Полярник снова посмотрел на надписи и провел по куску кожи ладонью. Эти несколько слов, написанные аккуратным почерком, смеялись над ним, издевались над его поражением, они кричали о том, что Амундсен победил, а он, капитан Роберт Фолкон, оказался неудачником. Хотя по всем законам справедливости должно было случиться наоборот.

— Почему он?.. — еле слышно, одними губами прошептал Роберт. — Почему не я, почему Норвегия, а не Британия? За что?..

Антарктида, 87° ю. ш., 1912 г.

Сани мчались вперед с бешеной скоростью. В каждой упряжке теперь было всего по шесть собак, но бежали они едва ли не быстрее, чем во время прошлогодних походов и на пути к полюсу. То ли чувствовали, что возвращаются домой, то ли просто груза на санях осталось совсем немного, а снежный наст был таким ровным, что больше напоминал аккуратно залитый каток, но при этом и достаточно шершавым, чтобы по нему не скользили собачьи лапы. Да еще ветер теперь дул в спину, словно подгоняя путешественников, а на санях Вистинга, нагруженных более сильно, стоял сделанный из палаточной ткани парус.

Основную часть времени пятеро друзей по-прежнему ехали рядом с санями на лыжах, и лишь изредка ненадолго забирались в них, чтобы отдохнуть. Амундсен старался делать такие передышки как можно реже, опасаясь, что собаки, давно не получавшие свежего мяса, снова ослабеют: ему очень хотелось, чтобы его любимые Полковник и Лассесен, уцелевшие по дороге на полюс, добрались живыми до зимовочного лагеря. Но идти на лыжах весь день все же было тяжело, и время от времени Руалу приходилось добавлять своим собакам лишнюю тяжесть. Именно во время одной такой передышки он и почувствовал, насколько большой была их скорость — сидя в санях и ни на что не отвлекаясь, он смог спокойно поглазеть по сторонам и обнаружил, что снежные холмы и впадины в буквальном смысле летят мимо их маленького «каравана». Они были похожи на морские волны — высокие, с крутыми гребнями, отличавшиеся от настоящих волн только ослепительно-белым цветом и неподвижностью. Иногда эти «волны» оказывались прямо перед санями и неслись им навстречу, и собаки то взбегали на очередной гребень, то мчались по его склону вниз. Сани раскачивались на замерзших «бурунах», как корабль во время не слишком сильного шторма. Эта качка убаюкивала, а блестящие на солнце белые волны постепенно начали расплываться перед глазами, и Амундсен с удивлением понял, что, несмотря на то, что они с товарищами недавно хорошо отдохнули, его опять клонит в сон. Он тряхнул головой, поправил сползшие на кончик носа черные очки и, крикнув бежавшему рядом с санями Бьюлану, чтобы тот помог ему остановиться, потянул на себя кожаные ремни собачьей упряжи. Разогнавшиеся псы долго не могли умерить свой бег, и Руал не стал дожидаться, когда они полностью остановятся: схватив в одну руку лыжи, а в другую — лыжные палки, он выбрал подходящий момент и спрыгнул с замедлившихся саней в сугроб.

— Я вас догоню! — прокричал он вслед унесшимся вперед товарищам и принялся торопливо застегивать на ногах лыжные крепления.

Прыжок, с трудом удержанное равновесие и спешка, с которой он надевал лыжи, вывели Амундсена из неожиданно свалившейся на него сонливости, и он, с новыми силами оттолкнувшись от снега палками, кинулся догонять улетевшие далеко вперед сани и бежавших рядом с ними лыжников. Это ему с легкостью удалось, и всего через несколько минут начальник экспедиции уже мчался рядом со своими людьми и собаками, щурясь от вспыхивающих на снегу солнечных бликов, чересчур ярких даже для защищенных темными очками глаз. Однако спустя некоторое время Руал снова ощутил усталость — сперва небольшая, она постепенно становилась все сильнее, и каждый взмах лыжными палками требовал от него все больше и больше усилий.

Это было странно: уехав с полюса, друзья уже вторую неделю тратили на отдых и сон гораздо больше времени, чем раньше, и даже не вспоминали об усталости. Наоборот, в последние дни все пятеро стали просыпаться раньше обычного и по полтора-два часа ворочаться в спальниках, безуспешно пытаясь заснуть и скучая. Руал как раз подумывал о том, чтобы сократить время, отведенное на сон, и отправляться в путь на час или полтора раньше — и вдруг обнаружил, что устал, в середине ночного перехода!

Он решил, как когда-то в юности, во время своих первых лыжных походов, не обращать на усталость внимания — в те времена она нередко проходила сама, стоило ему перестать о ней думать. Местность вокруг начала меняться, застывший «шторм» вновь сменился более ровной, лишь немного волнистой снежной поверхностью, катиться по которой стало совсем легко и приятно. Следующий час бега пролетел, как одно мгновение: солнце застыло над горизонтом, как приклеенное, пейзаж вокруг почти не менялся, и казалось, что само время приостановило свой бег, решив отдохнуть в белых снегах самого южного континента Земли…

Неизвестно, сколько еще миль пронеслись бы пять человек и двенадцать собак, забыв обо всем на свете, если бы погода не начала меняться — на солнце наползли плотные сероватые облака, а над землей начала сгущаться туманная дымка. Полярники пробежали еще некоторое время, но когда туман сгустился и окружавшая их равнина сжалась до сотни метров, решено было устроить привал, а заодно уточнить, где именно они находятся. По последнему вопросу мнения друзей разделились: Бьолан и Вистинг считали, что они уже почти дошли до очередного запаса еды и лишь немного отклонились от него на восток, а Хассель и Хансен были уверены, что из-за тумана их отряд свернул на запад и прошел мимо склада. Руал вертел в руках собственноручно начерченную по пути на полюс карту, вглядывался близорукими глазами в неплотный туман, сквозь который просвечивали расплывчатые и постоянно меняющиеся очертания далеких гор, и снова, тайком от всех, боролся с вернувшейся усталостью и апатией. Он не мог понять, кто из его друзей прав и в какую сторону им надо идти, чтобы попасть на склад, а главное — ему еще и не хотелось обо всем этом думать. А все попытки заставить себя сосредоточиться, только вызывали еще более сильную усталость и желание немедленно забраться в спальный мешок и заснуть.

— Ладно, давайте чуток отдохнем, пока туман не рассеялся! — предложил Оскар Вистинг, покосившись на угрюмо молчавшего командира и, должно быть, догадавшись о его состоянии. Руал с благодарностью кивнул, и все пятеро, быстро собрав пустые банки из-под пеммикана, принялись разворачивать спальники. Оказавшись в мешке, он сразу же закрыл глаза и начал проваливаться в сон, наслаждаясь неподвижностью и мечтая, чтобы ему как можно дольше не пришлось вставать и куда-то идти. «Да что такое со мной?» — успел подумать полярник уже в полудреме. — «Заболел, что ли? Откуда эта слабость?..»

Ему удалось продремать около получаса, после чего кто-то начал бесцеремонно тормошить его за плечо и дергать за мех спальника.

— Руал, солнце выглянуло! — зазвенел над ухом голос Сверре Хасселя. — Надо ехать, пока опять не спряталось, мы теперь, кажется, поняли, куда!

Проклиная все на свете, Амундсен начал выкарабкиваться из мешка. Желание снова вставать на лыжи и бежать за санями, и до передышки весьма слабое, пропало окончательно, и ему пришлось приложить немало усилий, чтобы скрыть это от товарищей. «Давай, давай»! — мысленно подстегивал он себя, слезая с саней и копаясь в куче лыж в поисках своей пары. — «Не так уж много осталось ехать, скоро уже будем на Фрамхейме! Там есть соки, витамины — ты сразу в норму придешь! Потерпи чуть-чуть, скоро все закончится…»

Но последняя мысль почему-то его не успокоила. Наоборот, Амундсену вдруг стало совсем тоскливо, и когда он подошел к изучавшим карту друзьям, в их глазах промелькнуло удивление: они все-таки заметили недовольный вид своего руководителя.

— Руал, нам кажется, что вот это, — Вистинг указал рукой на блестевшую в лучах солнца вершину большого холма, — гора Хансена. Больше здесь просто нечему быть такой высоты. Надо идти к ней, а от нее мы найдем дорогу к складу.