— У меня сумка, — сказал Кренделл, показывая на сумку, которую ему дала Маргерит Лилли.

— Бросьте ее, — ответил тот, — дорога каждая минута.

Снизу, из шлюпки, уже кричали, что отчаливают. С кормы, заметив суету около трапа, стали пробираться другие пассажиры. Кренделл поставил сумку на палубу и поспешно слез по трапу. Когда он оказался в шлюпке, Маргерит Лилли принялась кричать на палубу.

— Моя сумка! Бросьте ее сюда! Там мои драгоценности!

Кренделл не знал о содержимом сумки. Бросить ее в шлюпку младший командир запретил, опасаясь, что она может там кого-нибудь задеть. В это время экипаж отпустил штормтрап, и шлюпка отошла от судна. На трапе повисла девочка лет четырнадцати, успевшая спуститься только на одну треть его длины. Младший командир снова кричал, но шлюпка уже скользила прочь от лайнера, отправившись сквозь туман в долгий окольный путь к «Стокгольму». Никакими посулами Маргерит Лилли не смогла убедить экипаж возвратиться к судну. Все матросы были уверены, что оно вот-вот должно пойти ко дну.

Примерно около двух часов ночи, после казавшегося бесцельным кружения в поисках судна, туманный сигнал которого был слышен, они подошли к белоснежному лайнеру. Это был «Стокгольм». Командир шлюпки громко выспрашивал у человека, силуэт которого виднелся в бортовых дверях «Стокгольма»: надежно ли судно держится на воде? Не пойдет ли оно ко дну? Что это за судно?

Ответив на вопросы, человек у борта знаками показал спасательной шлюпке подойти ближе, чтобы пассажиры могли подняться на борт.

На палубе «Стокгольма» Кренделл и остальные преисполнились благодарностью. Члены команды, выстроившиеся вдоль коридора около бортовой двери, предлагали свою помощь, давали разъяснения: серьезно пострадавших положат в расположенный неподалеку лазарет; тех, кто нуждается в первой помощи, проведут в ресторан туристского класса, где в качестве временных коек были сдвинуты застеленные одеялами столы. Всех остальных направили в обширный салон туристского класса, переоборудованный для приема спасенных. Там можно было получить кофе с бутербродами.

Когда все четверо вошли в салон, вид его поразил их. Они считали себя в числе первых, которым удалось покинуть итальянский лайнер. Но с удивлением озираясь вокруг, они вскоре убедились, что салон забит итальянцами — членами экипажа «Андреа Дориа». Пассажиров встретилось всего несколько человек. Около двухсот членов экипажа гибнущего лайнера прибыли на «Стокгольм» раньше Кренделла, Гендлера и их спутниц. Большинство было в белых куртках — одежде стюардов, официантов и камбузников. В салоне стоял шум, к столу с бутербродами и сигаретами образовалась длинная очередь. Некоторые, как заметил Кренделл и его друзья, становились вторично.

Позднее объявили, что из итальянского экипажа нужны люди для помощи на камбузе. Добровольцев не оказалось. Недолго думая, шведы обошли салон и выбрали нужных им людей, которым затем приказали отправиться на камбуз и помочь в приготовлении пищи и мытье посуды. Кренделл случайно встретил официанта, обслуживавшего его на «Андреа Дориа». От предложенных чаевых, которые Кренделл вообще-то намеревался дать ему на следующее утро по прибытии в Нью-Йорк, официант не отказался. Выразив удивление, почему вся четверка не прибыла на «Стокгольм» ранее, он объяснил, что находится здесь примерно с половины первого ночи.

Первые потерпевшие с «Андреа Дориа» прибыли на «Стокгольм» между половиною первого и часом ночи. Вероятнее всего — без четверти час. Само собой разумеется, хронометража событий, развернувшихся вслед за столкновением, никто не вел. Из беспорядочной массы общих впечатлений в памяти остались лишь отдельные эпизоды, но хаос и волнение помешали точно запомнить не только час или минуту, когда они произошли, но даже и их последовательность.

Для одних минуты тянулись часами, для других вся ночь пролетела как пять минут. Потерпевшие, первыми прибывшие на «Стокгольм», находились в трех спасательных шлюпках, державшихся одна за другой. Заметив их, вахтенный матрос на мостике «Стокгольма» включил яркий прожектор.

Старший штурман Каллбак бросился к открытым бортовым дверям в кормовой части главной палубы, куда направились шлюпки. Первая из них подошла уже к борту, но он знаками показал ей продвинуться далее к носу, где в центральной части судна на второй палубе, неподалеку от служебной каюты помощника капитана по пассажирской части, имелась еще одна дверь, расположенная ближе к поверхности моря — до воды было всего один метр и восемьдесят сантиметров. Члены шведской команды, горевшие желанием помочь потерпевшим и собравшиеся для их встречи у двери, сильно разочаровались, когда увидели, что вместительные белые шлюпки, в каждой из которых могло разместиться по 146 человек, были заполнены менее чем наполовину. Шлюпки торопливо подходили к «Стокгольму», и в них возникала отчаянная свалка, потому что потерпевшие бросались в сторону шведского судна, стремясь поскорее взобраться на его борт. Шведская команда полагала, что экипажи шлюпок должны остаться на своих местах, чтобы снова идти к «Андреа Дориа».

При виде потерпевших, когда те очутились на борту, первоначальное разочарование шведских матросов сменилось досадой, граничившей с возмущением. Все прибывшие, за небольшим исключением, были мужчины, подавляющее большинство из них было в серых спасательных жилетах из капока, выдаваемых членам команды, и в белых накрахмаленных куртках — форменной одежде лиц, занятых обслуживанием пассажиров.

И все же они были спасены раньше пассажиров. Команда «Стокгольма» чувствовала себя уязвленной. Тот факт, что экипаж «Андреа Дориа» покинул свое судно раньше пассажиров, бросал тень не только на итальянский лайнер, но вообще на всех моряков, которые на протяжении целых поколений жили и погибали, соблюдая морскую традицию: первыми спасают женщин и детей. Лишь одно смягчающее обстоятельство могло быть принято в счет: большинство людей, покинувших под влиянием страха свое судно, не были моряками в буквальном смысле этого слова, они были всего лишь сухопутными официантами, мойщиками посуды и кухонными подручными, случайно оказавшимися на судне в поисках средств к существованию.

На «Стокгольме» к спуску спасательных шлюпок приступили через несколько минут после того, как пробило час ночи. Первую из них, моторную шлюпку 7, возглавил второй штурман Энестром. Спустив ее на воду, он отчалил, взяв на борт одного моториста и трех других членов команды. Через несколько минут, держа на огни «Андреа Дориа», ему встретились еще две итальянские спасательные шлюпки, направлявшиеся к «Стокгольму». За шлюпкой 7 на воду был спущен второй моторный бот — спасательная шлюпка 8 под командованием младшего штурмана Абениуса.

Когда оба штурмана получили приказания, Карстенс, не покидавший мостика с момента столкновения, робко подошел к капитану Норденсону, совершенно не зная, как отнесется к нему командир. Он доложил о радиолокационных пеленгах другого судна и где он его увидел перед столкновением. Капитан Норденсон, строгое проницательное лицо которого оставалось бесстрастным, слушал внимательно, но в ответ лишь заметил, чтобы Карстенс записал свои наблюдения, пока не забыл их.

Взволнованный, горящий желанием отправиться на спасательной шлюпке к гибнущему лайнеру, штурман бросился в штурманскую рубку, схватил карандаш и неразборчивыми каракулями набросал в маленьком блокнотике, вероятно, самый краткий отчет о крупнейшем в истории столкновении судов:

«В 23.00 обнаружил эхосигнал. С расстояния 1,8–1,9 мили заметил два топовых огня и слабый красный огонь. Тогда изменил курс вправо, чтобы показать красный огонь «Стокгольма» ясно. Впередсмотрящий доложил по телефону — огонь слева. Приказал: «вправо», «прямо руль» и «так держать». Изменил курс примерно на 20°. Вышел снова на крыло мостика и тогда заметил зеленый огонь «Дориа». Приказал затем «право на борт», дал «стоп» и «полный назад». В момент столкновения «Андрей Дориа» дал гудок. Разобрать сигнал из-за столкновения оказалось невозможным.