— Предлагаю полночь, — гриф выбрался из окна и тяжелым бомбардировщиком планировал над каналом. Мошки его не интересовали, но он не упускал ни одного шанса полюбоваться собственным отражением.

— Почему полночь?

— Неисчислимое множество тайн укрыто на грани, где одни сутки сменяют другие. Уходящие минуты уже устали. Им и дела нет до того, что именно ты прячешь от их взора. Они в себе, они плещутся в воспоминаниях, в тяжелых секундах неудач и летящих мгновениях побед. А минуты нового дня, рожденные им на смену, вне себя от счастья. Для них жизнь — праздник, который только-только начался. Зачем им проблемы? Вот и они смотрят мимо тебя и всего, что сжимают твои когти.

— Ты думаешь, что так можно спрятать и солнце?

— Это же сказка! Зачем принижать ее возможности? Так что у нас насчет полуночи?

— Пускай наступает.

Мир вокруг на секунду погас. А потом открыл совершенно иную сторону. Или это уже был другой мир?

Угольное небо. Мощнейший, наполненный крупинками града ветер, чуть не сломавший крылья и не опрокинувший птичку во мглу, пропитанную влагой. Но Тот, Кто Сидит На Качелях, оказался чуть впереди и прикрыл удар своим телом. Перепуганная Маруша едва-едва положила крылья на гребень воздушной волны и перевела дух. Затем она увидела то, что ждало ее впереди.

На холме, укутанном снежными шапками, протянулись ленты заборов. За ними подпирали небо скалы многоэтажек. Неприветливыми казались эти глыбы из стекла и бетона. Холодными и мертвыми. Бескрылые, когда-то жившие в них, придавали смысл угловатым строениям. Но поселения опустели, и злоглазые коробки мрачно пялились во все стороны. Мертвенная тишина только подчеркивала общую угрюмость. Маруша представила, как воет ветер, проносясь по длинным коридорам, и ее сковал лед ужаса.

— Ну, девочка, — Тот, Кто Сидит На Качелях обернулся, — Где именно прячется солнце?

В глазах его проснулись огненные сполохи, а голос обрел прежнюю злобу.

— Нет! — закричала птичка, что есть силы. — Я точно знаю, не здесь! В таком городе никто не станет прятать солнце.

— Тогда КАКИМ должен быть город? — вопросительно склонил голову Тот, Кто Сидит На Качелях. — Только не кричи, не подумав. Полночь никто не отменял.

— Цветным, — выпалила Маруша и замолчала. Смолк и Тот, Кто Сидит На Качелях. А мир опять погас. Чтобы через мгновение снова проснуться.

Повсюду, куда ни кинь взгляд, протянулись улицы. Зажглись тысячи фонарей. Фиолетовые овалы. Белые таблетки. Ягоды синего света.

Окна домов тоже напоминали праздничную гирлянду. Не желтые груши и продолговатые коробы мертвенного сияния освещали пространство квартир. За стеклами притаились неведомые источники, раскрашивая стены и мебель то зеленоватым наплывом, то оранжевым взрывом, то россыпью золотых блесток, а то лимонным теплом. Горели красные квадраты и голубые кирпичики, а за несколькими стеклами плескалось расплавленное серебро. Темные окна тоже встречались, но среди тех, что сияли, не было ни одного тусклого. Сверкали и провода, пронзавшие холодный воздух. Даже очертания домов, киосков и фонарных столбов будто бы обвел люминесцентной краской неведомый художник. Словно разбилась над крышами неоновая радуга, а ее осколки навек прописались в оставленном городе.

Оставленном бескрылыми.

В отличии от прошлого, город не умер. Из подвалов доносился топоток крысиных ног и шебуршание мышей. Улицы мягко перебегали разноцветные кошки. Одна из них, мех которой переливался сиреневым сиянием, уперев передние лапки в тумбу фонарного столба, медленно читала низко наклеенное объявление. Ветер шелестел надорванным краем. Со всех сторон доносилось мягкое гудение, исходящее от многочисленных коробок, за которыми прятались лампы. Город впечатлял. В городе хотелось остаться.

— Нельзя, — сказал гриф. Тот, Кто Сидит На Качелях читал Марушины мысли, как и Маруша видела картины, складывающиеся у него в мозгу.

— Нельзя, — повторил Тот, Кто Сидит На Качелях. — Посмотри на этот город. Не кажется ли тебе, что солнце ему просто не нужно.

— Не нужно, — кивнула Маруша, усаживаясь на металлические перильца, огибающие крышу трехэтажки. Рядом потрескивали яркие трубки, складывающиеся в надпись на незнакомом языке. Интересно, живут ли здесь птицы? Да наверняка! Просто сейчас они спят! Ночью летают разве что совы. Но смешно искать сову в современном городе, хоть тут и завались всяческих мышей.

— Разве мы ищем сову? — ехидно спросил Тот, Кто Сидит На Качелях. По-моему, наша цель — солнце.

— Нет тут солнца, — устало откликнулась Маруша. — Давай, допустим, что бескрылые ни при чем. Не хватит у них ума, чтобы похитить столько огня.

— Тогда возникает вопрос, — улыбнулся гриф, — куда оно все-таки делось?

— Да в болото засосало, — выпалила Маруша первое, что пришло в голову.

— Болото — это хорошо, — кивнул гриф. — Болото — это по-нашему.

И мир снова померк.

Когда краски вернулись, Маруша подумала, что лучше б она так и оставалась во тьме. Картина, представшая глазам, не радовала. Огромная желтая луна висела над еловым лесом с обломанными вершинами, словно здесь когда-то безумствовал ураган. Елки росли далеко. Не долететь, хоть маши крыльями до изнеможения. До последнего взмаха, после которого только упасть и не подняться. Зато упасть было куда. Вокруг простиралось болото, от которого поднималось нестерпимое зловоние. Чахлые деревца казались давно засохшими. Гулко лопались пузыри прорвавшегося газа. А вот ветер затих, словно не успел за парочкой сказочников и остался в неоновом городе. Темнели черные дыры воды, незатянутой ряской. А вездесущая зелень источала тяжелое гнилушечное сияние. И еще по всему болоту росли ягоды. Крупные. Непонятные. Налитые багровым сиянием, словно Тот, Кто Сидит На Качелях, хранил здесь миллионы запасных глазищ.

В общем, из такого места следовало мотать как можно скорее.

— Я поняла, чего не хватает нашей главной героине! — воскликнула Маруша, и Тот, Кто Сидит На Качелях, вопросительно уставился на нее.

— Того, кто подскажет ей, где прячется солнце!

— Ладно, — нехотя согласился гриф. — Твоя очередь. Значит, будь по-твоему.

Снова Маруша увидела городские кварталы. Город заснул. Собственно говоря, сказка складывалась уже не про неоновый город. Редкие бусины фонарей едва разгоняли мглу. Город состоял из многобашенных замков, рядом с которыми вились улочки, заполненные покосившимися избушками. К замковым стенам прижались киоски и трансформаторные будки. В городе перемешались века и эпохи, словно бескрылые, уходя, нарочно перекрутили друг с другом стрелки часов, по которым вершилась здешняя жизнь. Возле разломанной коробки от апельсинов сидела крохотная оранжевая собачка и смотрела на странную голубую луну. Не тявкала, не рычала, не скулила, не выла. Смотрела, как будто чего-то ждала.

Тот, Кто Сидит На Качелях, вылетел вперед и опустился на ветку клена, приглашая Марушу сесть рядом.

— А ты ищешь не солнце, — вздохнул он. — Ты ищешь кого-то. В любом из сотканных тобой миров, ты придумываешь встречу. Белая птица, кошки неоновых улиц, собака, сочиняющая песнь Луне.

— Зато твои миры пустынны до омерзения. Неужели ты не можешь придумать кого-то еще?

— Придумать легко, но зачем? Давным-давно я уже сделал выбор, решив ни о ком не думать. За это мне дано право сидеть на качелях.

— Птица, сидящая на качелях, смотрится противно и уродливо.

— А ты не смотри. Ты сядь. Ты оттолкнись, вложи себя в этот первый толчок, чтобы мир изменился. Ты качаешься, и мир качается. Крутится мир. Вертится вокруг оси, на которой закреплено сиденье. А ось та настолько близко, что ты уже не можешь отделить ее от себя самого. Именно на качелях начинаешь верить, что мир вращается только вокруг тебя.