Кто был здесь? Как тебе сказать? Не больше и не меньше, Чем знаешь ты, наслышанный о чем-то, Всего лишь женщина, поверь, всего лишь женщина. Как все, кто состоит в союзе с чертом. И так же душ хозяйка полновластная. И я, как черт, прекрасно понимаю, Что женщины есть выражение прекрасного, Когда целую их и обнимаю. Я тоже помню чудные мгновенья, Которых в жизни у меня хватало. Но мало мне одних прикосновений И женщинам, как видно, тоже мало. Зачем она была? Яснее ясного! Страдая не любя. Любя — опять страдая. Как женщину, постичь прекрасное, Увы, нельзя, не обладая. Извечно обладанье значило успех, И в качество переходила численность. А женщины всегда любили тех, Кто понимал их полную бессмысленность. И если быть серьезным, между нами, В разряд прекрасного не входит ли постель? Ведь ты глядишь на мир открытыми глазами, А женщины подглядывают в щель. Мы случаи не будем трогать частные. Пренебрежем, не относя к разряду числ. Есть в женщинах бессмысленность прекрасного, Его обезображивает смысл. Кто был здесь? — ты спросил. Всего лишь женщина. Или само прекрасное? Прекрасные черты. Была, ушла — не больше и не меньше — Когда не поняла, что хочешь ты. Что я хочу? Услышать снова голос, Запомнить, передать его стихами. А за окном метель не утихает, И на земле пустынно, снежно, голо. Летят снега, как искры от костра, Как будто пламя тянет руки к небу, Как тянут звук далекого молебна, Поет метель с утра и до утра. Поет метель и мечется в окне, Как будто тени бегают в огне. И эта мочь — все через край, все чересчур. Итак, вопрос: чего же я хочу? Стою и знаки на окне черчу: Антарес, Сириус, Капелла, Альтаир. О, как бы ужаснулся мир, Когда бы вдруг узнал, что я хочу! Я заблужусь в узорах на окне, Я на крылатом улечу коне. В смешеньи звезд и снежного огня Который век не достает меня. Что я хочу? Стою и хохочу. И это отражение мое Терплю, как поражение свое. О, если бы я знал, чего хочу! Танцевать, танцевать до упаду От рожденья до судного дня. По Адаму и Еве родня Мы друг другу меж войн и парадов. Чтоб не слышать, как время спешит, Мы шагаем со временем в ногу. И снежок, что следы порошит, Как посланник от мира иного. В пашем ганце и смерть и любовь. Пусть обнимутся истина с ложью. Как смешалось сияние лбов С белизноюу хоженной кожи. Танцевать, танцевать, до упаду. Если пить и любить — так до дна. Просто жизнь нам досталась одна — Ну порадуй себя, ну порадуй! Потому что все наши дела До смешного похожи на танец. Те же души и те же тела, Тот же блеск, а точней, тог же глянец. В этом чапцс и смерть и любовь, И кружение белого снега, Словно сорок библейских хлебов Безнаказанно падает с неба. Танцевать, танцевать, до упаду. Мы вдвоем: я — один, ты — одна. Роль заучена, сцена видна. Ну скажи, почему ты не рада? Ради бога, не надо огня — Никакой из огней ни к лицу нам, Словно кто-то глядит из окна, Под которым мы вечно танцуем. Все равно только смерть и любовь В сочетаньи становятся жизнью И теряет рассудок любой, Отраженный оконною призмой. Танцевать, танцевать, до упаду, Осторожно потрогать карниз И не выдержать долгого взгляда. Задыхаться от крика «не надо!», Танцевать, танцевать… Oтвернись. Занавес Действие второе Сцена I Занавес открыт. Помост у задника представляет собой крышу, за которой видна панорама летнего города. Звучит песня. Мой город, в котором впервые увидел я свет, Где все потеряю, пожалуй. Живу и не знаю, люблю я тебя или нет. Наверно, люблю, если не уезжаю. Каков этот город, и жизнь такова: Чужие дома, пустыри, перекрестки. Но рад, что любовь на пустые слова Растрачивать мне не придется. Мой город, в котором все было со мной в первый раз И, видимо, будет в последний. Каким бы ни стал ты, каким бы ты ни был сейчас, Хвалить и бранить я тебя не посмею. Я выйду из дому в пургу тополей, Чтоб древнею пылью твоей пропылиться. Как жаль, что с годами мне все тяжелей В кварталах твоих заблудиться. Мой город, в котором когда-то не будет меня, Не будет, как не было прежде. Но все-таки рад, что таким тебя знал только я, А ты не останешься тем же. Когда на твоих перекрестках часы Смеются в глаза запоздалым прохожим, Я вдруг понимаю, что все же твой сын — С годами с тобой мы все больше похожи. Мой город, в котором смешались тоска и гульба, Бог, правящий мной, я тебя не исправлю. Но счастлив я тем, что оставлю тебя Другим, а не просто оставлю. |
