Осмотревшись в сарае, Кувырок и Торопыжка заметили сидящего в клетке белого кролика. Ручной зверек не спешил с ними заговаривать, и Кувырок взял инициативу на себя.

— Эй, ты! Давно ты здесь?

Кролик оторвался от морковки, которую жевал, и посмотрел на Кувырка светло-карими глазами.

— Вы это мне?

— Кому же еще? — ответил удивленный Кувырок.

— Во-первых, у меня есть имя. Меня зовут Снежок. И вообще, разговаривайте повежливее. Я здесь уже два года, а значит, я тут главный, а не вы.

В разговор вмешалась Торопыжка.

— Подумаешь, главный! В такой же клетке сидишь!

— Меня иногда выпускают побегать во дворе. Мне доверяют, я не убегу, а вам, диким, доверять не будут.

— А кот к тебе не пристает? Или собака? — спросил Кувырок.

Снежок пошмыгал носом.

— Котов здесь два. Большой рыжий парень, его зовут Пушок, и Чернушка, кошечка. Они иногда надоедают, но я их живо в чувство привожу. А собака, Жулик, совсем не мешает. Он просто глупый колли.

Кувырок был поражен.

— Ты знаешь имена этих хищников?

Кролик довольно высокомерно объяснил, что у домашних животных в ходу общий язык, фермодворский, на котором они и общаются. Некоторые, как, например, он сам, сохранили в памяти родной язык просто из самоуважения, но другие — коровы, например, — живут в неволе так долго, что кроме фермодворского никакого и не знают.

— Они теперь не такие, как были. Они домашние коровы, совсем отдельный вид. Не знаю, остались ли на свете дикие коровы.

— А с нами что будет? Нас так и будут здесь держать для забавы, как тебя?

— Нет. Рано или поздно вас заберут.

— Куда? — спросил Кувырок, но кролик отвечать не захотел.

— Нет-нет, не мое дело вам рассказывать. Я-то, понятно, знаю, мне собака говорила, а она везде ходит с хозяином. Но, думаю, вам заранее знать ни к чему. Вы перепугаетесь, а я терпеть не могу перепуганных зайцев.

Ничего он не знает, подумал Кувырок, пугает только да цену себе набивает. Сидит всю жизнь в клетке — уже, наверное, умом тронулся. Подумаешь, погулять его выпускают! Что по двору ходить, что в клетке сидеть — одинаковая тоска!

Всю ночь он вспоминал свои приключения и удивлялся, что еще жив. Он скучал по родным горам и долине, по запаху вереска и жужжанию пчел, по каплям дождя на траве, по оленям, что пасутся на склонах, цепляя туман рогами, по острым вершинам, окутанным облаками, шумным ручьям и спокойным озерам со сладкой прозрачной водой, по бурным серебряным водопадам, даже по диким кошкам и орлам. Да, он скучал по своим врагам! Они, по крайней мере, не похожи на этих, покорных судьбе, тусклоглазых! Здешние животные влачат унылое существование, дожидаясь всю жизнь единственного волнующего момента — смерти.

— Я соскучился по горам, — тихонько сказал он Торопыжке. Их клетки стояли в два этажа, ее внизу, его сверху. — Ужасно соскучился.

— Я тоже, — грустно ответила она.

Им оставалось только сочувствовать друг другу. Похоже, Попрыгунья была права — родных гор им больше не видеть. Даже если бы удалось бежать, как найти дорогу домой? Рассказывают много историй о собаках и кошках, которые издалека добирались на старое место, если их увозили. Но эти животные привыкли много ходить, а зайцы никогда далеко не отходили от дома.

Ночью на ферме было тихо, только коровы шуршали в хлеву, да свиньи иногда всхрапывали. Собака время от времени просыпалась и обходила двор, звякая цепью. Могла бы и не обходить — все было спокойно. Перед рассветом запел петух, и свиньи начали повизгивать и беспокойно вертеться. Когда серый свет заглянул в окно сарая, зайцы услышали, что по двору, громыхая ведрами, затопали люди.

Потом свиньи разорались над своими корытами, непристойно понося друг друга. Торопыжка и Кувырок сначала даже испугались. Снежок сказал, что свиньи всегда так себя ведут за кормежкой.

— Свиньи — они и есть свиньи, — сказал он. — Всегда отнимают друг у друга куски.

Коров увели пастись на луг. Трактор затарахтел и съехал со двора. Собака лаяла на всех, кто ходил мимо, коты ловили мышей в амбаре, куры бегали от петуха, который не давал им прохода, — было шумно, и зайцы сидели насторожась, готовые к бегству. Потом звуки чужой жизни перестали их пугать, зайцы слегка освоились и с интересом вслушивались во все происходящее, пока не надоело.

Дни, проведенные на ферме, не прошли для Кувырка даром. Он столько узнал о людях и их окружении, сколько не узнал бы, живя в горах, и за тысячу лет. Недели через две он начал подумывать, что, пожалуй, знает теперь побольше призрачного зайца, скакавшего за королевой-воительницей в те далекие легендарные дни, когда зайцы были божествами и люди им поклонялись. Он поделился своими мыслями с Торопыжкой, которая отругала его за кощунство.

По вечерам являлся человек, приносил еду и воду и раздавал зверям, что-то лопоча. В примитивных звуках, которые он издавал, не было ни малейшего смысла. Как большинство диких животных, Кувырок был уверен, что люди общаются жестами. Стоны и кашель, которые они производят, заведомо бессмысленны. С другой стороны, люди постоянно размахивают руками, показывают ладони, шмыгают носами, сморкаются, пожимают плечами, хмурят брови, скалят зубы и вертятся всем телом, и вот эти-то движения — наверняка сигналы, передающие информацию, а бормотание и стоны просто их сопровождают. Кувырок полагал, что люди издают эти звуки непроизвольно и по большей части их не сознают. По утрам, на рассвете, люди собирались во дворе. Иногда дверь сарая стояла нараспашку, и зайцам было видно, как люди выпускают пар изо рта, хлопают ручищами по бокам, неуклюже топают ногами — это, похоже, был ритуальный танец. А потом они начинали возиться с разными машинами да таскать ведра. Они играли с непонятными железками целый день, шумели, гремели, готовили корм животным.

Еще они по утрам отнимали молоко у коров, ни одна из которых все равно не кормила теленка, забирали яйца у неоплодотворенных кур, но, что самое странное, не пили молока, не ели яиц, да и не смогли бы ни съесть ни выпить, — так много было и того и другого. Они сливали молоко в большие фляги, складывали яйца в ящики, а потом приходили другие люди и все забирали.

Одно было ясно — все на ферме сыты, обо всех помнят и заботятся. Снежка за два года не съели. Правда, он рассказывал, что поросята, куры и другие животные время от времени исчезают. Есть еще овцы, сказал Снежок, но они на лугу. Кувырок знал, кто такие овцы. Он видел их в горах, где они свободно паслись. То есть свободны они были, пока за ними не являлся пастух и не собирал их, а они как дуры шли за ним, чтобы лишиться шубы либо головы.

Большую часть времени зайцы помирали со скуки. Они понимали, что над ними висит какая-то угроза (Снежок по-прежнему отказывался объяснить какая), но страх со временем притупляется, особенно когда неизвестно, чего, собственно, надо бояться.

— Ты когда-нибудь пытался убежать? — спросила Торопыжка у Снежка.

Толстяк-кролик ответил, что не только пытался, но и убегал не раз.

— Я каждую весну убегаю ненадолго, — сказал он. — Весной так сладко пахнет, не поймешь даже чем, и тянет куда-то. А куда — не знаю, так и не понял. Но все-таки на свободе немножко подышу. А насовсем мне свобода ни к чему. Зачем она? Пришлось бы пропитание самому искать, и вообще…

Зайцы пришли к выводу, что Снежок — безнадежный случай. Он родился в неволе, как его родители и прародители, привык жить на всем готовом и для вольной жизни уже не годился.

Жил еще на ферме небольшой человечек, который часто приходил в сарай, доставал Снежка из клетки и брал на руки. Руки нежно гладили белый мех, а рот издавал звуки вроде голубиного воркования. Кувырок и Торопыжка вздрагивали от одной мысли, что их могут взять в руки, и, когда детеныш человека подходил к их клеткам, они забивались в угол, и, когда он делал резкие движения, свойственные человеку, они начинали метаться и скрести стенки, пытаясь выбраться из клеток.