Ты собираешься в паломничество на Святую Землю Господню. Рассказ владыки Нектария о прошлогоднем паломническом путешествии еще более укрепил тебя в этом благом намерении. Но в канун Рождества ты хочешь больше узнать о Вифлеемской пещере, этом земном чертоге Царя Небесного.

Самая знаменитая из пещер находится на окраине города Вифлеема. Ровная, белая, как полотно, дорога ведет паломников из Иерусалима в Вифлеем. Но дорога не так важна для нас; наблюдая за дорогой, мыслями переносимся в ту священную пещеру. Вокруг каменные скалы; вдоль дороги скудная зелень; мелькнет виноградник, маслина, иногда небольшая пшеничная нива, но преобладает камень. Однако разве это нам важно? Мы скользим взглядом по окрестности, а душа томится в ожидании — скорей бы оказаться в желанной пещере.

Проезжаем монастырь святого Илии, где восточные мудрецы останавливались для ночлега на обратном пути из Вифлеема, где им был дан знак не ходить к Ироду, а вернуться на родину другой дорогой [183]. Въезжаем в Вифлеем, в Бетлехем, что значит — Дом хлеба. Таинственно и многозначительно название города, в котором родился Тот, Который сказал о Себе: Я есмь хлеб жизни [184].

Арабский город. Одни арабы; иногда попадается грек или еврей. Многие говорят по-русски, выучили язык ради русских паломников, которые тысячами стекались сюда. Наши говорят с ними по-сербски и как-то договариваются. Обступают нас, предлагают четки, иконы, перламутровые крестики: продают их и на это живут. Весь город живет Христом, и не только теперь — веками.

Но сейчас мы мало интересуемся их предложениями: наши глаза ищут святую пещеру. Спрашиваем, где она. Нас ведут по длинной улице и вводят в просторную церковь, внутри которой много мраморных столбов. Здесь. В самой церкви: Царь Юстиниан воздвиг эту большую церковь над пещерой спустя полтысячелетия после рождества Христова. Вниз по ступенькам спускаемся в пещеру. Сердце трепещет и горит. В этой холодной пещере раздались первые удары самого теплого Сердца, которое когда-либо билось на земле. Билось оно любовью, одной только любовью к роду человеческому. Справа алтарь со множеством серебряных и золотых лампад. Здесь Он родился от Пречистой Девы. Слева другой алтарь: тоже множество лампадок. Здесь находились ясли, здесь лежал Он, спеленутый, на соломе. Многие паломники заплакали от волнения. Сказал Господь устами пророка: и возьму из плоти вашей сердце каменное, и дам вам сердце плотяное [185]. В этой пещере — если не здесь, то нигде — каменное сердце становится мягким, как разогретый воск. Сама пещера мрачна и печальна.

На Святой Земле множество просторных и не столь темных пещер. В тех пещерах укрывается скот, живут люди, иногда устраиваются могилы. Но Сын Божий, человеколюбивый, сойдя с престола вечного Света на землю, даже среди пещер не выбрал Себе пещеру светлую и удобную. Какое смирение! Какое унижение нас ради! Мы все падаем на колени — все; все совершаем пред Ним покаянные поклоны, поклоны пред вечным Разумом и вечной Любовью. А души наши возносятся к Нему, Царю неба и земли, Победителю греха и смерти. Что для нас пещера Его, если не пощечина нашему тщеславию и не вечное свидетельство Его величия?

Он, Он, воскресший и живой Господь, невидимо идет с нами, как когда-то с двумя учениками Своими в Эммаус. И мы чувствуем присутствие Его и радуемся каждому шагу. Когда мы пропели рождественский тропарь, один паломник воскликнул: “Христос родился!”, а мы в ответ: “Воистину родился!”. И зазвенела пещера, как большой колокол.

Мы вышли из пещеры и отправились к греческому митрополиту, а потом дальше, дальше… Но душа осталась в святой пещере, и святая пещера живет в душе и поныне.

Ты жалуешься на одиночество в большом городе: столько людей вокруг тебя, словно в муравейнике, а ты чувствуешь себя, как в пустыне. Тяжелее всего в праздники. Все вокруг искрится радостью, а твое сердце сжимает тоска. Рождество и Пасха напоминают тебе пустые сосуды, которые ты наполняешь слезами. Когда праздник проходит, а до следующего далеко, тебе спокойнее. Но, как только наступает предпраздничное время, как только приходит праздник, тоска и пустота наполняют твою душу.

Чем помочь тебе? Я расскажу тебе повесть о Рождестве, которую услышал от сестры Йованки; может быть, она поможет тебе. Пусть она сама расскажет тебе так, как рассказала мне.

…Вот уже больше сорока лет живу я на свете одна. Никогда не знала я радости, кроме детских лет в родительском доме. Но никто не видел меня в печали: на людях я всегда была веселой и радостной, а оставшись одна, плакала. Все считали меня счастливой, потому что другой меня не видели. Со всех сторон слышала я от людей жалобы, от семейных и одиноких, от богатых и бедных, — ото всех. И думала: что мне жаловаться несчастным на несчастье мое и умножать печаль вокруг себя? Лучше буду казаться веселой: может быть, так я принесу больше пользы этому печальному миру, а свою тайну скрою и буду оплакивать ее наедине с собой.

Я молилась Богу, чтобы Он явился мне, чтобы подал хоть малый знак перстом Своим. Молилась так, чтобы не погибнуть от моей тайной скорби. От всякого своего дохода я творила милостыню. Посещала больных и бедных и приносила им радость своей показной веселостью. “Я верю в Тебя, преблагий Господи, — говорила я часто, — но прошу Тебя, явись мне, как Сам хочешь, чтобы окрепла вера моя. Верую, Господи! Помоги моему неверию” [186],— повторяла я евангельскую молитву. И в самом деле Господь явился мне.

Мне было тяжелее всего по великим праздникам. После богослужения я запиралась в комнате и плакала целый день, и в Рождество, и в Пасху. Но на прошедшее Рождество явился мне Господь. А было это так. Приближался день великого праздника. Я решила приготовить все, как когда-то учила меня мама. Я постелила на пол солому, бросила в каждый угол по три ореха: да будет милость Святой Троицы во всех четырех концах света. Исполняя все это, непрестанно молилась: “Господи, пошли мне гостей, но совсем бедных и голодных! Прошу Тебя, явись мне в образе обездоленных!”. Иногда приходил помысл: “Безумная Йованка, каких гостей ждешь в Рождество! Этот святой день все встречают в своем доме, кто бы мог посетить тебя?”. И я снова плакала и плакала, и повторяла молитву, готовила и плакала.

Когда я вернулась из храма с рождественской службы, зажгла в комнате свечу, собрала на стол угощение и стала ходить по комнате. “Господи, не оставь меня!” — молилась я. Но на пустынной улице не было прохожих: Рождество! Наша улица безлюдна. Вдруг снег скрипнул под ногами, я — к дверям! Не мой ли гость? Нет, прошел мимо. Часы пробили полдень, а я одна. Я заплакала и воскликнула: “Сейчас вижу, Господи, что оставил Ты меня!”. И рыдала, и плакала, как вдруг!.. Вдруг кто-то постучал в дверь, и я услышала охрипший от слез голос: “Подай, брат! Подай, сестра!”. Я вскочила и открыла дверь, передо мной стоял слепой с поводырем, оба в лохмотьях, продрогшие. “Христос родился, братья мои!” — воскликнула я радостно. “Воистину родился! — растрогались они в ответ. — Помилуй нас, сестра! Не просим мы денег, с самого утра никто не подал нам хлеба, только глоток ракии или копеечку, а хлеба — никто. Мы очень голодны”. Я, словно на небесах, провела их в комнату, усадила за стол и служила им, плача от радости. Они удивленно спросили: “Почему плачешь, сестра?”.— “От радости, братья, от чистой и светлой радости! Господь дал мне то, о чем просила Его. Вот уже несколько дней молюсь Ему, чтобы послал мне таких, как вы, гостей, и вот, послал. Не просто вы пришли ко мне: преблагий Господь послал вас. Он явился мне сегодня с вами. Это самое радостное Рождество в моей жизни. Сейчас знаю: жив Господь наш!”.— “Слава Ему и хвала! Аминь”,— ответили мои гости. Я оставила их у себя до вечера, потом, наполнив их торбы снедью, проводила.