— С кем это он говорил? — спросила Мария, когда Алоис кончил говорить и со смехом ушел в комнату.

— С паном Беранеком.

— Кто это?

— Бывший учитель. Шесть лет провел в тюрьме. Теперь член районного комитета.

— Как с ним познакомился твой отец?

— Он тоже был в радиостудии…

Пройдет некоторое время, прежде чем новая действительность врежется в сознание Марии.

Якуб сидел за столом у окна, вертя в руках длинный костяной мундштук. Тонкая густая тень падала от мундштука на стену, и, как только она исчезала, Якуб снова поворачивал его так, чтобы тень появилась. По ней Якуб следил за временем. Некоторые люди не знают, что солнце быстро бежит по небосводу, а порой даже скачет. Если внимательно и терпеливо следить за границей света и тени, то можно даже невооруженным глазом заметить плавность этого движения. Стоит только немного засмотреться на противоположный склон, как граница света и тени сделает резкий скачок.

Земляника на противоположном склоне холма уже наливалась соком и тяжелела, наклоняясь к земле. Она словно впадала в сон. Якуб знал, что несколькими шагами выше, напротив ручья у небольшой скалы, он нашел бы первую ежевику — признак того, что осень уже готова постучать в дверь.

Бржезаны при этой летней суматохе остаются такими же, какими были всегда. Только разрытая земля означает, что действительно что-то случилось. Деревня выглядит вполне нормально. Но Якуб умеет хорошо слушать, и ему не надо прикладывать ухо к скале, чтобы узнать, что в глубине земли под камнями стало сухо и что колодцы тоже скоро начнут высыхать.

Только теперь Якуб спрашивает себя, чего, собственно, он добивался своим выступлением, чего он от этого ожидал. И только улыбается. Нет, решительно это не был заранее и основательно продуманный ход игрока на шахматной доске. Нет, ум, конечно, не играл здесь главной роли. Но человеческое сознание — это далеко не один только ум.

Якуб не упрекает себя за, то, что поступил именно так. Но какой это имело результат? Чего он ожидал и что из этого получилось?

Совесть у тебя, Якуб, чиста. Но откуда тогда чувство неуверенности и неудовлетворенности? Откуда взялось это мутное, потрескавшееся зеркало, в котором расплывается щедрая богатая природа и появляется бесплодная почва?

Как будто все это было страшно давно…

Засмотревшись в окно на побеленную стенку, Якуб забыл подвинуть свой костяной мундштук за тенью. В голове его была удивительная пустота. У него было такое чувство, что вообще ничего не случилось, что все волнения напрасны, что все это бессодержательно и ничтожно.

Ему захотелось вздремнуть. Толстая такса Якуба вылезла из ящика, стоявшего рядом с печкой, приплелась к хозяину и легла под столом на его комнатные тапочки. Якуб положил голову на руки, лежащие на столе, и перестал раздумывать. Он прислушивался к собственному дыханию. Он отдыхал в дремоте.

Неожиданно Лесан под столом тявкнул один раз. Это означало, что кто-то стоит у ворот. Якуб поднял голову, выпрямился и глянул в окно. Опершись одной рукой о забор, у ворот спокойно ждал почтальон Кабоурек. Прищурив глаза, он осматривал палисадник Якуба и всю чепуху, которую старик там выращивает на потеху всему селу: черный корень, арнику, а также несколько кустов картофеля, будто бы для украшения.

— Заходи, Войтеш! — крикнул Якуб с порога, и почтальон Кабоурек улыбнулся, хотя то, о чем они будут разговаривать, было далеко не смешным. По этому «Войтеш» еще пятьдесят лет назад можно было сразу узнать, из какой деревни происходит тот, кто так смешно шепелявит. Сегодня уже все перемешалось, а у Якуба это осталось скорее всего как странная наследственность от своего отца-бродяги.

— Я несу тебе телеграмму, Якуб.

Ну вот еще! Якуб оказался в такой ситуации, когда не знаешь, что делать. Он уже давно пришел к выводу, что телеграммы — это дурацкая бессмыслица, потому что она ничего никогда не убыстряет, а только нервирует человека. Как бороться против такой вот цивилизованной извращенности? Просто не обращать внимания.

— Ну давай заходи, Войтеш. Сначала мы немножко поговорим.

Почтальон Войтех Кабоурек — личность прямо-таки удивительная или курьезная. Ему уже почти восемьдесят, и по профессии он учитель. Всю жизнь он учил в Бржезанах, был учителем и Якуба Пешека. Когда же в семьдесят лет его после продолжительной волокиты все же отправили на пенсию, он неожиданно быстро начал хиреть. Через несколько месяцев он был почти при смерти. Тогда Кабоурек решился на отчаянную попытку вгрызться остатками своих зубов в жизнь. Он нанялся на службу помощником почтальона. С того времени вот уже пятый год он обходит Бржезаны и два соседних села, по три километра ежедневно. Войтех женился на своей бывшей ученице, шестидесятилетней вдове, которая готовит ему любимые кушанья. Он выпивает перед сном две рюмки тминной водки и молодеет.

— Я говорю, несу тебе телеграмму.

Он прошел на кухню, снял свою пожелтевшую соломенную шляпу и положил телеграмму на стол рядом с костяным мундштуком Якуба. Затем сел на стульчик у плиты и начал почесывать Лесана за ушами.

— Телеграмма? От кого?

— Вацлав…

Нет, ни одно оружие против телеграммы не поможет. У Якуба тряслись руки, когда он хриплым голосом читал телеграмму. К счастью, в ней оказалось только несколько слов:

Якуб отдышался. Он хорошо знает, что телеграмма, и именно от Вацлава, может содержать неприятное известие. Слава тебе господи, ничего страшного не случилось, он здоров. Но зачем тогда эта телеграмма? Вацлав никогда не писал напрасно.

— Не знаешь, что бы это могло значить?

— Кто же тебя, дедушка, учил читать? Это означает, что Вацлав приедет к вечеру и ты должен быть в это время дома. — Якуб сердито дернул плечом. — Наверное, он тоже слушал твое выступление. — Кабоурек уже давно не считает нужным сглаживать свои высказывания или делать к ним плавный переход. — Ты совершил отменную глупость.

— Ты слышал?

— Да.

— И по-твоему, это было глупостью?

— По-моему, нет. Мимо меня эти вещи скользят как вода по камню, обросшему мхом.

— Так для кого тогда?

Кабоурек засмеялся:

— Пан заведующий прямо фехтовал печатью, и, если бы ты в то время оказался у него под рукой, он тебя проткнул бы ею.

— Тот, пожалуй, да…

— Ладя Цвекл кричал на всю пивную, что проучит тебя.

— Этот тоже может. От него, трактирщика, такое слышать не удивительно. А кто был еще в пивной?

— Я точно не знаю. Новый учитель, — так Кабоурек называет его уже девять лет, — полагает, что речь идет об абсолютном непонимании смысла времени…

— А почему ты говоришь, что я совершил глупость?

Кабоурек посерьезнел, задумался и перестал чесать Лесана. Тот оглянулся и облизал ему все пять пальцев.

— Мы уже старые деды, Якуб… — Он не стал договаривать: Якуб его хорошо понял.

— Я буду говорить до тех пор, пока я жив! Деды! Ты, может, и дед. А я еще кое на что способен!

— Я верю тебе. Только уж очень они озлоблены. — Он встал. — Пойду.

Они быстро распрощались. Трактирные речи и действия заведующего почтой Якуб выбросил из головы. Солнце уже висело над кривой сосной, росшей на склоне холма. Надо было подумать о том, как встретить Вацлава.

Так было заведено: если приезд Вацлава оглашен, Якуб обязан подготовить встречу. Грибков на столе не будет. Этим летом на них неурожай. Ползать по противоположному склону и собирать землянику, которую Милена очень любит, Якубу не хочется, а малина растет далеко.

Как будто сегодня ему был отмерен каждый шаг.

Как будто вообще все шаги ему уже были отмерены.

Такие мысли время от времени посещают каждого человека. Для молодого они могут послужить толчком, а для старого — горькой расплатой. Якуб никогда не уклонялся от таких мыслей, и как бы ни была горька его расплата, а он принадлежит к тем обычным людям, которые лучше помнят то, что им не удалось. Говорят, человек умирает, а дело его остается. Ну а что, если человек остается, а дело его рушится?