Когда твои крылья не в силах поднять тебя над землей, мир огромен и пугающ, потому что ты еще ни разу не видела его с высоты.

Ты знаешь, что мир бескраен, когда крылья возносят тебя над ним.

Но он бескрайнее в тысячи раз, когда надо пройти его ногами.

А ты не в силах просто идти, ты, подпрыгивая, несешься вперед на негнущихся лапах, словно чувствуешь, что вот-вот этот длинный мир закончится, а за ним начинается сказка. И ты должна успеть туда первой.

Глаза слезятся от переливчатой, волшебной, манящей синевы впереди. А поотставшее солнце теплыми лучами указывает дорогу.

Но путь дальше закрыт.

Маленькие-маленькие птенчики из спутанной травы глядят на угрюмую скособоченную фигуру.

— Ну, девочки, — шепчет Бренда. — Кто первый?

Сдавленное воркованье. Теперь уже никто не хочет быть первой. Это сейчас чудище притаилось в неподвижности, а подлети, шевельнет деревянной лапищей, сожмет угловатыми пальцами, да утащит в черную пасть безвозвратно. И останется от тебя на память сломанный хохолок макушечных перышков.

— Я попробую, — кашляет Милица, вспархивает, но, не долетя и половины, разворачивается и комком смятой бумаги падает обратно в кусты.

Птички смеются. Смех заглушает страх. Смеясь, забываешь, что должен бояться.

Шум перьев. Небо, бросившееся навстречу. Ослепительный луч солнца, такого большущего, что своим светом оно съедает страшную фигуру. А когда уродливая голова вновь заслоняет огненный шар, то видишь, что страшиться нечего. Пара сбитых друг с другом палок, дырявая кастрюля, да рваная одежка. А под коготками неподвижное, давно уже неживое дерево. С этого сверкающего мига пугало превращается в обыденность, становится ничуть не страшнее телеграфного столба. С пугала можно гордо смотреть на подруг, прячущихся в кустах и восхищенно перешептывающихся. Когда-нибудь каждая из них повторит твой подвиг. Но сейчас только тебя греет солнце, только тебе дует ветер, только тобой любуется весь необозримый мир.

— Крииии, — скрипнуло еще раз.

Маруша вздрогнула и очнулась, вновь оказавшись посреди поля, утонувшего в Ночи Легостая. Пугало покосилось, чуть повернулось, а потом порыв ветра ударил горшком об шест, и тот расколол древнюю посудину, шрапнелью черепков сбросив птичку, не ожидавшую такого подвоха, в рытвину борозды.

— Испугалась? — раздался шепот сверху.

Следующий порыв ветра распахнул рванье на груди пугала, и Маруша увидела туманного кота с голубыми глазами.

— А ты чего тут делаешь? — обозлилась Маруша, словно кот был виноват, что ей пришлось так неловко приземлиться.

— Имеющий глаза, да увидит, — хмыкнул кот.

Маруша пригляделась. Лапы кота были прихвачены к шесту лиловыми искрящимися проводами.

— Влип под завязку, — понимающе кивнула Маруша. — И долго висишь?

— Все время, пока ты спала, — непонятно ответил кот.

— Может, кого позвать? — птичка суматошно озиралась по сторонам.

— Бесполезно, — клыком кот прикусил губу. — Эти провода вряд ли кому подвластны в Ночь Легостая. Ну, может быть, только тебе.

— Почему? — удивилась Маруша.

— Ты — живая, — ответил кот еще большей загадкой.

— И что я могу сделать?

— Проклевать провода, — кот заворочался, висение не доставляло ему большого удовольствия. Если из крошечного серпика Луна выросла больше чем в половину диска, лапы у него уже порядком затекли. А вдруг прошло столько времени, что успело родиться и умереть несколько Лун.

— Ну не знаю, — коварно отвернулась птичка. — Вообще-то, мне надо спешить. Вторую зарю я уже пропустила. Никогда на земле не наступит благословенное царство птиц. Бескрылые останутся жить. Но мы встанем наравне с ними, если к третьей заре я доберусь до Далекой Страны.

— Сначала тебе надо перебраться через поле, — улыбнулся кот, посверкивая глазами. — Ты уже убедилась, что это не так-то просто.

— Но ты ведь знаешь, знаешь как?

— Я-то знаю, но что я могу в связанном состоянии.

— Ну, котик, ну объясни мне.

— А ты расклюй провода.

— Но на это уйдет уйма времени.

— Сколько б ты сейчас не сэкономила, его не хватит, чтобы пересечь поле до третьей зари. Бескрылые говорят, что жизнь прожить — не поле перейти, да только нынче все наоборот. Жизнь прожить проще простого, а вот оставить поле позади никак не получается, не так ли, Летящая в Вирию?

— Уж я-то не собьюсь с пути, потому что чувствую направление.

— И куда оно тебя ведет?

— Туда! — стрелкой компаса клюв указал вдаль.

— Верно, — кивнул кот. — Но там горизонт. Как ты сумеешь залететь за горизонт?

— Никто в здравом уме не отвечает на такие вопросы, — беседа начала утомлять Марушу. В конце концов, есть цель и есть время, чтобы достичь этой цели.

— Никто в здравом уме не отправляется в Далекую Страну, — заметил кот. Иначе все птицы давно переселились бы туда, не правда ли? Почему они продолжают жить в лесах, полях и городах?

Такая сторона вопроса удивила Марушу. Почему, зная про Далекую Страну, птицы остаются на привычных местах обитания? Да что птицы! Даже Шумелка-Мышь пробивается к своему подвалу лишь после смерти. Остальные ее сородичи, зная про подвал, полный сала, и усом не ведут. Им достаточно складов и свалок. Неужели двери Вирии, как утверждал занудливый кондор, откроются не перед всяким?

— Может, пока ты размышляешь над вопросом, расклюешь провода? — предложил кот, шумно ворочаясь средь искрящихся лиловых линий. — Когда весь мир наполнен бессмыслицей, не вязни в ней, растекаясь склизкими слезами. Делай хоть что-нибудь, в чем видишь смысл. Даже если это дело не кажется осью, способной развернуть вселенную.

Не став спорить, Маруша принялась за провода. Скользкая оболочка то и дело норовила вывернуться, электрические искры грозно выпрыгивали из-под разорванной изоляции и пытались больно ужалить. Но птичка не прекращала работу, пока перекушенный провод мертвой змеей не сполз к основанию пугала. Кот неловко грохнулся на бугорок, в который воткнули шест, перекатился с боку на бок и принялся дергать затекшими лапами.

— Отличненько! — промурлыкал он. — Не следовало тебе забираться так далеко, но сделанного не воротишь. Посмотри, куда нас занесло на сей раз.

— В поле, — вздохнула Маруша. — Разве ты сам не видишь, что кругом одно лишь поле?

— Для тебя поле, — мяукнул кот, — потому что ты думаешь, что кругом поле. Вот ты и видишь только его. Я же излазил здешние места довольно хорошо, поэтому вполне могу увидеть нечто другое.

— И что же ты видишь?

— Ну, скажем, слева в небольшой низинке тянется Река Забвения.

— О, котик! Я позволю тебе позаботиться о нас! Если ты построишь плот, то мы живо переберемся через поле! — обрадовалась Маруша. — Я слышала, что по рекам сплавляются на плотах.

— Точно, — кивнул кот, предпринимающий неуверенные попытки подняться на лапы. — Да только ее течение не в нашу сторону. А против течения мы с тобой не потянем.

— Неужели так сложно?

— Посуди сама. Ведь забывать гораздо легче, чем вспоминать. Ты никогда этого не замечала?

— Замечала, — смутилась Маруша, но тут же спохватилась. — А справа у нас что?

— Лог Пересмешника, — пояснил кот. — Вот куда я не стану соваться по доброй воле. К счастью, горизонт он не пересекает, что означает — в него лезть нам не придется.

— А впереди?

— А впереди поле. И горизонт. Плохо дело.

Маруша посмотрела вдаль. Над горизонтом парил залитый огнями ледяной дворец Симурга. На таком расстоянии бескрылым он казался обычной звездой. Разве что яркой. Но острое зрение птицы различало четыре узкие угловые башни, на крышах которых сидели ледяные орлы с крыльями, раскрытыми для атаки. Мерцал заблудившийся свет звезд в широкой струе фонтана у главного входа. Искрами синего света носились меж брызг маленькие птички с блестящим оперением. Далек был дворец. Далек и недостижим. А Вирия находилась еще дальше.