Сваха Екатерина была сначала очень довольна выбором и писала: «Я признаю… что я страстно распложена к этой очаровательной принцессе, страстно в полном смысле слова. Она именно такая, какой мы ее желали: стройная как нимфа, белолицая как лилия, высокого роста с соответствующей полнотой и очень легкой походкой. От нее исходят мягкость, добросердечие и искренность. Все в восторге от нее, и неправы те, кто не любит ее, потому что она создана для этого и делает все, чтобы стать любимой. Одним словом, моя принцесса соединяет в себе все, чего я желаю, и я удовлетворена этим». И великая княгиня Мария первое время была счастлива тем, что выбор пал на нее: «Я даже более чем удовлетворена, большего я никогда не смогла бы иметь; великий князь любезен насколько возможно и объединяет в себе все лучшие качества. Я могу себе польстить, что очень любима своим женихом; это делает меня очень, очень счастливой». Даже английский посол, который руководствовался скорее собственными политическими интересами, чем династическими чувствами, сообщал своему правительству: «Придворное общество с большой похвалой говорит о принцессе Вюртембергской; превозносят ее красоту и ее манеры. Великий князь, как кажется, испытывает к ней нежную любовь, так что принцесса будет иметь над сердцем своего супруга такую же власть, как и ее предшественница, только при своем выдающемся уме она, бесспорно, найдет этому лучшее применение».

Мария и Павел любили и доверяли друг другу, несмотря на простой меморандум. Помимо этого при сложном характере Павла супруге никогда не было с ним легко. Несмотря на все превратности, она держалась его и вдобавок подарила ему 10 детей. Естественный порядок наследования в династии мог быть гарантирован. В 1777 году родился первый сын – Александр, двумя годами позже появился Константин. Екатерина II была очень довольна. Герцог Фридрих Евгений в далеком Вюртемберге был вознагражден добрым пансионом. Юная пара получила недалеко от резиденции Царское Село поместье, которое по имени великого князя Павла было названо Павловском и на землях которого вскоре после этого был сооружен великолепный дворец. Мария Федоровна обустроила в небольшой усадьбе уютный домашний очаг и оказывала особое влияние на оформление обширного ландшафтного парка, который должен был ей напоминать о вюртембергской родине. Более того, после осмотра в 1782 году замка Хохенхайм под Штутгартом она даже велела построить в Павловске, по образцу увиденных там, искусственные руины, водопады и хижины.

Но с обоими сыновьями началась игра, которая повторяла ту, что практиковала однажды Елизавета: Александра и Константина забрали у родителей и воспитывали под надзором императрицы. После того как в 1783 году родился третий ребенок – дочь Александра, императрица подарила своему сыну замок в Гатчине под Санкт-Петербургом. Она будто бы сослала его от двора. Павел создавал в Гатчине собственный военный гарнизон. Оказалось, что постоянное чередование петербургского Зимнего дворца, Петергофа (где воспитывались Александр и Константин) и Гатчины имело негативные последствия для воспитания мальчиков. Однако влияние Марии Федоровны недооценивали, не отдавали должное тому, что двор в Гатчине, так же как и «большой двор» в Петербурге, стал местом встречи литераторов, художников и ученых. Великая княгиня поддерживала свои просветительские воззрения в рамках существовавших финансовых возможностей. Она была инициатором кругосветной экспедиции Крузенштерна или научной экспедиции Отто фон Коцебу. Российская академия наук избрала Марию Федоровну своим почетным членом.

Помимо этого она была известна своими литературными интересами, которые ориентировались главным образом на французскую и немецкую литературу. Друг Шиллера Максимилиан фон Клингер жил при дворе в Гатчине в качестве чтеца великого князя Павла. Он позаботился о том, чтобы в 1787 году в театре в Гатчине был поставлен «Дон Карлос». Великодушному содействию Марии Федоровны и активной работе Максимилиана фон Клингера обязана немецкая литература своим оживлением и внимательным отношением в Гатчине. Она достигла того уровня, какого не знал петербургский двор. И напротив, когда в 1795 году Екатерина II составила список книг, которые финансировались и приобретались для Гатчины, среди них не было ни одной работы Шиллера.

Мария вынуждена была вместе с Павлом переживать периоды пессимизма. Но пессимизм не переходил в абстрактное сомнение о смысле господства и правления. Из него выливалась ненависть к матери, ярость по отношению к узурпаторше трона и воля однажды распространить на всю Россию установленную в Гатчине военно-консервативную власть. В этом отношении Мария не могла умерить эмоции своего супруга. Не требовалось опыта Французской революции, чтобы отучить его от мысли о либеральном реформировании России в духе Просвещения. Об этом его мать позаботилась сама. В свои 30 лет Павел был твердо убежден в самодержавии. Согласно его пониманию Россия не нуждалась в реформаторских законах. Жалованную грамоту дворянству Петра III он считает излишней. Дворянство следовало скорее вернуть к его должностным обязанностям. Духовенство должно было отстаивать чисто православное учение, крепостное право следовало укрепить.

Способы видения Павлом перспективы оказывали отрицательное влияние на весь его образ жизни. Тем не менее вокруг его личности стал различим новый для истории династии Романовых элемент. Все браки царей и наследников престола заключались из династически-политических соображений. Михаил Федорович и его сын Алексей еще заботливо скрывали от общественности свои семейные связи. Благодаря Петру I западноевропейские принцессы торжественно вступили в императорский дворец Российской империи. Ни у Алексея Петровича, ни у Анны Леопольдовны, ни у Екатерины II браки не отличались гармонией или обоюдной теплотой. Анна I и Елизавета I не были замужем. Брак Павла и Марии Федоровны в первые годы в основном был относительно гармоничен, за чем можно увидеть старание супруги связать западноевропейскую аристократическую семейную культуру с просветительскими и культурными жизненными проявлениями, которых достиг русский двор, и дать в семье разрываемому внутренними противоречиями супругу и детям защиту и убежище. Без сомнения, в течение XVIII века брак и семья в русском дворянстве развивались в направлении все более видимой открытости к Западной Европе. Природа, романтика, литература и искусство торжественно вступали во дворы знати. С Марией Федоровной эта тенденция получила новое практическое развитие за счет того большего акцента на политической ответственности императрицы и более глубокой интеграции западноевропейской дворянской культуры в жизнь двора. В этом отношении Мария Федоровна начала новый этап в истории русской царской семьи, начало которого оказалось таким трудным, потому что характер у Павла был тяжелым, а отношения с императрицей очень сложными.

С течением лет Екатерина II давала понять, как мало она считает Павла пригодным для трона. Вместо этого она протежировала внуку Александру и его брату Константину. Павел и Мария замечали, что императрица оттесняет их от двора. Весь тот милитаристский спектакль, который наполнял течение дней в Гатчине, был настолько ориентирован на прусско-гольштейнские традиции Петра III, что мог быть воспринят императрицей как упрямство наследника престола. В результате Екатерина устанавливала еще большую дистанцию. Но она никогда однозначно не высказывалась за Александра как кандидата на трон.

В ноябре 1796 года пришло время решения. С Екатериной случился второй удар. Павел вместе с Марией находился в Гатчине. Сначала к смертному ложу бабушки привели Александра. Но вопреки всем слухам ни с ее стороны не было сказано решающего слова, ни Александр не предпринял каких-либо шагов, чтобы захватить власть. Он сразу же послал доверенного своего отца Федора Ростопчина в Гатчину, а сам спокойно ждал прибытия Павла.

В качестве нового императора Павел вступил на трон. С этого момента желание мести сопровождало его. Было удивительно, как маленький, гонимый, презираемый и удаленный от искусства правления человек сразу же взял в свои руки бразды правления государством. Он занимал помещения рядом с комнатой, в которой умерла императрица. Каждый придворный для доклада должен был пройти мимо умирающей императрицы. Едва мать умерла, император Павел дал свободу своим убеждениям. Страну наводнил поток предписаний. Павел указывал, какие шляпы следует носить, сколько лошадей впрягать в карету, кто когда может давать какие приемы, и т. д. Наконец-то Павел мог перед обществом проводить парады своих солдат. Наконец-то ему было разрешено командовать гвардией. Наконец свершилась его воля. После всех лет презрения Павел наслаждался своим положением самодержца.