В Гонконге путешественник дружески расстался с экипажем «Изумруда» и пересел на пассажирский пароход, который должен был доставить его в Батавию — столицу голландской Индонезии. Слава русского путешественника уже гремела по океанийским островам, и местные власти спешили оказать ему гостеприимство, интересуясь личнос^тью молодого ученого и подозревая в нем эмиссара русского правительства. В своей автобиографии Миклуха-Маклай рассказывает, что во время странствований ему часто приходилось неделями и месяцами жить в домах и дворцах высокопоставленных лиц, даже при дворах королей. Так было в Амбойне, Батавии, Сингапуре и Сиднее.

Он не походил на обыкновенных европейских путешественников, его интересовали вопросы, какие тем никогда и не приходили в голову. Защита туземцев, которую русский ученый поставил своей целью после первого пребывания в Новой Гвинее, обратила на него внимание как голландских так и английских колониальных властей. Капитан английского военного судна «Basilisk» Моресби при своем плавании вдоль северо-восточного берега Новой Гвинеи получил специальное предписание собирать сведения о русском путешественнике. Голландские и английские военные суда перевозили Миклуху-Маклая из одного пункта в другой, а туземные владетели, как, например, томонгон Иохора, сиамский король, оказывали ему помощь в странствиях по Малаккскому полуострову.

Конечно, меньше всего личное обаяние Миклухи-Маклая было тому причиной. В семидесятые годы прошлого века европейские державы лихорадочно стремились захватывать все новые и новые колонии. Немногие еще незанятые территории привлекали их жадное внимание. Появление в Океании русского ученого, доставленного туда на русском военном корабле, сразу же вызвало подозрения, не послан ли он русским правительством для изучения, а потом захвата океанийских островов для России? Не случайно австралийские газеты именовали молодого ученого бароном Маклаем, подчеркивая этим, что считают его официальным лицом, занимающим в своей стране высокое положение. Миклуха-Маклай не считал нужным рассеивать их подозрения и даже не отказывался от не принадлежащего ему титула, полагая, что таким образом он лучше сумеет вести свое дело защиты туземцев от колониальных эксплоататоров.

Направляясь из Гонконга в Батавию, Миклуха-Маклай предполагал пожить там некоторое время, чтобы обработать собранные материалы и подготовиться ко второму путешествию в Новую Гвинею. Он знал, что Батавия из-за дурных климатических условий долгое время слыла могилою европейцев, но в начале XIX века колонизаторы ста ли селиться к югу от старого города, в местности, значительно более здоровой, и там возник новый город с широкими улицами и домами, утопающими в садах. Кроме того, Батавия привлекала его своими культурными учреждениями. В частности, с 1864 года там действовала лучшая в тропиках магнитно-метеорологическая обсерватория. Все это было важно для научной обработки собранных им материалов.

Однако климат новой Батавии оказался для Миклухи-Маклая чрезвычайно неблагоприятным. Он заболел тяжелой формой тропической лихорадки, и жизнь его висела на волоске. Пришлось спешно покинуть Батавию и воспользоваться приглашением генерал-губернатора Нидерландских Индий Джемса Лаудона — пожить в его дворце, находящемся в горном городке Бейтензорге.

Семимесячное пребывание в Бейтензорге укрепило здоровье путешественника. От Джемса Лаудона он узнал, что одно голландское военное судно должно было в ближайшее время уйти к юго-западному берегу Новой Гвинеи, номинально принадлежавшему Голландии. Мысль отправиться на этом судне очень соблазняла русского путешественника, но когда Лаудон сказал ему, что судно предварительно зайдет на остров Суматру для подавления восстания туземцев в Ачине, он отказался от этой мысли. Присутствовать при избиении беззащитных туземцев, не желавших терпеть жестокого обращения белых, он не мог, так как все его симпатии были на стороне угнетенных. Миклуха-Маклай предпочел занять небольшую сумму денег у местных банкиров и снарядить скромную экспедицию на свои личные средства.

Целью второго путешествия Миклухи-Маклая в Новую Гвинею было посещение юго-западного берега ее, носящего туземное название Папуа-Ковиай. Берег Папуа-Ковиай имел дурную репутацию и очень редко посещался иноземцами, — там происходили частые войны между папуасскими племенами, сопровождавшиеся убийствами и грабежами мирных жителей.

Берег Папуа-Ковиай интересовал Миклуху-Маклая с антропологической точки зрения. Ему казалось необходимым произвести сравнение типа и быта западных папуасов, живших в голландской Новой Гвинее, с изученными восточными папуасами берега Маклая, не соприкасавшимися никогда с колонизаторами.

23 февраля 1874 года Миклуха-Маклай в сопровождении двух слуг и Ахмата отправился в путешествие на большом туземном урумбае. Через три дня плавания урумбай приблизился к берегам Новой Гвинеи. К вечеру налетел шквал, и вода начала хлестать с кормы, грозя затопить лодку. Стало так темно, что приходилось ежеминутно зажигать фонарь, чтобы смотреть на компас и поддерживать правильный курс урумбая. Рулевые совсем обезумели от страха; один из них, упав на колени, стал молиться, закрывая лицо руками. Схватив револьвер, Миклуха-Маклай с трудом пробрался к нему по ныряющей в волнах палубе и, приложив револьвер к его лбу, сказал: «Завтра можешь молиться сколько угодно, а теперь, если не будешь править как следует, я тебе всажу пулю в лоб!» Чтобы эти слова возымели лучшее действие, Миклуха-Маклай выстрелил в воздух. Рулевой понял, что револьвер в руках путешественника представляет для него более грозную опасность, чем буря и волны. Победив страх, он снова взялся за руль и принялся управлять с большой ловкостью и умением.

Несмотря на шквал, бушевавший всю ночь и изрядно потрепавший урумбай, наутро лодка была почти на прежнем расстоянии от берега. В поисках лучшего места для высадки Миклуха-Маклай приказал взять курс на маленький остров Наматоте, лежавший близ материка Новой Гвинеи. Группы скал, соединённые перешейками, и маленькая бухточка, вдававшаяся в каменистый берег, представляли удобное убежище для небольших судов.

Урумбай — морская лодка с каютой, на которой Миклуха-Маклай ездил на берег Папуа-Ковиай (рис. М.-Маклая).

Приближавшихся путешественников окликнули с небольшой пироги, выехавшей им навстречу. Экипаж урумбая состоял наполовину из серамцев, наполовину из папуасов с берега Папуа-Ковиай, что было очень удобно для Миклухи-Маклая. Старший матрос, папуасец Сангиг, откликнулся и назвал свое имя. Однако люди на пироге не сразу узнали его, и на подмогу им от берега поспешила другая большая пирога с просторной платформой, на которой сидело несколько вооруженных людей. Завязались переговоры. Признав, наконец, в матросах урумбая своих, туземцы с громкими криками полезли на палубу, оставив оружие в своих пирогах.

Деревушка, которую увидел Миклуха-Маклай на берегу была совсем жалкой. Там было всего два или три шалаша и две прау (пироги) с крышами, вытащенные на берег. Шалаши очень примитивной постройки походили на те, которые Миклуха-Маклай видел в горах Моривалес у негритосов Лузона. Это обстоятельство еще более убедило молодого ученого в близости негритосов к новогвинейским папуасам.

Пока Миклуха-Маклай разговаривал с туземцами, к нему приблизились два человека. Один, одетый в красные штаны и куртку, оказался местным владетелем, радьей, по имени Муда-Наматоте; другой — в желтом арабском жилете, с белым платком на голове, — был его приятель «капитан» Маварры с соседнего острова. Этот «капитан» имя крайне отталкивающую внешность: рослый, с большим приплюснутым носом, маленькими глазами и низким атавистическим лбом.

Оба владетеля осведомились о цели прибытия путешественника. Миклуха-Маклай объяснил им, что намеревается поселиться здесь месяца на три, хочет видеть горы, деревья, животных, людей и хижины и знать все, что здесь делается.