жаль стало закручинившегося Игорешу, и крикнул вослед: — Эй, горе-хаяльник, отцу передай стан разбивать у Ирпени, а пленных менял подале от славянского стана размещать, чтобы и духу их поганого не слышать!

— Будь спокоен, княже, — поклонился Игорь и спешно отъехал исполнить наказ, оставив Святослава помрачневшим.

Его самого пятнадцати годов дед, великий князь киевский Олег, брал в поход на Царьград. Изрядно полупцевал византийцев и принудил беспрекословно соблюдать договор со славянами, иначе в следующий поход приведет с собой болгар, македонян и западных русичей, тогда от Царьграда пыль останется, а от Византии — прах. Очередной щит прибил на городских вратах и убыл гордо. Правил в то время Византийским царством Константин по кличке Болгаробойца, которого отец называл Поганейшим за жестокость, способность к предательству и коварство. Не зря Олег пригрозил брать в поход болгар, есть им за что посчитаться с поганым императором, обид не простили… А развратен был ужасно, от человеческого обличья ничего не осталось. Пригласил отца танцы посмотреть на званом пиру, а Святослав в щелочку занавеси подглядел. Раз только глянул, а ужас остался навсегда: голые девки кругом писали, изображая фонтан. Не приведись такому на Руси прижиться, изыдет тогда срам на русичей, и быть ей поглощенной похотью, а за ней стыда и чести не сберечь. Уж на что крепка и хороша телом жена, сколь желанна и горяча в постелях, а преступить святость, сдернуть рубаху с налитого тела Святослав не отважился. Груди крепки для младенца, руки горячи для него, а действо само по велению Сварога, чтобы род жил вечно.

Отец, князь Игорь, в жены себе брал сильную и крепкую и сыну подыскал надежную пару. Мать Святослава, княгиня Ольга, кровей была не княжеских, воеводских, просто перевозчицей служила на реке Великой под Псковом. Взглядом пришила отца к себе и в Киев въехала полноправной княгиней, статью и говором. Не от напыщенности княжение, от веры в вечных славянских богов, от правоты за русичей, и всяк тот князь, кто делом прав.

До Киева рукой подать. Последний стан разбили с первой звездой у Ирпени. Она слабо заискрилась в темнеющем зоревом закате, разгоралась, предвещая погожий день на завтра, а князю — славную встречу. Быть тому… А с византийского юга наползал крадучись темный полог. В походе отец поучал Святослава: в такие поры усиль ночные дозоры, не к добру южная темень. Своим же опытом пренебрег, доверился тишине, так его и убили печенеги на днепровских порогах три года спустя. Натравил их Константин Болгаробойца, сообщив печенегам маршрут и время отъезда князя Олега. Спасшийся чудом Палица Сужной сказывал: звезда светилась высоко, а темная туча ползла с юга…