Но, может быть, все это было сообщено в самый последний день, когда уже поздно было что-нибудь предпринять? Нет. Об этом свидетельствуют выводы донесения, звучащие так: «1. Продолжается сосредоточение немецких войск близ границы. 2. Общая группировка войск продолжает оставаться в прежних районах. 3. Требуется установить достоверность дислокации в городе Кенигсберг штаба 3-го армейского корпуса и штаба 1-й армии».
Из выводов этого донесения с полной очевидностью явствует, что ему предшествовали другие и оно само являлось лишь очередным напоминанием о том, что уже неоднократно сообщалось.
Я привожу всего один документ, попавший мне на глаза в архиве. Существует много других документов такого же рода.
Маршал К. С. Москаленко, командовавший перед войной Первой моторизованной артиллерийской противотанковой бригадой, одним из немногих соединений такого типа, которые мы успели создать к началу войны, недавно в беседе с писателями рассказывал: «20 июня 1941 года меня вызвал к себе командующий 5-й армией Потапов и в упор задал вопрос о возможном, с моей точки зрения, начале войны с немцами. Беседа велась с глазу на глаз в четырех стенах. Мы понимали, что, если откровенный разговор на этот счет станет известным, нам несдобровать. Доложив о данных разведки, я ответил Потапову, что думаю, что война вспыхнет не сегодня, так завтра. Это чувствуется по обстановке в пограничных районах. Он полностью со мной согласился и сказал:
„Не знаю, что думают в Москве и Берлине, но разделяю твои опасения, что немцы не сегодня-завтра нападут на нас“. После этого он познакомил меня с приказанием командующего округом Кирпоноса о немедленном укрытии всей боевой техники».
Присутствуя на этой беседе с Москаленко, я вспомнил одну старую довоенную книгу и не поленился заново прочесть ее.
«…K 4 часам 19 августа судьба пограничного боя на северном участке юго-западного фронта, где немцами было намечено произвести вторжение на советскую территорию силами ударной армейской группы генерала Шверера, была решена.
Лишенные оперативного руководства и поддержки бронесил, части ударной группы Шверера отходили. У них на хребте, не давая времени опомниться, двигались танки Михальчука. Скоро отступление немцев на этом участке превратилось в бегство. В прорыв устремились красная конница и моторизованная пехота».
Так выглядели первые двенадцать часов войны в напечатанном за два года до нее романе Шпанова «Первый удар»; на этих страницах рассказывалось о предполагаемых действиях на том самом северном участке Юго-Западного фронта, который в реальной предвоенной обстановке занимала 5-я армия генерала Потапова.
А вот как выглядели там эти первые двенадцать часов войны в действительности. Я еще раз приведу соответствующее место из беседы маршала Москаленко с писателями:
«Подъезжая к аэродрому, мы увидели, что его бомбят и самолеты горят. Генерал Лакеев, командовавший воздушными силами, не смог поднять с этого аэродрома в воздух ни одного самолета… Войска поднимались по боевой тревоге. Я вскрыл мобилизационный пакет и увидел, что в нем было предписание моей бригаде в случае объявления мобилизации идти на Львовское направление на Раву-Русскую. Я доложил командующему армией, что должен уйти от него, из его подчинения, на другое направление, на Львов.
— Как же ты можешь так поступить, — сказал Потапов, — когда немцы уже выходят к Владимиру-Волынскому и сейчас его возьмут…
Я ответил Потапову, что тем не менее я обязан выйти из его подчинения и могу выполнить его противоречащий мобилизационному пакету приказ, только если этот приказ подтвердит Москва или Киев.
Он позвонил мне снова через несколько минут — у него не было связи ни с Москвой, ни с Киевом, она была прервана, и никакого руководства ни по радио, ни по телефону оттуда в первые часы у нас не было.
Тогда в сложившейся обстановке я решил подчиниться приказу командующего и пошел на Владимир-Волынский».
Хорошо известно не только по нашим, но и по немецким источникам, что в дальнейшем 5-я армия под командованием генерала Потапова была одной из тех, которые на протяжении первых месяцев войны оказали наиболее ожесточенное и успешное сопротивление наступавшим немцам. Рассказ маршала Москаленко свидетельствует о том, в какой тяжелейшей обстановке начала действовать эта армия в первые часы войны.
Навстречу примерно такой же обстановке и таким же событиям, обернувшимся на Западном фронте еще более тяжелыми результатами, выехал я в дачном вагоне из Москвы в Минск, имея в кармане командировочное предписание: «Интенданту 2-го ранга товарищу Симонову К. М. Приказом начальника Главного управления политпропаганды Красной Армии № 0045 от 24 июня 1941 года Вы назначены литератором редакции газеты „Боевое знамя“, предлагаю отбыть в распоряжение начальника Управления политической пропаганды Западного особого военного округа. Срок выезда 24 июня 1941 г. Маршрут — Москва — Минск. О выезде донести».
Мое странное для писателя интендантское звание объяснялось тем, что для присвоения строевых званий оконченные нами перед войной курсы военных корреспондентов достаточных оснований не давали. Звание же политработника тем из нас, кто не был членом партии, присвоено быть не могло, а я только накануне отъезда на фронт получил в Краснопресненском райкоме кандидатскую карточку. В таких же, как и я, интендантских званиях уехало тогда на фронт множество писателей, которые, кстати сказать, никогда не возражали, если их потом, там, на фронте, по ошибке или из деликатности именовали не интендантами, а майорами или батальонными комиссарами.
2 «В эту ночь — с 23-го на 24-е — была первая воздушная тревога, как потом оказалось — учебная»
На самом деле эта тревога не была учебной. Вот как выглядела в соответствующем донесении подлинная история этой первой московской воздушной тревоги:
«…На подступах… появились неопознанные самолеты. 2.40. Командиром корпуса частям корпуса объявлена тревога. По указанию командира 6-го авиакорпуса полковника товарища Климова наша истребительная авиация поднята в воздух для патрулирования на разных высотах от 2 тысяч до 7 тысяч метров. Всего поднято в воздух было 178 самолетов.
Противник обнаружен не был, но 4 самолета под управлением младших лейтенантов Бочарова, Федорова, Хазаинова и Зверева обстреляли самолеты ДС-3 под управлением летчиков гражданского воздушного флота товарищей Смирнова, Горщукова и Синберт, посадили их на аэродром Алферьево, и при осмотре в самолетах обнаружены пробоины в бензобаке, в хвостовом оперении и рации.
После телефонного разговора генерал-майора артиллерии товарища Журавлева с начальником ВВС, выяснив, что неопознанные самолеты являются нашими, полковнику Климову свою истребительную авиацию посадить, оставив только патрулирование.
В 3.08 командир зоны ПВО генерал-майор товарищ Громадин приказал вести огонь. Все батареи огонь открыли.
В 4.14 генерал-майор товарищ Громадин приказал дать отбой…»
3 «Были сведения, что пути до Минска разбомблены и в каком-то месте перехвачены десантом»
Эти сведения, которые нам сообщили в Борисове утром 26 июня, когда поезд не пошел дальше и нам пришлось выгрузиться, на поверку оказались неточными. Хотя, вообще говоря, слухи о десантах имели свои основания. В «Журнале боевых действий войск Западного фронта» есть несколько сообщений о десантах уже за первый день войны: десант в десять человек, в двадцать человек, в пятьдесят человек, около ста человек, и, наконец, в 17 часов 10 минут донесение о высадке авиадесанта в тысячу человек с пометкой: «Данные непроверенные».
В том же «Журнале» за 24 июня записано, что «в ночь на 24-е противник выбросил авиадесанты в районах Радешковичи — Олехновичи до тысячи человек (данные не подтвердились). В районе Ратомка — не установленной численности. У железнодорожного моста Жлобин — не установленной численности. На участке Осиповичи — Березина авиадесант с шестью танками (данные не проверены)».
