Реакция двух механиков и трех мотористов в машинном отделении, услышавших звонок машинного телеграфа с приказом дать полный ход назад, была мгновенной. Пока находившиеся в отделении вспомогательных механизмов люди бросились бежать в отделение главных машин, несущий вахту на площадке пульта управления между двумя огромными дизелями второй механик, сорокасемилетний Юстра Свенссон, успел поставить штурвал правого двигателя на «стоп». В это же время моторист Александр Галлик повернул штурвал меньшего размера, открыв подачу воздуха, необходимого для отработки заднего хода двигателя. Тогда Свенссон, бросившись через трехметровую площадку, которая разделяла оба двигателя, остановил левый дизель. Далее он метнулся опять к правому двигателю и повернул его штурвал на «полный ход назад». Как и двигатель автомобиля, дизель судна сначала необходимо остановить, и только потом включать на задний ход.

Карстенс и стоявшие с ним на мостике два матроса, почувствовали, как от работы двигателей на задний ход задрожало судно. Но судно — не автомобиль, и замереть под скрип тормозов оно не может. Все заметили, что ход судна убавился, но «Стокгольм» все еще рассекал воду, продолжая начатый поворот вправо и стремясь навстречу неизвестному, находившемуся впереди судну.

Педера Ларсена — это был его первый рейс на «Стокгольме» — обуял страх, когда огромный черный корпус неизвестного судна заполнил квадратные иллюминаторы перед его глазами. Отчетливая мысль пронзила мозг. Блестящая медная кнопка сигнала тревоги была в каких-нибудь полутора метрах. «В одно мгновение, — лихорадочно думал он, — можно броситься от штурвала к кнопке, нажать ее и известить все судно о грозящей ему через несколько секунд катастрофе… Возможно, он спасет сотни жизней… Нельзя лишать пассажиров хотя бы этого предупреждения…» Мысли мелькали в голове Ларсена, но он продолжал стоять у штурвала, выполняя приказ; переложив руль право на борт, он наблюдал за надвигающимся бедствием.

«Пропал я… вот и пришел конец», — бормотал он про себя.

Один из пассажиров, доктор Гораций Петти, страстный любитель парусного спорта, никогда не забывавший прихватить с собой в карман компас, обратил внимание на отдаленный сигнальный гудок другого судна. Он отшвырнул книгу, которую читал, высунулся в открытый иллюминатор и увидел все в ярких огнях судно, полным ходом шедшее на пересечение курса «Стокгольма».

— Держись! — крикнул он своей жене. — Сейчас мы столкнемся!

Карстенс вплоть до самого последнего мгновения отказывался верить, что суда столкнутся. «Они должны как-нибудь разойтись», — настойчиво требовал его разум. Ухватившись за машинный телеграф на левом крыле мостика, он с ужасом наблюдал за происходящим, которое впоследствии никогда не мог изгнать из своей памяти.

«Водонепроницаемые двери!» — эта мысль пронзила сознание Карстенса в последний момент. Водонепроницаемые двери, которые могли предохранить «Стокгольм» от возможного потопления, были еще открыты. А оба судна все ближе и ближе подходили друг к другу.

Густой серый туман, сокративший видимость почти до полумили, окутывал «Андреа Дориа». Временами влажная мгла скрывала от взоров стоявших на мостике даже нос судна. Рулевая рубка уже погружалась в сумерки, когда два штурмана одновременно поднялись на мостик. Они резко отличались друг от друга. Старший второй штурман Франчини был высоким, худым, серьезным, со смуглым цветом лица. Ему было тридцать семь лет. Младший третий штурман Эугенио Джианнини, наоборот, был весел, энергичен, невысокого роста, коренаст, со светлой кожей и белокурыми волосами. Ему было двадцать восемь лет.

Вахта на мостике «Андреа Дориа» менялась в 20 часов. Старший вахтенный офицер, первый штурман Луиджи Онето, приступил к сдаче вахты Франчини, а Джианнини сменил у радиолокатора младшего второго штурмана Гвидо Бадано.

— Пошли, я покажу на карте наше место, — сказал первый штурман Онето второму штурману, и они отправились в штурманскую рубку. Франчини просмотрел черновой судовой журнал, а Онето перечислил все меры предосторожности, принятые в связи с туманом. Судно шло истинным курсом 267 градусов. Эта цифра была написана мелом на небольшой черной доске, висевшей над штурманским столом, и на другой доске, находившейся перед рулевым.

Джианнини, как всегда в начале вахты, проверил и убедился в правильности показаний трех установленных на мостике компасов. Затем проверил щиток управления водонепроницаемыми дверями — двенадцать маленьких лампочек тускло светились в рулевой рубке.

Справа от штурвала находился радиолокатор «Рэйтеон». Сдавая вахту, Бадано показал на экране установки, включенной на двадцатимильную шкалу, эхосигналы трех судов.

— Все они идут в одном направлении с нами, — сказал он.

Теперь Джианнини видел, что два судна находились примерно в девяти милях впереди «Андреа Дориа» по курсовому углу около 40 градусов соответственно слева и справа; третье шло примерно в шести милях позади и левее.

Приняв вахту, Франчини задержался у радиолокатора, чтобы запомнить положение находившихся впереди судов, а затем вышел на крыло мостика. Всматриваясь вместе с капитаном в густой непроницаемый туман, они изредка перебрасывались словами.

Джианнини молча наблюдал за экраном радиолокатора. Он видел, как быстроходный «Андреа Дориа» постепенно догонял оба идущих впереди судна. Судно позади, от которого «Дориа» быстро уходил все дальше и дальше, его не интересовало. Время от времени капитан спрашивал о расстоянии до этих судов и их курсовые углы. В ответ Джианнини громко произносил соответствующие цифры. Расстояние он определял по концентрическим окружностям на экране, которые соответствовали определенному числу миль; курсовой угол — по азимутальному кольцу вокруг экрана, предварительно установив на соответствующий эхосигнал подвижный визир.

На «Андреа Дориа» радиолокатор был более усовершенствованного типа, чем на «Стокгольме». Он имел встроенный репитер, синхронизированный с гирокомпасом, что давало возможность в любой момент определить не только относительный курсовой угол другого судна, но и истинный пеленг на него. Однако около радиолокатора итальянского лайнера не было планшета для прокладки, которым мог бы воспользоваться оператор. Чтобы точно определить место, курс и скорость хода наблюдаемого судна, второй вахтенный штурман должен был произвести прокладку на планшете, находившемся в освещенной штурманской рубке. Планшет лежал в верхнем ящике штурманского стола и не использовался. В отличие от порядка, заведенного на «Стокгольме», на «Андреа Дориа» не было принято вести прокладку радиолокационных наблюдений. Штурманский состав на глаз определял курс и скорость хода других судов, по возможности запоминая для этого изменение положения эхосигналов на экране радиолокатора: если пеленг изменялся быстро, то суда разойдутся благополучно, если же медленно, то оба судна следуют курсом, ведущим к столкновению, и одному из них или обоим (в зависимости от обстоятельств) необходимо изменить курс.

Пока окутанный влажным, насыщенным мельчайшими капельками воды туманом «Андреа Дориа» рассекал волны спокойного темного моря, на мостике роскошного лайнера ни у кого не было дурных предчувствий. Не раз, в течение сорока одного рейса на «Андреа Дориа» через Северную Атлантику в Нью-Йорк и обратно, приходилось капитану Каламаи водить свое судно в тумане. За все три с половиной года он пропустил в связи с отпусками только десять рейсов. Будучи капитаном лайнера «Сатурния» и других судов, Каламаи пересек Северную Атлантику более ста раз, а Южную Атлантику, совершая рейсы из Средиземного моря в Южную Америку, и того больше.

Туман и все превратности плавания по океану были также хорошо знакомы и второму штурману Франчини, посвятившему морю половину своей жизни — восемнадцать лет. Во вторую мировую войну он в чине младшего лейтенанта плавал на двух подводных лодках, в 1943 году, спасаясь с торпедированной подводной лодки, попал в плен и был отправлен в Англию, в лагерь для военнопленных, где провел три с половиной года. После войны служил на пяти различных судах итальянской компании, пока не был назначен в октябре 1955 года вторым штурманом «Андреа Дориа».