Вот и свежие могилки за железнодорожным полотном. Их много. И это не могилки, а небольшие насыпи поверх погибших казаков. Здесь пострадал вчера взвод темижбек-ских казаков, высланный из Казанской от конного отряда, для выяснения, — что же происходит в главных силах? Не зная о случившемся в Кавказской — хорунжий Маслов напоролся на красный бронепоезд...

Заскорузлыми от старости руками — она разрывает одну, другую, третью могилку... Лежат окровавленные казаки, но ее сына нет. А чтобы вороны не выклевали бы казачьи глаза, старушка заботливо присыпает их землею и разгребает следующую могилку. В четвертой — два тела. «Он!.. Он, мой родной, любимый и единственный сыночек» — залилась старушка горючими слезами.

Сирота с 16 лет. Отца его так же убили разбойники в степи. Отбыв 16 лет царской действительной службы в Закавказье, участник Турецкой войны 1877-1878 гг. Перенес Баязет-ское голодное сидение в той войне. Вернулся домой. Только бы работать и поправлять хозяйство после станичного пожара и долгой своей службы, и вот... злые люди убили его...

Вот и его сын. Учил детей. Дал своему Отечеству на войну трех сыновей-офицеров. И за это — красные убили его...

Лежит мертвый бородатый казачина, и почему-то блаженная улыбка застыла на его устах. Как глубоко верующий человек — он, видимо, молился перед смертью, так как пальцы правой руки сложены для крестного моления. Пулей пробита нога, и лишь маленькое входное отверстие в висок, прекратившее ему жизнь в его 50 лет...

И плетется вновь старушка назад, домой, «за линейкой», чтобы привезти дорогое тело в дом и похоронить по-христиански. Кругом тишина. Улицы пусты. И лишь встречающиеся злые собаки на улицах да красногвардейцы на реквизированных казачьих строевых лошадях нарушали покой мертвой станицы. Но ей теперь все равно...

Горе в нашем семействе тогда — трудно описать. Где были мы, два брата, Жорж и я — и что с нами? — им не было известно. Старший брат Андрей — где-то укрылся. В доме — две беспомощные старушки да три наших сестренки-подростка. Кто утолит печаль вот их?!

Тело отца привезли в дом. Омыли и положили в гроб, в зале на столе. В семействе, глубоко верующем в Бога, должна быть священная тишина и церковный лампадный запах. Говорить громко в доме — считалось кощунственным перед гробом отца. Непереставаемые слезы и плач всех.

На третий день, в глухую полночь — вдруг громкий требовательный стук в наши массивные ворота, наглухо запертые на засов. «Вновь обыск»... — решили терроризированные «пять душ», старых и малых, осиротевших женщин. Они боятся и не выходят на стук. Но он повторяется громко, нетерпеливо, требовательно. Как глава дома — на парадное крыльцо вышла бабушка.

— Федюшка уби-ит!. — заголосила она.

В доме паника и новый удар. То «бил копытами» в ворота мой злой нетерпеливый рыжий конь Орлик, прибежавший в свой дом без седла и без уздечки... Где он был в эти три дня? Кто снял с него седло и уздечку? Откуда он бежал домой? — все это осталось загадкой для всех. Но женщины, с нашим отцом в гробу в доме — иначе и не могли понять, что конный отряд разбит и его начальник убит, ежели прибежал его конь домой.

Отец похоронен. О его гибели я узнал два месяца спустя. Но красные не оставили семью в покое. Они распространили слух, что Федор (так называли меня красные мужики в станице) нарочно отпустил своего коня, к гриве которого была привязана записка такого содержания: «Когда я вернусь домой с нашей казачьей властью, будет расстреляно тридцать человек красных как месть за отца».

Конечно, — это была фантазия станичного совета. Но мой рыжий конь, злой и неутомимый, был реквизирован для нужд красной армии.

«Ласточка сделала весну». В апреле того же года Добровольческая Армия с кубанскими отрядами, после неудачного штурма Екатеринодара, где погиб ее кумир генерал Корнилов, — степями, минуя железные дороги, — прошла в Кавказский отдел и на несколько дней расположилась в трех станицах: Дмитриевской, Ильинской и Успенской. Здесь впервые Кубанское правительство мобилизовало два года казаков, и их отцы-старики искренне благословили своих сыновей в неведомый поход.

В мае месяце того же года мобилизованные Одарюком молодые казаки отбывали лагерные сборы на реке Челба-сы. В одну из ночей они оседлали своих лошадей и походным порядком, с боями, прошли в станицу Егорлыцкую Донского Войска, где находилась Добрармия и Кубанские войсковые части со своим войсковым атаманом и правительством. Их было одиннадцать сотен. Вывел их подхорунжий Сухоручко, казак станицы Тихорецкой. Из них немедленно же были сформированы два полка — 1-й Кавказский и 1 -й Черноморский. Командиром Кавказского полка был назначен полковник Безладнов*, а Черноморского — полковник Малышенко*.

Об этом событии генерал Деникин* пишет так в своем труде «Очерки Русской Смуты» (том 4, стр. 141): «5-го июня гарнизон станицы Егорлыцкой Донского Войска с недоумением прислушивался к сильному орудийному гулу, доносившемуся издалека: то вели бой с большевиками отколовшиеся от красной армии и в тот же день пришедшие к нам одиннадцать конных сотен Кубанских казаков».

Должен заметить, что от Кавказской и до станицы Егорлыцкой по прямой линии — 120 верст. Как они шли и какова судьба этого героя подхорунжего Сухоручко — нигде не описано. Так и истлел подвиг этого подхорунжего, не дошедший до скрижалей Войсковой Истории.

Комиссар станицы Казанской, хорунжий Подымов... Отделившись от конного отряда и пробыв сутки на хуторе Лосеве у своего друга, он вернулся в свою станицу. Одарюк его не тронул, и он продолжал оставаться председателем станичного совета вплоть до прихода Добровольческой армии, которую встретил как освободителей. Станица избрала его своим атаманом и потом — членом Краевой Рады. Крепко держал он власть над станицею в своих руках. Летом 1919 г. случайно встретился с ним в расцвете его силы и власти. Умница и орел. Одет как черкесский уздень. В конце февраля 1920 г. 2-й Кубанский корпус генерала Науменко*, оставив хутор Романовский, имел дневку в Казанской. Я тоща временно командовал 2-й Кубанской дивизией. Он явился ко мне, сломленный неудачами фронта, и ушел с войсками к Черному морю.

Жил в Югославии, тосковал по родине и решил вернуться. «Откручусь, как и раньше», — говорил он своим станичникам. И в 30-х гг. он и прославленный инструктор и джигит станицы Тифлисской вахмистр Зубенко вернулись на родину. И очень скоро оба были расстреляны в Армавире. Так погибли два знаменитых казака-кавказца.

Комиссар станицы Кавказской, вахмистр Григорий Писаренко. После нашего восстания он был смещен Ода-рюком. В июле месяце, при занятии станицы одним из пехотных полков Добровольческой армии — станица выставила свой гарнизон в одну сотню конницы и батальон пластунов. Начальником гарнизона был назначен наш старший брат Андрей, хорунжий. Гарнизон держал боевые посты по правому берегу Кубани. Екатеринодар еще находился в руках красных, как и вся левобережная Кубань. В конной сотне станичников находился и Писаренко, в погонах с басоном вахмистра. Станица никого не тронула, кто был в станичном совете, и Писаренко вошел в ряды своих станичников без упрека. Службисту по натуре — ему не могли нравиться порядки красных. И вот в один из дней — его вызвали с позиции в штаб пехотного полка.

— Наверное, расстреляют за комиссарство, — говорит он станичникам. Те его успокоили. У яра перед Романовским были расстреляны 17 человек, в том числе и вахмистр Григорий Писаренко и лихой извозчик, старый солдат рыжий Прокошка, что переправил на своих санках более десяти офицеров, минуя Романовский кружным путем. Таковы жуткие гримасы революции.

Наш же 1-й Кавказский полк возродился совершенно при новом офицерском составе и действовал в Ставропольской губернии, вместе с 1 -м Черноморским полком, составляя бригаду полковника Глазенапа*, ставшего вскоре генералом и военным губернатором Ставропольской губернии. В 1919 г. эта бригада вошла в новую 3-ю Кубанскую казачью дивизию генерала Бабиева*, долго оперировала на Ма-ныче, брала Царицын. Потом дивизия была переброшена за Волгу и действовала далеко на восток от нее. В 1920 г. я встретил 1-й и 2-й Кавказские полки в 4-й Кубанской дивизии генерала Косинова. И в апреле месяце оба полка, входившие во 2-й Кубанский конный корпус, капитулировали в рядах Кубанской армии... Последним командиром 1-го Кавказского полка был наш старый кавказец, полковник В.Н. Хоменко*, как и все офицеры бригады, оставшийся с казаками, чтобы испить горькую чашу побежденных. Полковой Георгиевский штандарт, находившийся при обозе с взводом казаков, был захвачен красной конницей в окраинах станицы Пашковской. Вот и конец родному полку... написанный мной в 1940 г., в джигитском турне по тропическим странам Юго-Востока Азии.