Иисуса отстегнули от столба, и он свалился на землю, но могучий преторианец пинками заставил его подняться. Кнутами и ударами Иисуса загнали под деревянный крест, который перед ним держали солдаты. Тяжелую конструкцию бросили на его искалеченную спину, он уперся ногами в пыльную дорогу и потащил крест к месту казни, но упал.
– Сейчас его снова начнут бить. Нравится, Луций? Смотри и запоминай. Его будут бить все, кому захочется, даже те, кого он сейчас накормил, даже те, кто недавно клялся ему в преданности. Люди быстро привыкают к чудесам и пророкам. Его будут избивать на всем протяжении пути, а кто не дотянется, станут плевать в него, закидывать помоями, проклинать и всячески унижать. Когда он, наконец, достигнет места казни, его лицо будет представлять собой месиво из крови и пота, сдобренное пылью, слюной и нечистотами. Ты хочешь для него такой участи? Ответь, Луций!
– Ничего этого не будет! – генерал вернулся в реальность.
– Будет. Поверь мне.
– Ты это сделаешь, да?!
– Да что с тобой? Ты меня вообще не слушаешь! Я же сказал, что это сделают те, для кого он сейчас так старается. С ним это сделают люди. Даже собственные ученики предадут его!
– Ты лжешь! Лжешь! Не будет такого!
– Что, ты не позволишь? – усмехнулся Анатас.
– Да! Да! Я!
– Тогда убей его. Избавь его от страданий и позора. Ты же знаешь, смерть на кресте – вещь не из приятных.
– Оставь меня! Оставь! Уйди! Ты отобрал у меня все, это ты сделал меня таким! – Луций обхватил голову руками, упал на землю и застонал.
– Всегда обвиняют кого-то, только не Его. Даже обидно. Ладно, я уйду, Луций. А с кем останешься ты? С теми, кто тебя ненавидит? С теми, кто предаст своего учителя? С теми, кто заполонил этот мир, как паразиты, которым нужно только насыщать свое чрево и ублажать свою плоть? Ты еще взмолишься о моей помощи!
– Не будет этого!
– Посмотрим.
Анатас накинул капюшон на голову и, опираясь на посох, украшенный золотым черепом, ушел прочь. Луций еще какое-то время стоял на коленях, упершись лицом в землю и что-то бормоча. Постепенно звуки мира возвратились к нему. Он медленно поднял голову, посмотрел на огромное количество людей, жующих хлеб и рыбу, довольных и любящих своего учителя. Генерал поднялся и, пошатываясь, направился к Иисусу. Рядом с ним по-прежнему лежали хлеба, ровно семь штук, и пять небольших рыбешек. Ученики радостно жестикулировали руками, наперебой восторгаясь чудом, которое снова сотворил мессия. Иисус заметил глубокую перемену в генерале. Он долго пристально смотрел на Луция, а Луций на него. Они не боролись взглядами – казалось, они постигали друг друга. Сын божий и Луций – генерал Черного легиона, кровавый пес империи, покоривший полмира и отказавшийся от власти ради истины. Каждый из них чувствовал боль другого.
– Вы сделали все, как я просил?
– Да, учитель. Все люди теперь сыты, а у нас осталось столько еды, сколько мы и принесли.
– Это хорошо.
– Конечно, хорошо! Вкусили плоти его! Теперь захотят запить халявный кусок его кровью! – в толпе стоял, потирая руки и пристально глядя на генерала, уродливый горбун. – Кровушки, кровушки хочется! Ха-ха-ха! Распни его! Распни! Ох, как весело-то будет! – он смачно сплюнул в сторону и, превратившись в черного облезлого кота, быстро скрылся в толпе, ловко виляя между ног.
«А ведь Марк прав. Предадут. Могут, по крайней мере. И что тогда?» – задумался Луций.
– Не судите, и не судимы будете, не осуждайте, и вас не осудят, прощайте, ибо Бог прощает, – разносился голос Иисуса над людьми.
Вслушиваясь в эти слова, Луций понимал, что виноват. Виноват перед собой и перед всеми, с кем ему суждено было встретиться на его жизненном пути. Виноват в том, что творил, в том, что не остановился вовремя, в том, что до сих пор так и не научился ни прощать, ни раскаиваться. Может, Марк и прав: волка травой не накормишь?
Глава XLII
ДОМ МОЙ ДОМОМ МОЛИТВЫ НАРЕЧЕТСЯ
– Успокойся, Маркус. Перестань путаться под ногами. Придет твое время.
Марк шел по тоннелю, покрытому инеем. Преторианец то заходил вперед, то отставал на шаг. Сципион, Велиал, Асмодей и Авера двигались ровной линией след в след за своим хозяином.
– Когда я смогу разделаться с ним?
– Маркус, Маркус, Маркус. Терпение. Ты просто еще не понимаешь, что время для тебя не враг. Теперь ты можешь ждать, а он – нет. Скоро, совсем скоро.
Они вышли к огромной пропасти, дна которой не было невидно. По стене спиралью вниз уходила винтовая лестница. Снизу, из темноты и неизвестности, из самых глубин мрака доносились истошные крики и безнадежные мольбы о помощи, в которых слова раскаяния перемежались воем. Марк остановился у края пропасти и некоторое время наслаждался невыносимыми воплями.
– Прекрасное место для них, не правда ли?
– Да, милорд, – в один голос ответили все, кроме Маркуса. Марк повернулся к стоящему в стороне преторианцу, слегка ухмыльнулся и стал спускаться по ступеням.
– Скоро, Маркус. Скоро.
Довольно просторный, но скромный по меркам римлянина дом расположился на окраине города рядом с садом, который жители называли Гефсиманским. Луций сидел за столом, а Мария нежно обнимала его сзади, водила рукой по заросшему щетиной лицу и слегка трепала по косматой голове.
– Ты изменился, – она нежно поцеловала генерала в щеку.
– В какую сторону? – натянуто улыбнулся он.
– Нужно привести тебя в человеческий вид, – Мария поставила перед ним медный тазик с горячей водой.
– Все, как прежде. Я почти забыл об этом. Рабы, слуги, подчиненные – все стали на одно лицо, казались мне какими-то однообразными, скучными. В последнее время я даже не мог ни с кем поспорить. Представляешь? Спросишь, например, у чиновника или сенатора что-нибудь поперек его мыслей, а он улыбается, поддакивает, соглашается со всем, что ему ни предложишь.
– Они боялись тебя, да и сейчас боятся, – Мария опустила полотенце в горячую воду и затем приложила к его лицу.
– Ты ушла, потому что тоже боялась?
– Да, – робко ответила она. – Ты стал другим.
– Марк сделал меня таким.
– Он только подтолкнул тебя к этому, а все остальное ты сделал сам, Луций. Когда я тебя встретила, ты был другим. В твоих глазах был огонь. Когда я уходила, твои глаза были мертвы.
– А сейчас? – он повернулся к ней, не моргая.
– Сейчас в них живет надежда, – она улыбнулась и поцеловала его в лоб.
– Мария, скажи мне, кто ты? Я хочу знать. То, что ты не племянница Марка, это понятно. Но ни он, ни тот, с кем я сейчас, не рассказывают о тебе ничего.
– Я была танцовщицей, Луций. В Германии – может, помнишь? Ты тогда спас меня, – она опустила взгляд.
– Прости, но нет, не помню.
– Я была рабыней для увеселения мужчин, Луций. Долго рассказывать, как и почему я попала в рабство, но в итоге я очутилась в Германии, в доме, где что-то праздновали. Там мы впервые и встретились. Марк тогда выкупил меня и позже познакомил нас. Он просил ничего не говорить тебе и называться его племянницей. Вот и все. Мне было хорошо с тобой. Я любила и люблю тебя. Но когда ты стал меняться, превращаться в того, кем быть не должен, я испугалась. Нет, не за себя – за тебя. Михаил объяснил мне, чего хочет Марк, и мне пришлось уйти. Ради тебя, – она закрыла лицо руками и всхлипнула. – Теперь, когда ты знаешь, кем я была, ты не будешь со мной.
– Глупости. Не судите, и не судимы будете. Я не хочу знать того, что было до меня. Я знаю то, что было со мной, и мне этого достаточно.
Он снял с лица полотенце, положил его на стол и встал со скамьи. Мария бросилась к нему, привстала на цыпочки и поцеловала.
– Как же я скучал по тебе.
– И я по тебе скучала, – она снова заплакала.
– Теперь нас никто не сможет разлучить. Я обещаю!
Она доверчиво кивнула и вытерла слезы.