А л: Ты считаешь, что тип социального строя жёстко связан с характером человеческого материала?

Г о р: Да. Я изучил состояние народов ЕАС. После краха коммунизма почти все они восстановили тот строй, с каким в досоветский период жили столетиями и даже тысячелетиями. Коммунизма в строгом смысле слова у них никогда не было. Выла поверхностная имитация под влиянием русоидов и под их давлением. Потому они и уцелели. Вернее, их пощадили и даже поощрили, ибо они никакую угрозу нам не несли и были удобны для колонизации.

А л: Ты говорил о современных методах истребления больших народов. Что ты имеешь в виду?

Г о р: Западнизацию. Навязывание западного образа жизни, западной системы ценностей, западной экономической и политической систем народам, которым все это чуждо по их природе. С русоидами в этом отношении сделали нечто аналогичное тому, что европейцы сделали с коренным населением Америки.

А л: Как ты думаешь, что произойдёт с нами, если какие-то силы навяжут нам коммунистический строй?

Г о р: То же самое, что произошло с русоидами: мы исчезнем с лица Земли.

А л: Неужели в ЕАС не возникают никакие прокоммунистические умонастроения, движения, организации, идейные течения?!

Г о р: Возникают. Но под нашим контролем и по мере надобности.

А л: Чьей?

Г о р: Нашей, конечно.

А л: Как так?!

Г о р: Это элемент нашей технологии управления огромными человеческими массивами. В ЕАС сейчас около миллиарда человек. За последние пятьдесят лет он усилился настолько, что это стало вызывать у нас тревогу— Мы разработали долговременную (на ближайшие пятьдесят лет) программу радикального его ослабления. Реализация этой программы отбросит ЕАС на много лет назад и позволит нам по крайней мере двести лет не беспокоиться о серьёзной угрозе с этой стороны.

А л: И в эту программу входит поощрение коммунистических тенденций?

Г о р: Да. Но не любых, а самых негативных. Это, во-первых, само по себе внутренне ослабит ЕАС. И во-вторых, даст нам убедительные основания повторить то, что мы сделали с советским блоком в двадцатом веке.

А л: Одним словом…

Г о р: Я тебе уже говорил, пока не воскреснут русоиды, ничего серьёзного там не будет.

Сём — сотрудник Отдела Идеологии. Я спросил его, зачем нужен такой отдел, если общепринято, будто эпоха идеологий вообще кончилась в XX веке.

С е м: Во-первых, для борьбы с враждебными идеологическими идеями и для профилактики в отношении рецидивов старых идеологий. А во-вторых, конец идеологий означал упадок, разгром и запрет идеологий определённого рода, прежде всего — коммунистической, а не исчезновение идеологии вообще. У нас есть идеология, причём неизмеримо более мощная, чем коммунистическая.

А л: Ты сказал о рецидивах старых идеологий. Они на самом деле имеют место? Какие именно?

С е м: Конечно, имеют место. Постоянно. Самые разнообразные. Вот сейчас, например, живёт около десяти тысяч идеологических сект, организаций, движений, которые мы относим именно к этой категории.

А л: Они заимствуют идеи из прошлого? Как они узнают о них?

С е м: В большинстве случаев они открывают их заново. Если их открывали в прошлом, то почему это нельзя сделать теперь?! Вспомни, сколько людей заново делало и делает открытия, сделанные давно в прошлом. Кроме того, идеологические феномены прошлого не исчезли совсем. Какие-то следы от них остались. В учебных заведениях их так или иначе касаются как фактов истории. И как их ни очерняй, последователи у них находятся, хотя бы из духа противоречия.

А л: И коммунистическую идеологию переоткрывают или воскрешают заново?

С е м: В первую очередь. Запретный плод сладок!

А л: В какой форме?

С е м: В самой примитивной.

А л: А марксизм?

С е м: До такого уровня, конечно, не доходит. На это все-таки нужен ум, образование, мужество. Если тут зарождается что-то серьёзное, принимаются самые суровые меры.

А л: Скажи, может ли у нас появиться идеологический феномен вроде «Коммунистического манифеста"?

С е м: Сочинить что-то в этом роде можно, конечно. Но каким бы гениальным ни было это сочинение, оно не имеет абсолютно никаких шансов хотя бы на мизерный социальный резонанс. Во всем десятимиллиардном человечестве не наберётся и сотни человек, способных прочитать его до конца, и десяти человек, способных понять и оценить его по достоинству. А о массовом успехе и думать нечего.

А л: Поясни!

С е м: Во-первых, чтобы идеи имели массовый успех, в самой реальности должны созреть основания для них, в самой реальности должны обнаружиться тенденции эволюционировать именно в том направлении, в каком зовут эти идеи. И должны появиться слои населения, способные воспринять эти идеи и бороться за их осуществление. Коммунизм в его марксистской форме имел в своё время огромный успех благодаря тому, что в самом западном обществе были реальные основания для его утверждений и был сильный рабочий класс, уже начавший борьбу за свои классовые интересы в коммунистическом духе. Наше современное западное общество существенно отличается от того, каким оно было в девятнадцатом и в первой половине двадцатого веков. В нем нет никаких условий для коммунистических идей. Нет социальных слоёв, заинтересованных в преобразовании его в коммунистическом духе и способных осуществить эти преобразования.

А л: И во-вторых?

С е м: Чтобы идеи были как-то замечены, на них должны обратить внимание наши всесильные массмедиа. Причём они должны это делать долго и интенсивно. А в отношении коммунизма они не пропустят ни одного правдивого слова. А скорее всего будет гробовое молчание — самое мощное средство борьбы с враждебными идеями. Но главное — не в этом.

А л: А в чем?

С е м: В наше время и в нашем обществе выдвигать коммунистическую программу преобразований — значит ломиться в открытую дверь. В нашем обществе было фактически испробовано и использовано все то из коммунистических идей, что имело реальный смысл. Но идеи и их реализация — далеко не одно и то же. Обычно вторая настолько отличается от первых, что их бывает трудно идентифицировать. Возьмём, например, коммунистическую идею отмирания государства. Осуществилась она или нет? Ответ на вопрос зависит от определения понятий, это ты знаешь не хуже меня сам. Ещё Сталин говорил, что государство отмирает путём укрепления. С точки зрения обыденного мышления, это чушь. Но на самом деле тут скрыта глубокая мысль. Наше государство расширилось, укрепилось и усложнилось сравнительно с девятнадцатым и двадцатым веками, превратилось в сверхгосударство, то есть в нечто такое, что уже не есть просто государство в старом смысле. Можно сказать, что оно в некотором роде отмерло. Аналогично обстоит дело с идеями коммунистов насчёт денег и многими другими. Они вроде бы осуществились, но не в такой форме, как мечтали коммунисты прошлых веков. И осуществление их породило непредвиденные последствия, которые оказались важнее и заметнее тех явлений, которые послужили в своё время источником идей. Одним словом, коммунистические идеи у нас не имеют никаких шансов на успех прежде всего потому, что они уже сыграли свою историческую роль.

А л: Ну и дальше что? Человечество вечно будет жить без идей, революционизирующих мир?

С е м: Похоже, что так.

А л: Почему?

С е м: Причин более чем достаточно.

А л: Например!

С е м: Нас приучили к идее поступательной эволюции человечества и возможности безграничного прогресса. На самом деле всякий прогресс имеет потолок. И мы его достигли. Теперь — только регресс. Хотя мы научились выдавать его за прогресс, законы эволюции неподвластны пропаганде.

Оно дело — карабкаться в гору вверх, другое — катиться с горы вниз. В чем была суть революционных умонастроений прошлого?

А л: Расширять круг людей, пользующихся благами жизни, и поднимать низшие слои на более высокий уровень.

С е м: И это соответствовало объективной эволюции нашей цивилизации. А теперь? Какая тенденция доминирует? Сужение круга тех, кто пользуется новыми благами прогресса, и возвышение одних категорий людей над другими. И как бы ты ни пропагандировал революционные идеи, антиреволюционные все равно задавят их как утопические.