Занавес Сцена II Занавес закрыт. Музыка — вальс. На авансцене, справа, появляется женщина в длинном черном платье. Женщина в черном. Белой, белой бахромою, Черным, черным, черным лаком… Свет нигде не смешан с тьмою, Не бывает полу-мрака. Шаг — и я в полоске света, Шаг еще — во тьме кромешной. Мир поделен на два цвета: Жгуче-черный, бело-снежный. Сколько ниточке ни виться — Обозначены пределы. Где-то ей остановиться В черном поле или белом? Переходит в левый угол сцены. Появляются четыре женские маски и кружатся под музыку. Женщина в черном. Все кружат и кружат снежинки. Холодные, белые, хрупкие. На бледном лице проступают прожилки — Ты щуришь глаза близорукие. Я тоже могла бы вступить в хоровод, Но черен мой цвет, а плоть горяча. Навстречу протянешь мне руку — и вот Ладонь прожигаю твою до плеча. Вес кружат и кружат. В печали, в весельи Они одинаково кружатся, На жесткой земле постилая постели — Снежинок замерзшие лужицы. Похожи их лица, движенья, слова, Порой друг от друга их не отличишь. Лишь взглядом ко мне прикоснешься едва И вмиг ослепленный навек замолчишь. Скрывается за занавесом. 4-я маска. Он говорил со мной 6-я маска. (тише) Со мной 8-я маска. (еще тише) Со мной 10-я маска. (совсем тихо) Со мной 4-я маска. Он обнимал меня 6-я маска. Меня 8-я маска. Меня 10-я маска. Меня 4-я маска. И называл судьбой 6-я маска. Судьбой 8-я маска. Судьбой 10-я маска. Судьбой 4-я маска. И целовал меня 6-я маска. Меня 8-я маска. Меня 10-я маска. Меня 4-я маска. Как хорошо мне было с ним вдвоем 6-я маска. Вдвоем 8-я маска. Вдвоем 10-я маска. Вдвоем 4-я маска. Я засыпала под его рукой 6-я маска. Рукой 8-я маска. Рукой 10-я маска. Рукой 4-я маска. Но он все время думал о своем 6-я маска. Своем 8-я маска. Своем 10-я маска. Своем 4-я маска. Он был со мной, как будто не со мной 6-я маска. Со мной? 8-я маска. Со мной? 10-я маска. Со мной? Кружась, уходят. Занавес открывается. Комната Поэта. Поэт — в кресле. Женщина в черном сидит на помосте у ладпика. Поэт к ней спиной. Кружит, кружит, кружит снег. Метет, метет. Ни следов уже не видно, ни дорог. Эта комната моя, как островок. И поет… Чей-то голос мне послышался во сне. Чей-то голос, чей-то голос за стеной, Чей-то голос над моею головой. Чей-то голос слышен мне едва-едва, Звуки плавно превращаются в слова. Чей ты голос? Имя назови твое. Мы с тобою в этой комнате вдвоем. Мы с тобою в этой комнате одни Вес столетия, вес годы и все дни. Кружит, кружит, кружит снег, Метет, метет… Чей-то голос мне во сне Поет, поет. Ни следов уже не видно, ни дорог. Я один, и голос этот одинок. Ты не прячься, ты со мной заговори. Если что-то не услышу — повтори. Непонятны и чудны слова твои. Назови себя, не бойся, назови. Как звали меня изначально, в ночь после рожденья, Когда испеченная Словом Господним земля пахла так, будто свежий пирог? И что началось для меня — восхожденье иль грехопаденье? Я дверь отворила и, воздух глотнув, переступила порог. И голову пряча в ладони от Божьего гнева, Бежала я прочь по горячей и влажной земле. И голом твой в уши шептал мне: «О! Ева! Любимая! Ева!» Твой голос мне в уши шептал, но, быть может, не мне. Я помню, что после меня называли Марией. Названия помню тех мест: Вифлеем, Назарет и Магдала. Волхвы мне даров не дарили, судьбы не гадали, Но звезды далеких миров мне лицо озарили. О, если б все беды мои от людей оставались сокрыты? Но снова, босая, на грешную землю ступаю. Нашелся чудак, называвший меня Маргаритой — Достаточно было имен — я иных не желаю. Достаточно было времен — я иных не желаю. Душа отболела — пускай и твоя отболит. Ты ищешь меня. Ты не можешь иначе — я знаю. Ты ищешь меня, за меня принимая Лилит. Уходит. Поэт оглядывается на помост, но никого не видит. Появляется Дьявол. Кто был здесь? Только что… Незримый, еле слышный… А я не удержал. Как глупо и нелепо! Всего земного радостней и выше, Казалось мне, меня коснулось небо. Что в этой жизни жизнь? Прикосновенья К природе, к людям, к разуму и счастью. Прикосновений краткие мгновенья, Продлить которые не в нашей власти. И слава богу! Не пресытиться плодами, Не преломить касаясь, не нарушить. В руках у нас все то, чем обладаем, В конце концов становится игрушкой. Но я запомнил все, чего касался Дыханьем, пальцами, губами и глазами. Коснулся — и прошло. Но тонкий след остался, А значит, я живу и твердо это знаю. Живу и жду иных прикосновений Иль тех же самых — были бы случайны. И в том, что не владею, не было б сомнений, А значит, не желаю знать чужие тайны. Живу и жду, и верю — не напрасно. Но не скажу, каков бы ни был случай: Остановись, мгновенье, ты — прекрасно! Немедленно прекрасное наскучит. Живу и жду, и верю, как умею, Что каждая душа когда-нибудь проснется. Но я прекрасного коснуться не посмею, Пока оно ко мне не прикоснется. |
