Корректируемые бомбы, имея навесную траекторию, достаточно эффективно разрушали переправы.

Пробовали применять ракету Х-59 с телевизионно-командной системой наведения, но также не всегда удачно, так как требовалась очень хорошая тренировка штурмана-оператора при так называемом штурманском наведении ракеты до захвата цели головкой самонаведения.

Но все это говорило только о том, что наши ВВС, даже имея очень квалифицированных летчиков, не обладали достаточным опытом боевого применения. Невольно закрадывалась мысль о том, что недаром США стремятся использовать свои ВВС в любых боевых конфликтах. Американские летчики после Вьетнама широко использовались в арабо-израильских конфликтах, в операциях против Ливии, войне в Заливе, на Балканах, контроле воздушного пространства над Ираком и т. д. Боевой опыт не подменишь никакими учениями.

В дальнейшем фронтовая и армейская авиация достаточно эффективно воевала в Чечне, но в основном в условиях хорошей видимости. А над Северным Кавказом очень часто бывает сплошная облачность, густые туманы, особенно в осенний период. Чеченцы боялись и люто ненавидели наших летчиков. По сути, рейды Басаева в Буденновск и Радуева в Кизляр преследовали цель нанести удар по авиационным базам. Захват заложников был вызван тем, что первичный замысел им не удался. Спасая свою шкуру, они захватили больницу и заложников, чтобы организовать переговоры. Кстати, очень показательным был график, демонстрируемый командующим 4-й воздушной армией, где был отмечен ход переговоров и параллельно — наличие летной погоды.

Как только налаживалась погода, чеченцы начинали переговоры с политическим руководством России. Поступал приказ из Кремля прекратить активные боевые действия. Как только погода портилась — боевые действия со стороны Чечни возобновлялись. Складывалось впечатление, что Кремль идет на поводу у чеченских сепаратистов.

Вообще в этой войне было очень много странного, например, достаточная вооруженность боевиков российскими боеприпасами и оружием. В Чечне у сепаратистов были образцы военной техники, которые по существу еще не поступали на снабжение федеральных войск. Поражала и хорошая осведомленность о готовящихся с нашей стороны операциях. Даже «засекречивание» наших летчиков говорит о многом. Средства массовой информации, особенно «демократической» направленности, по сути, работали на боевиков. Корреспонденты газет и телевидения беспрепятственно брали интервью у руководства Чечни, а наши спецслужбы не могли почему-то установить места их пребывания. Имея контакты со многими летчиками, руководителями спецслужб ВВС, я чувствовал недовольство с их стороны. Вслух это не произносилось, но в воздухе висело слово «измена». Да и само мирное соглашение, подписанное Березовским и Лебедем в Хасавюрте, пахло изменой. Ясно было всем, что сепаратисты получали передышку. В дальнейшем это подтвердило, но это уже относится ко второй чеченской войне.

Одним из первых указов Президента Российской Федерации Б. Н. Ельцина было упразднение отраслевого управления. Были ликвидированы оборонные министерства и Военно-промышленная комиссия, которая координировала всю деятельность, связанную с оборонным комплексом. ВПК четко организовывала всю производящую цепочку вооружений — от фундаментальных исследований институтов Академии наук до прикладных, которые вели научные центры в отраслях промышленности, конструкторских разработок в ОКБ и производства на серийных заводах. В процесс были вовлечены десятки тысяч предприятий, начиная, как говорят, «от руды» до выпуска сложного наукоемкого продукта.

Ликвидация ВПКразрушила всю вертикаль управления. Начался процесс акционирования в условиях отсутствия необходимой нормативной базы. Все очень быстро перемешалось в разных формах собственности, распались производственные связи между предприятиями, стали преобладать узкие интересы отдельных руководителей. Об интересах государства никто не вспоминал.

В наиболее трудном положении оказалась отраслевая прикладная наука. В каждой отрасли были головные научные центры. В авиационной промышленности это были ЦАГИ, ЦИАМ, ГосНИИАС, ЛИИ, ВИАМ, которые отвечали за свои научные направления, и в этих центрах была сосредоточена уникальная экспериментальная база в виде аэродинамических труб, стендов, летно-испытательных аэродромов, полигонов, моделирующих комплексов и т. д.

В судостроении таким центром был институт им. Крылова, в электромашиностроении — Всесоюзный энергетический институт, в атомной промышленности — научные центры Арзамас-16 и Челябинск-70, в ракетно-космической области — ЦНИИМАШ и Центр им. Келдыша и т. д.

Общим для всех этих научных центров было наличие очень энергоемкой, сложной, уникальной экспериментальной базы, предназначенной для отработки сложных технических систем, создаваемых в промышленности. Для «чисто» научных исследований она была явно избыточна. А ОКБ, как правило, не имели подобных уникальных установок. Эта экспериментальная научная база создавалась десятилетиями, на нее был потрачен не один десяток миллиардов рублей, и по существу это было общенациональное достояние. Но руководство страны об этом просто забыло. И центры были предоставлены сами себе, хотя никакая коммерческая деятельность не способна содержать такую сложную экспериментальную базу. Нужна помощь государства.

Пользуясь статусом академика и имея достаточные контакты с руководителями научных центров, я решил их собрать в ГосНИИАС. На мой призыв откликнулись начальник ЦАГИ академик Свищев, начальник ЦИАМ доктор технических наук Огородников, начальник ВИАМ член-корреспондент Шалин, директор НИИ экспериментальной физики (Арзамас-16) академик Негин, директор ЦНИИМАШ академик Уткин, директор института им. Крылова академик Пашин и другие.

Мы решили обратиться с коллективным письмом в правительство с просьбой об организации специального бюджетного фонда для поддержания уникальной экспериментальной базы. Премьер-министром первого правительства Российской Федерации был И. С. Силаев. Поскольку я был И. С. Силаеву достаточно хорошо известен, то меня и делегировали к нему. Иван Степанович сразу поддержал наше обращение, так как много лет сам работал в авиационной промышленности и отлично отдавал себе отчет о роли научных центров. Он поручил аппарату подготовить соответствующие распоряжения. Но буквально через месяц И. С. Силаев ушел со своего поста. Мы потеряли надежду, что его поручение будет выполнено. Но, к счастью, ошиблись. Новый вице-премьер в правительстве Гайдара и одновременно министр науки и технологии Б. Г. Салтыков неожиданно решил поддержать отраслевые научные центры. Он подготовил соответствующее постановление правительства о введении статуса Государственного научного центра (ГНЦ) для ряда отраслевых институтов. Это было мудрое решение, так как для ГНЦ, кроме прямой финансовой поддержки для проведения поисковых и прикладных исследований, вводилась и целая система преференций, включая освобождение от налогов за землю, за имущество, давалось поручение коммунальным властям ввести льготные тарифы за электроэнергию и тепло (это поручение не было выполнено). Государственные научные центры могли использовать средства, полученные от сдачи в аренду свободных площадей, на поддержание и развитие экспериментальной базы. Была создана довольно представительная комиссия, которая должна была выбрать и представить для утверждения в правительство список тех институтов, которые достойны статуса ГНЦ. Единственная слабина, которую допустил Б. Г. Салтыков, — это отсутствие четкого критерия, по которому надо было отбирать претендентов. А желающих получить статус ГНЦ было предостаточно. Я входил в эту комиссию и предложил в качестве критерия использовать понятие «системообразующий институт», т. е. институт, проводящий комплекс исследований, связанных с тем или иным техническим направлением общегосударственного значения и обязательным наличием научной школы. Салтыков настаивал на более широком подходе, который включал бы и решение узких научных проблем, а также учитывал географию распространения ГНЦ. Из первоначального списка в 200 наименований в результате были отобраны и утверждены 63 центра. Это было, конечно, много. Небольшие средства, которые выделялись в бюджете на ГНЦ, были размазаны тонким слоем. Но все же благодаря этому шагу правительства государственные научные центры выжили в труднейшей обстановке 90-х годов.