До славы было еще далеко, и путь к ней тернист.

У Чжан Чжэн-дяня было два му орошаемой земли. От реки через его участок шла канава, орошавшая и участок Лю Маня в полтора му. Чжан Чжэн-дянь, чтобы собрать свои полосы в одно поле, предложил Лю Маню обмен: он отдаст свои три му орошаемой земли на горе за полтора му Лю Маня. Лю Мань призадумался. По урожайности оба участка были почти равноценны, пожалуй, даже можно бы выгадать два-три доу зерна. И все же он отказался от этого, на первый взгляд, выгодного обмена. Гористый участок Чжан Чжэн-дяня потребовал бы большего труда, кроме того, увеличился бы налог.

С тех пор между соседями пошли раздоры. Как только наступало время орошать поле, Чжан Чжэн-дянь отводил воду от участка Лю Маня, из-за этого сам запаздывая с подачей воды на свое поле. Лю Мань выходил из себя. Видно было по всему, что Чжан Чжэн-дянь решил добиться своего. Доброжелатели советовали Лю Маню уступить; ущерба ему не будет, зачем ему спорить с милиционером? Но когда Лю Мань, наконец, решил, что другого выхода ему нет, Чжан Чжэн-дянь вдруг пошел на попятный, да еще обругал Лю Маня, — не такой он дурак, чтобы дать себя провести: обменять три му на полтора. Лю Мань не сдержался и ответил крепким словцом, а Чжан Чжэнь-дянь совсем закрыл воду, чтобы заставить соседа произвести обмен на новых условиях: му за му или, на худой конец, с надбавкой в полму. Потеряв терпение, Лю Мань обратился за защитой к руководству, но деревенские власти, не разобравшись в причине распри, отказались встать на чью-либо сторону: силой никого нельзя принудить меняться. Ведь Чжан Чжэн-дянь сумел представить дело так, будто Лю Мань навязывается ему с обменом. Доведенный до отчаяния Лю Мань стал осыпать товарищей такой бранью, что кто-то предложил даже связать его. Однажды, когда Лю Мань, снова оставшийся без воды, дал волю своему гневу, Чжан Чжэнь-дянь подбежал к нему, и началась драка. Чжан Чжэнь-дянь утверждал, что Лю Мань напал на него, и партийная организация исключила Лю Маня из партии. Тогда Лю Мань перестал шуметь, но в глубине души затаил обиду.

Позже, из разговоров в деревне, он узнал, что Чжан Чжэн-дянь сначала собирался честно меняться с ним и лишь впоследствии послушался своего тестя, Цянь Вэнь-гуя, который советовал ему добиться обмена, невыгодного для Лю Маня, пользуясь своим служебным положением.

Лю Мань затосковал. Не получая вовремя воду, посевы его плохо всходили. На соседних участках гаолян взметнулся на три метра, колос поднялся крупный, тучный, а редкие, худосочные злаки на участке Лю Маня, как его вечно хворая жена, гнулись к земле от каждого дуновения ветерка. Лю Мань даже избегал ходить в поле: ему тяжело было, как на изувеченного ребенка, смотреть на свои жалкие всходы.

Так тянулась его распря с Чжан Чжэн-дянем. Но в душе он все надеялся, что настанет, наконец, день, и правда выйдет наружу.

Чжан Чжэн-дяня мало беспокоил Лю Мань. И только когда из района прибыла бригада, он понял, что его ссора с Лю Манем обойдется ему дорого. Он стал замечать, что Лю Мань ходит за ним по пятам, провожая его взглядом, полным ненависти. Доходившие до него слова Лю Маня резали его точно ножом. Он стал опасаться, как бы не стали бороться и против него.

Женитьба на дочери Цянь Вэнь-гуя, его предложения, которые товарищи единодушно отклоняли, лишили его поддержки части активистов; были им недовольны и крестьяне. Сначала он последовал совету Цянь Вэнь-гуя только по молодости, неопытности, отсутствию классового сознания. Но распря с Лю Манем зашла так далеко, что теперь ему приходилось думать о собственной безопасности: так или иначе нужно было избавиться от Лю Маня, а без помощи тестя ему этого не добиться.

Нельзя было поддерживать тестя и не изменить Чжан Юй-миню и всем товарищам. Чжан Чжэн-дянь стал теперь с ними крайне осторожен и сдержан; обо всем, что слышал и видел, доносил Цянь Вэнь-гую и полностью подчинялся ему.

Сам Чжан Чжэн-дянь никогда не был богат. Учился он всего два года. Собственный участок едва кормил его, Жил он плохо, одевался бедно, как и все крестьяне, терпел притеснения от богачей и их прихвостней, от старосты, продавшегося японцам. По природе он был человек энергичный, смелый, не задумываясь вступал в спор с богачами, и вскоре после создания в деревне партийной организации Чжан Юй-минь вовлек его в, партию. Чжан Чжэнь-дянь работал усердно, говорить умел лучше, чем Чжан Юй-минь. Он быстро выдвинулся, и его назначили на должность милиционера.

В прошлом году, после освобождения деревни, когда коммунисты приобрели еще большее влияние, Цянь Вэнь-гую стало ясно, что времена переменились; по-прежнему ненавидя активистов и партийцев, он повел себя, однако, более сдержанно. Уверенный, что рано или поздно подчинит себе деревенские власти, он отослал сына в Восьмую армию, так как сын-фронтовик мог послужить лучшей защитой от нападок.

Уходя в солдаты, Цянь И пригрозил расправиться с каждым, кто обидит отца. Когда Чжан Юй-минь и другие товарищи спохватились, что допустили в армию сына Цянь Вэнь-гуя, было уже поздно; эта оплошность дорого обошлась им.

Цянь Вэнь-гуй решил породниться с кем-нибудь из активистов. Его сладкие речи и приданое, которое он дал за дочерью, возымели свое действие — Чжан Чжэнь-дянь стал мужем Дани. После этого милиционер уже был Цянь Вэнь-гую не страшен.

Но замыслы Цянь Вэнь-гуя шли еще дальше. Он видел, что активисты сторонятся Чжан Чжэн-дяня, что он теряет доверие товарищей и односельчан. Хотя теперь, во время земельной реформы, Чжан Чжэн-дянь снова стал более деятельным, стремясь всеми силами выгородить своего тестя, Цянь Вэнь-гуй понимал, что зять ему плохая защита, и сосредоточил все свое внимание на Чэн Жэне.

Если бы удалось хоть чем-нибудь соблазнить Чэн Жэня, Цянь Вэнь-гуй сумел бы через зятя восстановить против Чэн Жэня деревню, снять его с поста председателя Крестьянского союза и, расстроив ряды неприятеля, завоевать доверие масс для Чжан Чжэн-дяня. Но тут Цянь Вэнь-гуй просчитался. Он натолкнулся на твердый характер племянницы: Хэйни нельзя было сломить ни угрозами, ни лаской. Несколько дней он прожил в страхе. Но когда оказалось, что он не попал в число тех одиннадцати помещиков, у которых конфисковали сады, он было снова воспрянул духом; ведь это означало, что деревенские власти щадят его. Но Цянь Вэнь-гуй не мог предвидеть, что из-за его сада между Лю Манем и Чжан Чжэн-дянем произойдет драка.

Во время сбора фруктов Лю Мань стал высмеивать активистов, которые прилипли к бабе и виляют, как собачий хвост.

— А блюстители общественного порядка — просто шайка предателей! — кричал Лю Мань.

Открыто никто не посмел стать на сторону Лю Маня, но сборщики украдкой подбадривали его. Лю Мань разразился бранью, указывая на сад Цянь Вэнь-гуя, с явным расчетом, что слова его дойдут до слуха милиционера.

Вспыльчивый от природы Чжан Чжэн-дянь обычно легко выходил из себя, но в последнее время прикидывался глухим и немым, опасаясь, что его втянут в борьбу. Однако в саду, в присутствии чуть ли не всей деревни, он не мог вынести такого позора. То, что Цянь Вэнь-гую оставили сад, тоже придало ему храбрости, и он стал отвечать на выпады Лю Маня.

Лю Мань же, зная, что на этот раз крестьяне с ним заодно, перестал сдерживаться и стал выкрикивать свои обвинения. Чжан Чжэн-дянь схватил его за руку, и началась драка.

Жэнь Тянь-хуа и кое-кто из крестьян стали уговаривать и успокаивать Чжан Чжэн-дяня. Тот выпустил Лю Маня и ушел из сада, чтобы найти на него управу у деревенских властей. Это происшествие взволновало не только крестьян, но и Цянь Вэнь-гуя. Внезапная тишина в садах показалась ему дурным предзнаменованием. В смятении ожидал он прихода Чжан Чжэн-дяня. Он собирался сделать новый ход, решающий и последний.

Чжан Чжэн-дянь тем временем отправился в кооператив, где застал Чжан Юй-миня, Чэн Жэня и остальных товарищей. Отчаянно ругаясь, Чжан Чжэн-дянь заявил, что долг милиционера вынуждает его, во имя охраны общественного порядка, связать Лю Маня, который мешает проведению земельной реформы. Он кричал так сердито и громко, словно все активисты были повинны в действиях Лю Маня. Но холодность и молчание, которым его встретили, заставили его сбавить тон. С ним не спорили, но и сочувствия никто не выразил. Он понял, что все здесь держатся другого мнения.