Итак, наступил вечер 19 августа 1968 года.

Удивительный это был вечер.

Всю свою жизнь много лет подряд Якуб вставал в четыре часа утра. В половине пятого подходит к перекрестку автобус, в половине шестого он уже приезжает в город, без десяти минут шесть подходит к проходной. Уйдя на пенсию, Якуб встает на рассвете зимой и летом. Зимой, конечно, спит чуть подольше, а летом вскакивает уже в третьем часу. То выйдет на улицу, а то пройдет вверх по речке. Утро — это начало дня, а если говорить о вечере, то он бывает не только тихим, но и преждевременным, скучным и утомительным. Утро приходит всегда ко времени и приносит спокойствие. Оно излучает силу благоразумия.

Своей привычке Якуб не изменил и сегодня. Встав, он медленно, лениво одевается, бесцеремонно отталкивает своего пса Лесана, у которого к старости осталась лишь одна смешная собачья привычка — беспричинно всему радоваться. Якуб выходит из дому, хлопает калиткой и направляется вверх по речке. А такса уже несется впереди него метрах в десяти и, обнюхивая землю, выбирает самые протоптанные места, минует торчащие камни, корни и старый валежник. Брюхо Лесана почти волочится по земле.

Таких тихих рассветов, без шума автобуса, у Якуба было бесчисленное множество, фактически все теперь было позади, но Якуб все помнил. Их трудно перечислить и назвать конкретно, но он их знает, как курица своих цыплят: иногда в памяти возникает проказливый озорник, а то болтливый мужичок, а потом вдруг вспомнится целая стая гусей со страшными клювами, заметившая в небе ястреба.

Именно по таким деталям Якуб помнит все свои рассветы, хотя и сам себе в этом не отдает отчета. Когда захочется, он вспоминает со всеми подробностями.

Помнится, однажды привез он домой радиоприемник. До полуночи возились, устанавливая во дворе антенну, а чуть свет повернули ручку, и вся кухня наполнилась тихой оркестровой музыкой. Казалось, даже кастрюли на полках прислушиваются к впервые раздавшимся здесь звукам.

Помнит Якуб, как пропал ежик, которого он принес шестилетнему Вацлаву и который прибегал к сыну чуть свет. Потом ежик исчез, и через много недель его нашли мертвым в углу сарая в стиральном баке, куда он упал и оттуда не смог выбраться. Вацлав тогда кричал, что пробил роковой час, и никто не знает, где он услышал это выражение.

Приходит на память и еще один рассвет — построение на плацу в Бухенвальде, когда с первыми лучами солнца низко над их головами пролетел чудесный аист.

Помнится… помнится… помнится… Так можно было бы вспоминать без конца.

Якуб быстро повернул обратно. Утро стояло тихое в задумчивое. Но у него росло предчувствие, что сегодня будет пахнуть жареным.

В кладовке он с огорчением увидел завернутую в крапиву форель, про которую вчера совсем забыл.

Самыми мучительными минутами для Алоиса в этой и без того несладкой жизни бывают ранние пробуждения после состоявшейся накануне сильной попойки.

Алоис принимается лихорадочно вспоминать, какой чепухи он по пьянке наболтал, что натворил, кого оскорбил. Его бросает от этого в пот, и ему становится противно жить на свете. Алоис обретал уверенность лишь в состоянии опьянения. Он знает, что на следующий день будет ползать на коленях перед воображаемым ангелом — судьей и презирать самого себя. Знает, что за минуту хмельного счастья приходится дорого расплачиваться, но сил покончить со злом не находит. И только возраст да привычка притупляют это противоборство, делая жизнь более или менее сносной, ибо возраст и привычка приучают оправдывать и жалеть прежде всего самого себя.

Так было у Алоиса всегда. Но что это? Алоис, очнувшись от сна, увидел, что он спал на тахте в гостиной у Ярослава. Однако на этот раз после обычных угрызений совести и покаянных мыслей он испытал на душе облегчение. По мере того как воспоминания о вчерашнем дне обретали ясность, он все больше успокаивался. Алоис не находил в своем поведении ничего такого, что заставило бы его кланяться и молить прощения, наоборот, в нем нарастало блаженное и приятное, пусть еще и незнакомое чувство: стремление завершить удачно начатое дело.

В предрассветных сумерках он оглядывает комнату и, убедившись, что в ней никого нет, закуривает сигарету. В голову приходят новые мысли. Вчера по телефону он обещал обойти некоторых людей, на которых можно положиться. Уверял, что такие люди найдутся. Какой ужас! Сейчас это обещание, данное им с такой легкостью пану Беранеку, показалось не таким уж простым. Но спасительная мысль о том, что у него есть влиятельный союзник (может быть, даже шеф) и что действует он не ради себя, а как составная часть чего-то общего (чего именно, не имеет значения!), принесла ему успокоение. Алоис даже заулыбался. Сквозь сигаретный дым на потолке ему видятся лица бржезанских жителей.

Алоис ухмыльнулся, ведь на каждом из этих лиц при первом взгляде можно было увидеть отметинку, оставленную усилиями Якуба Пешека. Вот Ладя Панда. Он вступил последним в кооператив, и то только после того, как Якуб затаскал его в органы госбезопасности якобы из-за подливания в молоко воды. Агроном Бурда, ставший членом их комитета, помнится, при создании кооператива получил самый плохой участок земли наверху возле леса. А заведующий почтой Ванек? Тому вовек не забыть, как Пешек осрамил его перед всей деревней, когда он втюрился в молодуху Кучерову, а потом и перебрался к ней. А старый Вондра? Этот до последнего вздоха будет помнить, как Якуб заставил его сдать ружье и охотничий билет, чтобы склонить к вступлению в кооператив.

Алоис Машин закуривает новую сигарету и продолжает с улыбкой смотреть на потолок. Ведь и Пепик Шпичка, бывший самым преданным союзником Якуба, без конца с ним спорил. «Зачем меня позвали вчера на радио? Потому что я кое-что помню». Вот именно! Но в этих расчетах Алоису чего-то не хватало. Трудно сказать определенно, чего именно, но его трусливый характер подсказывал: всей этой кучи фактов, которые хранит его память, будет недостаточно, чтобы вломиться в дом к Якубу и крикнуть: «Вылезай, будем тебя судить!» И не потому, что грехи Якуба были малозначительны (сколько горя и слез, страха и угроз принесли они в Бржезанах!). Просто Алоис не был уверен, что проклятое время уже не внесло свои коррективы.

Тот же Бурда, на словах дававший клятву отомстить, вот уже десять лет работает агрономом (неизвестно, сколько времени он состоит в партии) и даже получил кое-какие медали. Заведующий почтой Ванек и его жена за прошедшие годы произвели на свет и воспитали двух детей, оканчивающих ныне школу. Ладя Панда по-прежнему еще не в ладах с политикой, но все контакты с милицией возникают только в тех случаях, когда из-за бешеной езды на шикарной «Волге» приходится доставать удостоверение водителя. А старый Вондра через какой-нибудь неполный год снова заимел два ружья.

Алоис встал, услышав в соседней комнате чьи-то шаги, вздохнул, понимая, что придется еще как следует подумать, так как не просто схватить Якуба за жабры. Нелегко это будет, черт подери! Но старые мозги Алоиса продолжают шарить по закоулкам, ища какую-нибудь зацепку. Его не покидает уверенность, что он вот-вот что-то придумает. Ведь в конце концов нет людей без грехов, таких грехов, которые не бледнеют от времени и которые можно выставить на суд людской.

…А в соседней комнате Ярослав внимательно смотрел на Марию, спящую спокойным сном. А почему бы ей и не поспать, ведь сейчас каникулы, дети в санатории.

Он приготовил завтрак, а потом проводил отца до автобусной остановки.

Алоис, попрощавшись с Ярославом, стоял на автобусной остановке. Солнце уже поднялось высоко, но люди, стоящие на остановке, имеют сонный вид. Так что можно и самому прикрыть глаза и заполнить время ожидания мыслями о будущем.

Людская душа, говорят, нежна, как мясо моллюска. Вот почему люди стремятся прикрыть ее прочной броней. И беда тому человеку, чья броня дает трещину. Ведь только спрятавшись в прочную скорлупу, можно помечтать о чем угодно. Например, о том, как Алоис станет генералом, а шеренги войск будут слушать его речи. Можно помечтать и о других любопытных метаморфозах в судьбе, особенно если имеешь хоть чуточку власти и можешь повлиять на чужие судьбы.