Удаленность этих трех пунктов от жилых мест дает основание считать шарики частицами космического происхождения. Следовательно, метеорная пыль в общем довольно равномерно оседает на земную поверхность, создавая однообразный фон. Однако там, где происходили полет и падение метеорита, количество шариков в почве окажется резко повышенным и в распределении их будет наблюдаться определенная закономерность, обусловленная траекторией полета метеорита, его составом и размерами.

В районе падения Тунисского метеорита единичные идеально круглые магнетитовые шарики были обнаружены в отдельных почвенных пробах еще Куликом. Экспедиция 1958 года выяснила, что количество их исчисляется единицами в каждой пробе и что они распределяются очень неравномерно. На участках, где происходит переотложение почвенного материала, то есть идет естественный процесс обогащения, количество шариков может резко увеличиваться, например на террасе ручья Укагиткон в его устьевой части.

Сбор и изучение этих шариков представляют большой научный интерес. Вполне возможно, что именно они являются частицами материи, слагавшей ядро гипотетической кометки, которая, по мнению В. Г. Фесенкова, столкнулась с Землей 30 июня 1908 года. Поэтому надо было получить как можно больше шариков, чтобы иметь возможность детально изучить их, классифицировать и после этого судить об их происхождении.

По плану нам надо было подняться на лодке до Пристани на Хушме, беря по пути почвенные пробы на затопляемых во время крупных паводков террасах, где, очевидно, наиболее благоприятны условия для переотложения шариков. Около Укагиткона, где пробы показывали резко повышенное количество шариков, нужно было промыть укрупненную пробу, а кроме того, взять большое количество непромытой породы на исследование в Москву.

Однако найти лодку подходящих размеров оказалось не так-то легко. Местные лодки изготовляются по определенному шаблону. Это либо легонькие утлые лодчонки, вмещающие одного-двух человек без груза, либо тяжелые шитики, совершенно непригодные для безмоторного плавания на веслах по мелким таежным речкам. В конце концов удалось найти старенькую лодку, которая за 100 рублей была уступлена мне на все лето.

Через день после моего прибытия в Ванавару прилетела сборная кошелевская группа.

Узнав о моем приезде, с заимки в Ванавару пришел Юра Кандыба. Вдвоем с болотоведом Юрой Львовым они установили своеобразный рекорд, пройдя этот путь за 25 часов, что вызвало всеобщую зависть и восхищение.

Кошелев взялся перебросить наше снаряжение и лодку в верховья Хушмы; это позволит нам вести работу, спускаясь вниз по течению, а не поднимаясь вверх. И вот лодка, погруженная в разъемное чрево вертолета, плывет не по воде, а по воздуху на высоте около 200 метров. На широкой галечной косе неподалеку от Пристани лодка соединенными усилиями команды и пассажиров была выгружена, и вертолет с ревом стал ввинчиваться в воздух.

От Янковского не было никаких вестей, и нам с Юрой пришлось одним начать подготовку к сплаву. Мы основательно проконопатили лодку. Поскольку смолы у нас не было, пришлось прибегнуть к местным ресурсам. Собрав со стволов лиственниц янтарные «слезки» — живицу, мы клали ее в котелок вместе с прилипшим к ней растительным мусором и заливали кипятком. После тщательного размешивания кусочки коры и прочий мусор всплывали и удалялись. На дне оставалась густая, липучая масса, которая, после того как вода была слита, смешивалась с мукой. Получалась своеобразная «паста», в какой-то степени заменявшая смолу.

Однако наша лодка оказалась настолько ветхой, что даже тщательный ремонт не мог излечить ее от основного недуга: она протекала как решето. К счастью, на этот раз у нас был большой запас синтетической пленки, что давало возможность уберечь груз не только от дождя, но и от воды, просачивающейся снизу.

Когда лодка была отремонтирована, а груз упакован и подготовлен к погрузке, мы с Юрой отправились в двухдневный маршрут на Западное болото, в центре которого находится большое озеро. Со дна его я собирался взять пробу ила. Озеро, лежащее километрах в двенадцати от заимки, хорошо видно с воздуха: оно большим серебристым пятном поблескивает под лучами солнца среди широкой заболоченной низины, окруженной густой тайгой. В маршрут я захватил небольшую надувную лодку, которая так пригодилась нам в экспедиции 1958 года. Она весит два килограмма и легко укладывается в рюкзак.

В ясное, погожее утро мы отправились в путь. Дорогу к озеру нельзя назвать легкой. Сухие участки сменялись заболоченными, иногда мы забирались в густейшие заросли молодого леса, через которые приходилось буквально продираться. Подъемы сменялись спусками, звериные тропы то шли в нужном нам направлении, то сворачивали в сторону, и нам опять приходилось, обливаясь потом, тащиться по бестропью.

Неожиданно густая тайга раздвинулась, и показалась Хушма. Делая здесь резкий поворот, она подмывает левый берег, образуя высокий обрыв, который тянется на несколько десятков метров. Поросшая лиственничным лесом кромка берега изобилует рытвинами и провалами; ровные площадки между ними покрыты зеленым ковром брусничника. Здесь мы решили взять пробу и слегка передохнуть.

Я стал спускаться к воде. В обрывистом берегу среди нагромождения мелкой щебенки виднелись почти отвесные выходы желтовато-серых гипсоносных пород, пересеченных жилами и прожилками розоватого волокнистого гипса — селенита. Внизу у самой воды в беспорядке валялись крупные камни, среди которых выделялась большая сероватая глыба загрязненного гипса. Мне припомнился рассказ об охотнике-эвенке, который вскоре после катастрофы 1908 года случайно зашел в эти места и был поражен, увидев на берегу Хушмы камень, которого прежде здесь не было и который он сначала принял за оленя. Не эта ли свалившаяся сверху глыба породила слухи о чудесном «камне-олене», встреченном эвенком в «проклятом месте»?

К вечеру мы были у озера, расположенного в обширной заболоченной котловине, окаймленной невысокими, густо поросшими лесом холмами. Озеро имеет своеобразную грушевидную форму, расширяясь на севере и постепенно суживаясь к югу. Длина его около километра, ширина вдвое меньше. Озеро бессточное и очень мелкое: я на лодке проехал по нему вдоль и поперек, и нигде глубина его не превышала двух метров. Захватив с собой насаженную на жердину желонку, я отплыл почти на середину озера и взял донную пробу. Ближе к берегу пробу брать было бесполезно, так как дно там покрыто толстым слоем торфяной крошки.

Печальным однообразием веяло от этого постепенно высыхающего озера, окруженного мшистой равниной с разбросанными по ней редкими чахлыми лиственницами.

Вернувшись с Западного болота, мы с Юрой совершили маршрут на Южное болото. Конечно, в первую очередь направились к прошлогодним лиственницам-близнецам, пережившим катастрофу 1908 года. Срубленная лиственница лежала засохшая, с осыпавшейся хвоей, уныло выделяясь на мшистом покрове болота. Основание пенька и место спила покрылись черным, похожим на ожог налетом, впитавшимся в древесину и вызванным, очевидно, воздействием дубильных веществ и каких-то грибков.

Несколько севернее одиноко стояла более крупная лиственница, слегка наклоненная к востоку. Наметанный глаз признал в ней еще одного свидетеля Тунгусской катастрофы. Мы отправились к ней, по щиколотку утопая в зыбком моховом покрове.

Это было довольно большое дерево, стоявшее на краю неширокого вала, образованного уплотненным мхом. Вал густо зарос низкой карликовой березкой, ивой и подбелом. Верхушка дерева раздваивалась: рядом с тонким полуобломанным сухим суком, похожим на штык, тянулась вверх настоящая вершинка, выросшая после катастрофы. Видно было, что до катастрофы сучьев на дереве было гораздо больше, чем теперь. На это указывало обилие торчащих в разных направлениях сухих сломанных сучков-пеньков. Почти все новые, живые ветви растут у основания таких сучков, иногда по две-три сразу.