— Добрый день, Николай Васильевич, — раздался из-за густой листвы палисадника женский голос — Проходите сюда.

Инспектор узнал пенсионерку Степаниду Гавриловну Самсонову. Отворил калитку. Прислонил к изгороди велосипед. Поздоровался. Самсонова сидела на скамейке в тени сирени. Присел рядом с ней. Старушка, поглядев по сторонам, доверительно спросила:

— К Беспятовым? Пришел Колька-то ихний. С дружками снова кружит. Пьянка целую неделю идет. Видно, ума-то в тюрьме не набрался.

Сучков поднялся:

— Верно, Степанида Гавриловна, к Николаю Беспятову я, проведать, как он тут себя ведет.

— Да зря выпустили. Сидел бы там, спокойнее было бы.

— Нельзя так, Степанида Гавриловна, — возразил инспектор — Перевоспитывать надо людей.

Дом Беспятовых стоял на отлете. Глухой дощатый забор опоясывал его. За забором слышались голоса. Инспектор открыл калитку. Под вишнями, расстелив байковое одеяло, лежали четверо парней. Играли в домино. На траве поблескивали две пустые бутылки из-под водки. Сучков с трудом узнал в загорелом мускулистом парне Николая Беспятова. «Поздоровел. Словно из санатория вернулся».

— А ну-ка, пошли, Николай, в дом! — приказал майор.

Беспятов недовольно посмотрел на участкового, нехотя поднялся и молча пошел за Сучковым.

На кухне, усадив парня за стол, инспектор сказал:

— Не советовал бы возвращаться к старому. Помню, как ты в суде сопли размазывал, хныкал: вот если бы со мной построже! Почему ко мне не явился? Почему до сих пор не работаешь? Некогда? Боишься, пьянку запустишь?

— Дядя Коля! Только пять дней прошло, как освободился. Друзья тут пришли, ну отметили… — пытался смягчить участкового Николай.

— Завтра чтобы у меня быть! О водке и думать забудь! — закончил разговор Сучков.

Напрасно ждал Николай Васильевич беспутного парня. Не пришел он и на следующий день.

Участковый инспектор встретил его опять в пьяной компании. Посоветовался с председателем сельсовета и предложил обсудить Беспятова и его дружков на деревенском сходе.

Никогда еще не было такого. Люди с интересом шли на собрание. Все знали, что Николай Беспятов после отбытия наказания не исправился. Немного стал тише вести себя, и только. Пьет, бездельничает. Односельчане — все народ работящий, трезвомыслящий — не одобряли парня: деревню позорит! Пришли на сход семьями. Николай Васильевич коротко доложил:

— Вот он перед вами. Отбыл за хулиганство наказание, да, видно, не впрок оно ему пошло. Ваших сыновей мутит. Пьянки да гулянки. Давайте решать, что с ним делать.

Что тут началось! Особенно горячились матери. Как пришел Беспятов, парни совсем от рук отбились. Вино стали пить.

— Выселять его надо из деревни!

Собрание уже совсем склонилось к этому решению. Виновник сидит ни жив ни мертв.

«А ведь могут и выселить, — подумал Сучков. — Будет ли это ему на пользу? Среди чужих людей кому он будет нужен? Пропадет».

Попросил слова:

— Может быть, поверим ему в последний раз, с таким условием, чтобы он завтра же устраивался на работу?

На том и порешили.

На следующее утро Николай Васильевич, подходя к отделению милиции, увидел своего незадачливого тезку, ожидающего участкового.

— Ну что, выпороли вчера немножко? Стыдно? Давай торопись с работой. Все дурное — от безделья. В колонии какую специальность получил?

— Слесарил там.

— Ну что ж, можно слесарем в совхозные мастерские. — Увидев, что парень мнется, спросил: — Не хочешь?

— Николай Васильевич, знают там, что я сидел. Стыдно. Ведь я и пил-то из-за этого. Разве я хуже других? Работать хочу, чтобы уважали меня… В колонии я многое понял.

Николай Васильевич с интересом посмотрел на Беспятова. А ведь парень не потерянный. Будет из него человек. Надо только помочь ему.

— А на механизатора широкого профиля хочешь учиться?

— Конечно!

Николай Васильевич набрал номер телефона:

— Соедините, пожалуйста, с директором совхоза. Петр Иванович? Это Сучков. Вспомнил я тут вашу просьбу насчет кандидатуры в училище механизации. Есть у меня такой человек. Вполне подходящий. Сейчас он будет у тебя…

Майор милиции заезжает иногда в этот совхоз. Однажды в центральной усадьбе остановился у доски Почета. С фотографии на него глядело знакомое лицо с озорным прищуром глаз. «Добро, не ошибся в человеке. Крепко стоит на ногах», — с удовлетворением подумал участковый инспектор.

Утром, по дороге на службу, майор милиции Трофимов любил поразмышлять, в деталях представить предстоящий рабочий день. Сегодня он был под впечатлением вчерашнего письма из мест заключения. Оно вернуло его в прошлое.

…Еще на школьной скамье Андриан Трофимов мечтал поступить в педагогический институт. Но мечте не суждено было сбыться. Вместо института он пошел в военкомат, оттуда — на фронт. И после войны учиться не пришлось. В горкоме партии сказали, что такие, как он, нужны в органах милиции. Человек решительный, волевой и в то же время увлекающийся, он не любил половинчатости, с головой ушел в интересную работу уголовного розыска. И вскоре понял, что здесь тоже нужно быть педагогом.

По роду своей службы ему приходилось сталкиваться с людьми, в воспитании которых когда-то был допущен просчет.

Если молодому деревцу что-то мешает, оно начинает расти вкривь. Не приди ему вовремя на помощь, может совсем погибнуть. Кем-то вроде садовника чувствовал себя Андриан Николаевич Трофимов. Сколько ребят прошло через его руки! Почти все сейчас уважаемые люди. При встрече почтительно здороваются с майором милиции:

— Если бы не вы, Андриан Николаевич!..

Но бывало, что эту фразу несколько переиначивали: «Если бы вы раньше за меня взялись».

«Не понимаю я безусых юнцов, которые бездумно прожигают лучшие годы в попойках, карточной игре, — размышлял старший инспектор. — Ни мечты, ни цели. А причина одна: плохое воспитание в семье, на производстве, отсутствие умного руководителя. Но, с другой стороны, парням по 17—18 лет. Сами должны понимать, что к чему. Правда, некоторые начинают соображать, да поздно. Такого накуролесят, что…»

До слуха майора откуда-то из-за глухого забора донеслось:

— Деньги на бочку, проиграл — плати.

В ответ юношеский извиняющийся басок:

— У меня сейчас нету.

Снова назидательный злой голос:

— «У меня нету»… Тогда нечего было садиться!

Трофимов поискал глазами калитку, нашел, с силой распахнул. Под молодыми тополями, за фанерным столиком сидели трое великовозрастных парней. Позади них стоял подросток. «Да никак это Колька Логин? Значит, его тут обчищают?»

Первым заметил работника милиции парень с нависшим чубом. Он сгреб карты и быстро сунул под стол. «Еще один старый знакомый», — майор милиции узнал в чубатом недавно вернувшегося из мест заключения Николая Кобелева. Кобелев как ни в чем не бывало обратился к сидящим напротив:

— Ну вот, ребятки, покурили и на работу пора. И ты, Коля, иди, да не забудь, о чем я тебя просил.

Парни поднялись.

— А вот и товарищ майор за нами пришел. Заботится, как бы мы на работу не опоздали, — с ухмылкой проговорил Кобелев.

— Развеселый ты человек, Кобелев, — в тон ему ответил Трофимов. — Легко живется с таким характером.

— Это точно, легко. А потому, что совесть моя чиста.

— Даже после того, как ты обобрал этого пацана? — Андриан Николаевич кивнул на Логина. И, не дав опомниться Кобелеву, быстро приказал: — А ну, достань карты!

— Это какие?

— Те, что под столом спрятал.

Кобелев с недоумением обратился к дружкам:

— Ребятки, а разве у меня были карты и я их спрятал?

«Ребятки» дружно протянули:

— Не-ет.

— Ну вот видите, — развел руками Кобелев, — А впрочем, надо посмотреть. Вдруг действительно там карты?

Он нагнулся.

Андриану Николаевичу надоело смотреть на эту комедию. Сдвинув брови, он сурово произнес: