– Умереть? О, нет. Так ты не поймешь всей тяжести содеянного преступления. Слишком просто ответить смертью – за эту ошибку нужно страдать. Центурион! Притащи сюда его семью. Маркус, я хочу, чтобы он видел смерть своих близких. Пусть солдаты развлекутся с его женой, – Луций вытащил меч из ножен и передал его брату. – А ты убей его детей, отрежь его грязный язык и отруби ему кисти рук, чтобы он никогда не смог взять оружие и никогда больше не говорил о римлянах как о шакалах. Да, и проследи, чтобы его раны были обработаны: он должен стать живым предостережением для тех, кто захочет пойти по его стопам.

Маркус протянул руку и взял в ладонь рукоять меча в виде головы змеи. Странно, что Луций дал ему свой клинок, с которым никогда не расставался. Меч был легкий, каменные змеиные глаза на нем таинственно переливались, глядя на юношу из глубины своей превосходной огранки. Приняв его, рука Маркуса похолодела и машинально сжала оружие.

– Теорема проста до безобразия! Действуй! Если хочешь добиться славы, нужно научиться переступать через человеческие чувства. Убивать легко, Маркус, к смерти можно привыкнуть.

Маркус верил каждому слову. Он всегда хотел походить на отца-центуриона и старшего брата. Солдаты притащили женщину и ее детей. Бартус вырывался и сыпал проклятиями вперемешку то на латыни, то на своем гавкающем языке. Его снова избили. Луций одобрительно похлопал брата по плечу, давая сигнал к действию. Маркус глубоко вздохнул и соскочил с лошади. Генерал знал, что он выполнит любой его приказ – как тогда, с Ромулом.

– Центурион! Стариков, больных и раненых распять. Крепких и здоровых мужчин приготовить к отправке в Рим. Женщин посимпатичнее выставить на продажу на невольничьем рынке. Вырученные деньги раздать легионерам. Семьям погибших я выплачу из своих запасов. Остальных передайте Клементию – пускай распорядится ими по своему усмотрению. Как говорится, опоздавшим – кости!

Ножницы коснулись колючего стебля розы. Чик. Цветок наклонился, и с него упали на землю серебряные капли росы, в которых отражались блики рассвета. Мария поднесла бутон к губам, от него приятно веяло утренней прохладой. Статуя божественного Августа виднелась в утренней дымке, окутавшей все вокруг белым пушистым покрывалом. Девушка медленно вдохнула свежий, росистый воздух, наполненный многообразием ароматов. По ее телу пробежали мурашки. Хлопая крыльями, на мраморную статую сел белоснежный голубь. Он ворковал и смотрел на девушку, склонив голову. Мария обрадовалась, что не зачастивший к ней ворон посетил ее на этот раз. Она подняла подол длинного платья, чтобы подняться по ступеням, как вдруг позади нее раздался голос:

– Постой, Мария, – тембр был приятный, можно сказать, теплый.

Она замерла от неожиданности, уверенная, что еще секунду назад никого по близости не было. Роза упала на землю, рассыпавшись по ней капельками серебра. Рядом с мраморной статуей стоял человек в прекрасных светлых доспехах, настолько ярких, что хотелось зажмуриться. Его длинные, до плеч, волосы лежали ровно, а в бездонных голубых глазах, казалось, можно было утонуть. Незнакомец обратился к ней, не моргая и не отводя взора.

– Тебе нужно бежать, Мария, и бежать немедленно.

– Кто ты? – растерялась она.

– Меня зовут Михаил. Но сейчас это не имеет никакого значения. Тебе нужно спасаться, или он расправится с тобой. Ты становишься обузой для него, а он этого не потерпит.

– Я не понимаю.

– Анатас сделает так, чтобы Луций избавился от тебя. Тебе нужно уходить, поверь мне. Я и так многим рискую, предупреждая тебя.

– Луций? Но мы любим друг друга!

– Луций сейчас во мраке, он не любит ни тебя, ни себя, никого. Он подчиняется Анатасу – Марку. Грядущие события уже выстроились в роковую цепочку. Ему нужно уничтожить в Луции все человеческое. К сожалению, я не могу помочь остальным, а тебе могу. Я знаю, что ты заключила сделку с Марком. Я помогу тебе скрыться, помогу переправиться в Иерусалим. Там тебя встретит один человек. Я понимаю: ты любишь Луция, но он сейчас опасен для всех и тем более для тебя. Если хочешь спасти его, делай, что я тебе говорю. Знаю, все это звучит странно, но в это нужно поверить. Тебе следует бежать не ради себя, а ради него. Поспеши, Мария. Все скоро закончится: партия почти отыграна, и ему осталось снять с доски последние фигуры. Да-да, вы для него всего лишь фигуры. Помоги мне переиграть его, прошу!

Михаил протянул ей руку. От его бездонных голубых глаз исходило тепло, которое пронизывало ее насквозь, заставляя слушать, заставляя верить, заставляя понимать все то, о чем он не договаривал.

Маркус сидел у костра рядом с братом. Сумерки накатывались на лагерь, пожирая дневной свет. Дым медленно поднимался в высокое небо. Танцующее пламя отражалось в застывшем и пустом взгляде генерала.

– Привет, Луций, – дружеская рука коснулась его плеча. – Хорошая была битва! Ты, как всегда, оказался на высоте.

Генерал обернулся. Перед ним стоял Понтий – единственный оставшийся в живых друг детства, надменный и хитрый, жадный до денег и чужой славы, завистливый, хотя и не предавший ни разу. Наверное, потому и все еще живой. В руке он держал кувшин с вином.

– Если честно, я думал, нас разобьют. Засомневался в победе, когда упало знамя легиона, – на его бледном лице переливались красноватые отблески огня.

Луций перевел взгляд на костер. Поленья щелкали, поднимая вверх огненные искры, которые золотистым вихрем уносились в свинцово-серое небо.

– Благодарить нужно Маркуса. Это он спас знамя. Ты молодец, Маркус!

– Да что уж там, – смущенный Маркус взял у Понтия кувшин и смачно из него отпил.

– Беззащитных убивать труднее, чем воинов. Да, Маркус?

– Он убивал врагов! Понял, Понтий?! А враг – он в любой шкуре враг!

– Я и не говорю ничего против. Все правильно сделал! Приказы не обсуждаются, так ведь?

Уже совсем стемнело, когда к ним подошел один из солдат.

– Генерал! – рука к груди и вверх, движение четкое и отточенное.

– Чего тебе? – Луций вытер рукой губы после глотка вина.

– Там посыльный. Говорит, что он прибыл от Клементия с посланием, адресованным лично вам.

– От Клементия? Интересно. Ну что же, зови.

Часовой привел гонца, тот поприветствовал собравшихся. Молодой парень, на вид лет двадцати, не больше, с обветренным лицом и усталым взглядом, доложил о том, что легион Клементия попал в засаду, и ему пришлось отступить. Галлы перегруппировались и сейчас двигаются на них. Глаз Луция задергался: все понимали, что он был в бешенстве. Его солдаты только что вышли из боя, они были измотаны и не имели намерения сражаться еще с одним войском повстанцев. Расправившись с Бартусом, Луций собирался вести их в Рим, а теперь выяснялось, что враг почти рядом. Рейнский легион Клементия отступил, а ему, Луцию, бежать было некуда. Он отпустил посыльного и уставился остекленевшим взглядом в огонь. Все молчали, лишь поленья едва потрескивали в воцарившейся вокруг костра тишине. Лучшим решением было бы отступить за реку, разбить там укрепленный лагерь и ждать помощи из Рима или Германии. Однако все понимали, что Луций на это не пойдет. Он поднялся, посмотрел сначала на брата, потом на Понтия и сказал:

– Поднимайте легион. Оставьте с ранеными охрану. Мы выдвинемся им навстречу и будем атаковать. Они этого не ожидают.

– Как скажешь, – Понтий нехотя поднялся и отряхнулся. – Только учти, что самоубийство – это уже не война, Луций.

Понтий не спеша удалился к воинам, а генерал еще долго смотрел в темноту, в которой скрылся его друг. «Снова беспрекословное повиновение. Как странно… Словно его подменили! Или мне кажется? Нет, все-таки раньше он вел себя по-другому. Впрочем, раньше и ты был другим, Луций. Верно подмечено: раньше!», – подумал он.