Незадолго до 11 утра 27 апреля мы получили приказ явиться к командиру, который рассказал нам об участке фронта вдоль дороги. Исключительно важно было удержать до вечера опушку леса (в основном силами пехоты). Ожидалось, что противник может бросить в бой танки. Мы договорились об используемых радиочастотах. Мы должны были остаться со 2-м взводом в качестве резерва. Шедшим впереди 1-м взводом командовал Кунке. Мы вернулись к танкам и отвели их с дороги в лес. Метрах в ста дальше в глубь букового леса в окопах за дорогой, асфальтовое покрытие которой виднелось за прогалинами и кустами, нас ждали русские. Прошло, наверное, минут десять, и наш танк получил сильный удар. Я спрятался в командирской башенке. В следующие несколько минут, сотрясая нашу машину, на землю один за другим обрушились несколько залпов.

Мы захлопнули крышки люков. Вокруг все грохотало и гремело. Несколько минут земля на просеке буквально кипела и сотрясалась. В небо взлетали черные столбы грязи и дыма. Мы прижимались к смотровым щелям, ведя наблюдение со всех сторон. Земля под нами дрожала, и танк — вместе с ней. Снаружи в танк проникал едкий запах серы.

Кажется, это было 28 апреля. Вскоре после 3 часов ночи бойцы роты СС сосредоточились за боевыми машинами для контратаки. С криками «ура» они бросились в лес, увлекая за собой отставших и усомнившихся в собственной храбрости.

Перед атакующими плясали голубоватые облачка дыма от ручных гранат. Затем крики наступающих утонули в стаккато пулеметных очередей. Вскоре многие, пошатываясь или ползком, вернулись обратно. Большинство из них были ранены, и их поддерживала лишь надежда на чью-нибудь помощь. Врачи и санитары работали без передышки, собирая расколотые кости, накладывая повязки, оперируя и успокаивая раненых. Но что будет с теми тяжелоранеными, которые остались там, впереди? Сама мысль об этом была невыносимой.

В 6 вечера Родингер принес горячую пищу и сказал, что ночью мы выступаем. Мы снова утолили голод сладким рисовым пудингом. Несколько торопливых затяжек сигаретой. Двигатели гудели на холостом ходу, полные силы. До начала атаки оставалось всего несколько секунд.

Командир приказал построиться. Настало время атаки, которая должна была решить судьбу тысяч немцев.

Мы двинулись вперед. Наш медлительный гигант с ревом выбрался на дорогу, на мгновение замер, а потом, ведя огонь из пулеметов, устремился в лес на другой стороне. Глубокое отчаяние перед лицом неминуемой гибели сменилось ревом облегчения, вырвавшимся из тысяч глоток. Солдаты бросились вперед, плечом к плечу, шеренга за шеренгой, в сторону русских позиций. Все, что оказывало сопротивление, безжалостно уничтожалось, втаптывалось в грязь и сметалось с дороги.

Снова смертельно раненные солдаты поднимали головы с пропитанной кровью земли, смотрели на нас тускнеющим взглядом и поворачивались лицом к небу, наполнявшемуся дымом и пылью, летевшей из-под наших гусениц. Мы были полны решимости прорваться, и оборона русских развалилась.

Словно поток из пробитой плотины, десятки тысяч человек рвались вперед следом за всесокрушающей силой наших танков, обгоняя нас и расширяя фронт до нескольких сотен метров. Бесконечный поток устремился к Хальбе.

Обороняющийся противник всегда сосредотачивал огонь на танках. Машины, на которых везли раненых, должны были следовать в колонне. Рядом с нами, среди обломков сгоревших грузовиков и тягачей, двигались вперед, толкая друг друга, массы солдат. Все столпились на такой маленькой площади — это безумие! Они все хотели идти следом за танками, словно стальные громады могли обеспечить им безопасность и укрытие. У самого железнодорожного переезда, чуть справа, была лесопилка, где дивизии смогли сосредоточиться за время долгого привала. В маленьком городке стояла пугающая тишина. У нас практически не было времени осмотреть его — так много нужно было уточнить, обсудить и подготовить. Наступила ночь, и в темноте ярче засверкали огни. Не последовало ни единого выстрела.

Высланные вперед разведчики сообщили, что в 300 метрах, между домами у выезда с шоссе на запад, противник установил заграждение и рубеж противотанковой обороны. Генерал приказал немедленно атаковать город. Наш танк двинулся вперед. Танк командира шел за нами на некотором расстоянии, за ним приближались остальные машины.

Мы остановились метрах в тридцати от баррикады и запросили поддержку пехоты — на узкой, обсаженной деревьями дороге мы не могли объехать или обстрелять препятствие. Вести огонь мог только головной танк. На узком участке началась отчаянная схватка за каждый дом, за каждый двор, за каждую канаву! Дорога была усыпана убитыми и ранеными солдатами. Между танками сновали грузовики и тягачи, груженные ранеными. Дома запылали. Алые языки пламени мелькали над крышами, в окнах. В темноте эхом разносился громкий грохот взрывов. Огонь русских с каждой минутой усиливался. Особенно страшны были минометы. Из перемолотых груд раненых, покрывавших проезжую часть и тротуары, доносились громкие просьбы о помощи.

Фосфорные снаряды рвались, разбрасывая белые искры; по нам открыли огонь вражеские танки. Положение становилось угрожающим! Различить вспышки выстрелов вражеских орудий было очень трудно, а темные силуэты наших танков были прекрасно видны на фоне горящих домов. Уйти назад или вправо мы не могли. Генеральский «кю- бельваген», стоявший рядом с нами, уехал. Танки стояли колонной друг за другом. И тут мы получили прямое попадание. Ослепительная белая вспышка — и через несколько секунд машина была охвачена ярким пламенем. Услышав крик Отта в переговорное устройство «Машина горит!», мы поспешили распахнуть люки, вывалились из люков и грохнулись на твердое дорожное покрытие. Отт выпал на металлическое крыло, защищавшее гусеницы, и ушиб ребра. Мы отскочили от танка, бросились бежать по улице и снова обернулись. И тут мы поняли, что произошло. Посреди кучи поваленных телеграфных столбов, сорванных вывесок и обломанных ветвей стояла темная махина нашего танка, освещенная пламенем. Тогда мы поняли, что, наверное, в нас попал зажигательный снаряд. Мы снова друг за другом забрались в танк и заняли места в боевом отделении. Посреди окружавшей нас неразберихи механик-водитель со стоном возился с рулевым управлением, опасаясь, что не сможет снова управлять машиной. Но он должен был справиться — просто обязан! Мы умоляли его, мы требовали от него не прекращать усилий. Только от него зависела судьба машины и экипажа. Наши спешно передаваемые доклады перебило другое сообщение.

Кунке перестал отвечать. Что случилось? Командир в последний момент приказал немедленно отвести машины к перекрестку. Прорваться здесь оказалось невозможно, и оставалось только попытаться выбраться из ловушки с наименьшими потерями.

Разворачиваясь, мы увидели танк Кунке, подожженный противотанковым снарядом. «Тигр», подтянувшийся к нашей позиции (из-за темноты мы не могли разглядеть, была ли это машина из нашего взвода), собрался было отойти задним ходом по тротуару, но зацепился гусеницами за тяжелый грузовик. Капот машины быстро оказался под кормой танка. Раскаленные газы из выхлопных труб танка подожгли топливные баки грузовика. Грузовик и танк были мгновенно охвачены морем огня. Тяжелораненые, ехавшие на корме танка, и экипаж машины живыми факелами рассыпались по улице, громко крича от боли. Кто позаботится о них? Нам всем нужно было заботиться о себе самим. Мы немедленно пустились в путь — пламя с горящего танка грозило перекинуться на нашу машину. Танк Кунке взорвался с яркой вспышкой. Череда внутренних взрывов разметала по улице боеприпасы, сложенные в танке. Улица позади нас была уже очищена. Ослепленные яркими огнями, мы медленно повели танк в спасительное укрытие в тени деревьев. Гусеницы танка, наверное, уже в десятый раз перемалывали тела убитых, лежавшие на улице. На несколько минут на середину улицы обрушился огонь противотанковых орудий с баррикады.