Той же ночью, часу в двенадцатом, Миклуха-Маклай проснулся от отчаянного вопля Ульсона: «Идут, идут!» Действительно, слышался шум приближающихся людей. И вдруг при ярком свете факелов показалась толпа папуасов, вооруженная стрелами и копьями. Папуасы кричали: «Маклай! Гена, гена!» (иди сюда). Молодой ученый в первый момент никак не мог понять, что происходит. Ульсон быстро принес ему винтовку и прерывающимся голосом стал умолять: «Не пускайте их итти дальше!» Воинственный вид туземцев, казалось, не предвещал ничего хорошего. Но Миклуха-Маклай не потерял хладнокровия. Он спокойно предложил туземцам подойти ближе и сказать, чего они хотят. Папуасы приблизились, дружески протягивая ему только что пойманную в ночной ловле рыбу. Принимая подарок, Миклуха-Маклай пожалел, что он не живописец и не может достаточно ярко запечатлеть всю неповторимую красоту тропической ночи и почти фантастическую группу вооруженных папуасов, освещаемых желтоватым светом факелов. Ему казалось, что каким-то чудом он перенесся на десятки тысяч лет назад, в те времена жизни нашей планеты, когда вот так возвращались люди каменного века с охоты и так же весело окликали друг друга возгласами «Еме-ме! Еме-ба!».[11]

Передав свой подарок путешественнику, папуасы мирно удалились в соседнюю деревню.

Бой умер в начале декабря. Миклуха-Маклай сказал Ульсону, что хоронить его необходимо этой же ночью, так как в тропическом климате Новой Гвинеи разложение трупа начинается сейчас же после смерти. Кроме того, похоронить Боя надо незаметно, чтобы туземцы этого не видели. Поэтому могилу рыть днем нельзя, ночью же вырыть глубокую могилу трудно, а похоронить тело необходимо как можно глубже: собаки могут отрыть труп, и тогда смерть Боя станет сразу известной туземцам. Исходя из этих соображений, Миклуха-Маклай решил воспользоваться ночной темнотой и бросить тело в море, предварительно зашив его в мешок и положив туда побольше камней. Так как Ульсон боялся прикасаться к мертвецу, молодому ученому пришлось зашивать труп самому. Затем они осмотрели небольшую шлюпку, оставленную им командиром «Витязя», и, приведя ее в полную готовность стали ждать вечера.

Прежде чем похоронить Боя, Миклуха-Маклай хотел взять его мозг для научного исследования. Бой был полинезиец и с антропологической точки зрения не мог не интересовать молодого ученого. Услыхав о намерении хозяина, суеверный Ульсон стал отчаянно умолять его не принимать на свою душу столь страшного греха. Конечно, не мольбы Ульсона помешали ученому осуществить свое намерение. Просто в доме не оказалось достаточно большой склянки для хранения мозга. Пришлось ограничиться кусками кожи со лба и головы.

Ночью Миклуха-Маклай и Ульсон понесли труп в шлюпку, при этом в темноте Ульсон оступился и упал, а покойник повалился на него. Перепуганный швед не смел кричать, опасаясь привлечь внимание папуасов, и с отчаянием в душе продолжал тащить мертвое тело. Наконец, все было готово, и шлюпка вышла в море. Но в этот момент из-за ближайшего мыса показались пироги папуасов, ехавших на ночную рыбную ловлю. На носу каждой пироги горело полено, и свет этих своеобразных фонарей ярко отражался в воде. Миклуха-Маклай и Ульсон понимали, что, заметив шлюпку, папуасы обязательно подъедут к ним, и длинный мешок с телом Боя привлечет их внимание. Что подумают, когда догадаются о содержании подозрительного мешка?

— Будем грести сильнее, — сказал Миклуха-Маклай Ульсону, — может быть, ускользнем.

Но шлюпка застряла на мели или на рифе и не подвигалась. Изо всех сил они стали отталкиваться веслами — безуспешно. Миклуха-Маклай готов был спрыгнуть в воду, несмотря на присутствие многочисленных акул, и попытаться столкнуть шлюпку. К счастью, он заметил, что задерживал их невобранный второпях и зацепившийся за камни на дне канат, которым она обычно привязывалась к причалу. В одну минуту канат был перерезан, и шлюпка двинулась вперед.

«Мы гребли молча, — записывал потом в дневнике Миклуха-Маклай, — и отсутствие огня на шлюпке было, вероятно, причиной, что нас не заметили, так как факелы пирогах освещали ярко только ближайшие предметы вокруг них. Туземцы были усердно заняты рыбной ловлей. Ночь была тихая и очень теплая; от огней на пирогах шли длинные столбы отблеска на спокойной поверхности моря. Каждый взмах весел светился тысячами искр. При таком спокойном море поверхностные слои его полны богатой и разнообразной жизни. Я пожалел, что нечем было зачерпнуть воды, чтобы посмотреть завтра, нет ли чего нового между этими животными, и совсем забыл о присутствии покойника в шлюпке и о необходимости схоронить его. Любуясь картиной, я думал, как скоро в человеке одно чувство сменяется совершенно другим. Ульсон прервал мои думы, радостно заметив, что пироги удаляются от нас и что никто нас не видел. Мы спокойно продолжали путь и, отойдя, наконец, на милю приблизительно от мыса Габима, опустили мешок с трупом за борт. Он быстро пошел ко дну; я убежден, что десятки акул уничтожат его, вероятно, в эту же ночь».

Наутро в Гарагасси явился Туй в сопровождении ещ_е одного папуаса, и они с жаром стали убеждать Миклуху-Маклая отпустить к ним Боя, уверяя, что они его сумеют вылечить. Молодой ученый отклонил их предложение и, чтобы отвлечь мысли папуасов от болезни Боя, решил проделать опыт над их впечатлительностью. Он взял блюдечко, вытер его на глазах папуасов досуха и налил туда немного спирта. Потом взял стакан воды, отпил из него глоток и предложил папуасам сделать то же. Затем он подлил несколько капель воды из стакана в спирт на блюдечке и зажег смесь. Спирт загорелся. Туземцы, раскрыв рот, с изумлением отступили назад. Тогда путешественник стал брызгать горящим спиртом на землю. Папуасы не выдержали и бросились бежать, не в силах даже крикнуть, — до такой степени страх сжал им горло.

По прошествии некоторого времени они вернулись, ведя за собой толпу туземцев. Все хором стали умолять Миклуху-Маклая показать, «как вода горит». Ученый охотно исполнил их просьбу. Эффект и на этот раз был непередаваемый. Одни бросились бежать, прося путешественника «не зажигать моря», другие продолжали стоять молча, словно окаменев и потеряв способность двигаться.

Миклуха-Маклай мог быть вполне доволен. Опыт над впечатлительностью папуасов удался как нельзя лучше.

Никто из них больше не вспоминал о болезни Боя, и по всем окрестным деревням только и было разговора, что о горящей воде».

С каждым днем рос не только авторитет молодого ученого среди туземцев, но и доверие к нему, переходившее понемногу в прочную привязанность. Папуасы все более убеждались, что Маклай — их друг. Каждый день в Гарагасси приходили теперь больные, уверенные, что они получат облегчение. Правда, из-за недостатка лекарств Миклуха-Маклай часто не мог оказать им надлежащей помощи, но то, что было в его средствах, он делал всегда без отказа.

Так прошло четыре месяца жизни русского ученого в Новой Гвинее. За это время он еще больше полюбил чудесный мир тропического острова. В дневнике он писал 10 февраля: «Сегодня погода была особенно приятная: слегка пасмурно, тепло (29° Ц.) — совершеннейший штиль. Полная тишина прерывалась только криком птиц и почти постоянной песнью цикад. Монотонность освещения сменялась проглядывающим по временам лучом солнца. Освеженная ночным дождем зелень в такие минуты блестела и оживляла стены моего палаццо; далекие горы казались более голубыми, и серебристое море блестело заманчиво между зелеными рамами; потом опять мало-помалу все тускнело и успокаивалось. Глаз тоже отдыхал. Одним словом, было спокойно, хорошо... Мне кажется, что если бы не болезнь, я здесь непрочь был бы остаться навсегда, то есть не возвращаться никогда в Европу... Жалеешь, что нехватает глаз, чтобы все замечать и видеть кругом, и что мозг недостаточно силен, чтобы все понимать...»

Долгое время не хотел Миклуха-Маклай показывать папуасам действия огнестрельного оружия. Однако необходимость заставила его это сделать. Деревни, расположенные близ Гарагасси, были встревожены известием о готовившемся нападении на них людей Марагум-Ману, с которыми они давно уже находились во враждебных отношениях. Нападение могло угрожать и дому Миклухи-Маклая. Он решил принять некоторые меры самообороны и сообщил об этом своим друзьям-папуасам. Когда они узнали, что Маклай поможет им обороняться от нападения людей Марагум-Ману, восторгу их не было границ.