Не успев сформироваться, мираж распадается, я понимаю, что снова неправ. Дартс тут ни при чем. Передо мной — следы кнопок, при помощи которых на двери некогда крепились какие-то цветные картинки. Их лохмотья все еще висят кое-где, но сами картинки сорваны, что на них было изображено — одному Богу известно. Но… что-то во всем этом вдруг кажется мне столь знакомым, что я задерживаю дыхание, лишь бы не вспугнуть это чувство.

Тщетно. Наваждение улетучивается, передо мной снова просто странная дверь.

Да уж, совсем чуть-чуть… — думаю я, рассчитывая вызвать улыбку, но ее не получается.

Ну и ладно.

Я поворачиваюсь и иду прочь, чувствуя позвоночником энергетические импульсы, исходящие от двери. Похоже на прикосновения легкого ветерка, подгоняющего в спину на морском берегу, однако, сравнение, конечно, условное.

***

Снова сижу на лестнице, потягиваю кофе и думаю об этой странной находке. Меня посещает ничем не обоснованная мысль, тем не менее, я почти уверен в ее достоверности.

Если ты вспомнишь, откуда тебе знакома эта дверь, то сумеешь ее отпереть. Быть может, воспоминания — и есть ключ, который ты ищешь?

Следующая догадка дышит первой в затылок. Она — еще более будоражащая:

Пока я не открою эту дверь, я отсюда не выйду.

Интересно, как я получу свой кофе из автомата, когда закончится мелочь? — вдруг проносится в голове. Пустяковая мысль, не спорю, но, вероятно, мне нужно как-то отвлечься. Пока не расплавились мозги. К тому же, запасы монет на нуле, одолжить — не у кого, а горячий кофе — одна из редких радостей, которые здесь доступны.

Можно взломать отсек с мелочью, — подсказывает смекалка. — Типа, как Шварценеггер в Терминаторе-2… ну, разве что, не так эффектно, конечно…

Эта мысль заставляет улыбнуться своей безобидной, но явной деструктивностью. Еще бы. Какая, на хрен, разница, добуду я мелочь или нет, если в автомате рано или поздно исчерпаются запасы кофе, сахара, порошкового молока и прочих ингредиентов, какие только находятся внутри.

Вот это уже — неприятная мысль. Я отгоняю ее как можно скорее. Иногда приходится превращаться в страуса, засовывающего голову в песок. За неимением других вариантов самозащиты.

Ладно.

Успокаиваю себя тем, что одному мне опустошить все запасы кофе явно не по силам.

Такс… как же добраться до мелочи?

Улыбаюсь, рассматривая автомат взглядом хищника, загнавшего свою жертву в глухой угол. И попиваю еще теплый кофе.

***

Деревья пролетают в окошке справа так быстро, что сливаются в одну, светло зеленую полосу. Маленькая ручонка тянется к стеклу такими же крошечными пальчиками, пытаясь вытереть какое-то пятнышко. На душе у малыша восторг и гордость, еще бы, папа впервые разрешил посидеть на переднем сидении своей большой новой машины. И, не просто посидеть, а проехаться рядом с ним.

Сам папа, правда, сейчас не в духе. Он явно на взводе, как выражается мама, его вообще лучше не трогать, пока не остынет. Сделать вид, будто никого здесь нет, уповая, что на этот раз его разозлил не ты. Но, малыш слишком мал и неопытен для этого.

— Папа?.. — он неуверенно пытается обратить внимание отца на себя.

— Помолчи, будь добр! — бросает тот сквозь зубы. Только теперь мальчик понимает свою ошибку. Тем временем отец, все больше распаляясь, продолжает: — Я тебе позволил прокатиться спереди, вот и радуйся себе тихо, в тряпочку. Интересно знать, где твоя мамаша?! Где ее черти носят, а?!

Как будто малыш может знать…

— Если б она живее шевелила копытами, мне бы не пришлось тащить тебя с собой!

На секунду его воспаленный взгляд падает на малыша. Тот съеживается под ним и опускает глаза. Не нужно было ничего говорить.

— Извини…

В салоне снова воцаряется молчание.

— Твою мать, я должен был быть на месте пятнадцать минут назад! — бросает мужчина из-за руля, скорее себе, чем своему пятилетнему малышу.

Через пару минут он давит на клаксон. Тревожный сигнал разрывает тишину, которую монотонный рев мотора только подчеркивает.

— А ну, кыш! Шли вон! — восклицает отец. — Не хватало еще сопляка сбить, для полного счастья!

Он снова сигналит.

Мальчик смотрит вперед. Видит велосипедистов. Взрослые ребята, гораздо старше его, стремительно растут в панораме лобового стекла. Еще один гудок, отвратительный своей пронзительностью. Отец ведет рулем левее, хочет объехать помеху по встречной полосе. Когда левые колеса машины оказываются по противоположную сторону затертого белого пунктира, малыш, позабыв о страхе, который только что нагнал на него отец, испуганно вскрикивает:

— Папа? Папа?!!

Дорогу перед капотом словно перегораживает что-то, напоминающее толстое тонированное стекло. Никакого стекла, естественно, нет, откуда ему взяться, просто тучка наползла на Солнце и заслонила его, уронив на землю тень с неправдоподобно четкими границами. Именно они порождают иллюзию с участием громадного стекла, другого объяснения нет.

— Папа, — хочется закричать малышу, потому что за гранью, разделившей свет и тень, два дня, солнечный, летний и осенний, промозглый, с небом, заштрихованным косым дождем, он видит людей. Их много, потерянные, сгорбившиеся, как будто дорога ведет на плаху, они бредут, подгоняемые вооруженными мужчинами в гражданском. Солдаты, кажется, тоже есть, но их немного, группками, они безмятежно покуривают в сторонке, прячась от дождя под растущими вдоль обочин липами. Неужели папа не видит всего этого?

— Папа?! — наконец выкрикивает малыш.

— Да какого лешего?! — бросает отец, не повернув головы. Это естественно, ведь они идут на обгон, совершают маневр, при котором водителю не до болтовни. Мужчина не новичок за рулем, двенадцать лет безаварийного стажа, и ни царапины, ни даже проколотой покрышки…

— Папа!! — снова кричит малыш, но теперь отец не слышит его. Мужчина за рулем конвульсивно дергается, будто получив пощечину. Из его груди вырывается всхлип, но малыш не успевает испугаться за папу. Велосипед со звоном исчезает под капотом. Радиатор и бампер подминают и плющат его, превращая в бесформенное хитросплетение дисков, спиц и рамы. Сбросив оцепенение (или, что это было?), водитель обеими ногами давит педали, трамбует в пол. Под истошный визг резины его сынишка летит вперед как снаряд из баллисты, и через секунду уже задыхается в объятиях ремня безопасности, которым, слава Богу пристегнут.

Покрышки вопят, как живые. В их вое тонет хлопок, с каким мелькнувшая над капотом тень таранит лобовое стекло. Триплекс лопается со звуком новогодней хлопушки. Часть осколков сыплется в салон, остальные провисают внутрь жуткой паутиной.

Сметя преграду, машина бесконечно долго несется боком, оставляя за собой шлейф паленой резины. Резко виляет вправо и, наконец, замирает на обочине.

Несколько секунд водитель сидит неподвижно, просто смотрит вперед, проглотив язык. Малыш висит на своем ремне, поворачивает голову и в ужасе наблюдает за ним. Потом мужчина…

Это папа… папа…

…снова вздрагивает, но уже не так сильно, как за мгновение до аварии. Трясет головой, ожесточенно трет виски. Затем издает короткое тихое мычание, от которого малыш готов разрыдаться.

— Па?..

— Господи, что это было? — папин голос, дрожащий, искаженный испугом. — Я его сбил…

Их, — мог бы поправить отца сынишка, если бы был не так мал и напуган. Впрочем, на дороге, похоже, никого, она обезлюдела так же стремительно, как прежде наполнилась странными людьми, которых подгоняли вооруженные ружьями мужчины. Солнце не светит, палит, безмятежно паря в небе, на котором не видать ни перышка. Туча, отбрасывавшая тень, испарилась. Похоже, эти странные перемены ускользнули от водителя, но человеку за баранкой от этого не легче. Провисшее лобовое стекло красноречивее всяких слов, что еще требуется для правильных выводов?

Но, мужчина за рулем не спешит выходить. Он еще не накопил достаточно мужества. У него вид человека, очнувшегося после трехлетней комы. Затем отец медленно наклоняется к сыну. Стряхивает несколько стекляшек с шевелюры малыша. Осколки игриво переливаются на Солнце, словно радуясь, что отныне не являются частями единого целого…