Сидевший рядом со мной Барретт раскрыл бумажник и показал мне пачку пятидолларовых банкнот, движением бровей выражая торжество. Он определенно неплохо подготовился. Я бросил взгляд на Коди – тот не потянулся за бумажником.

– Приберегу деньги для Госпожи Садистки, – объяснил он, будто прочитав мои мысли. – Дело того стоит. Сам увидишь.

Я снова посмотрел на сцену, недоумевая, какого черта позволил себя уговорить и согласился на эту авантюру? Я не прочь провести вечер в клубе, немного расслабиться, выпустить пар. Семестр выдался трудный, нагрузка бешеная. Но стриптиз – это чересчур. Лучше бы я пригласил к себе Холли, соседку по лекциям. Или пошел бы на вечеринку. Затащил бы в постель симпатичную первокурсницу. А то и парочку хорошеньких первокурсниц. Пожалуй, и тогда я бы не чувствовал себя последним извращенцем как сейчас.

За соседним столиком какой-то парень в яркой пестрой рубахе, расстегнутой до пупа, заложил два пальца в рот и оглушительно присвистнул.

– Эй, покажи-ка мне свои сиськи!

Меня передернуло. Красная дьяволица послала придурку воздушный поцелуй. Как ни странно, мне не показалось, что ее вот-вот вывернет наизнанку. Откинувшись на спинку стула, я наблюдал, как она плавной, скользящей походкой удаляется со сцены. Ее вскоре сменила девушка-ковбой в сапожках со шпорами, которые позванивали при каждом ее движении.

Коди толкнул меня локтем в бок.

– Вышибала Рик говорил, что доминатрикс выступает после девушки-ковбоя.

Я рассеянно кивнул и бросил взгляд на экран телефона, проверяя который час. Вечер явно не задался.

Я с трудом перевела дыхание, склонившись над унитазом. Тошнота подкатывала волнами. Уперевшись руками в расписанные граффити стены тесной туалетной кабинки, я замерла, глядя на ярко-синюю воду. В голове вертелась бессмысленная, глупая мысль: интересно, отчего вода в унитазе такая синяя, что смотреть больно? Как они это делают?

В животе поднималась странная дрожь, будто стайка бабочек, трепеща крыльями, порхала где-то внутри, но до рвоты дело так и не дошло. Похоже, горячий бутерброд с сыром, съеденный еще днем, прочно застрял в желудке, не желая его покидать.

Поднявшись во весь свой немалый рост – почти шесть футов[2] на четырехдюймовых каблуках, – я кое-как вышла из туалета. Ноги дрожали, колени подгибались. Чудо, что я не грохнулась. Может, сломала бы ногу и не пришлось бы выступать. Думаю, сломанная нога – неплохой повод, чтобы не выходить на сцену, правда?

«Ну же, девочка, хватит хныкать. Не будь размазней».

Я проковыляла мимо доброго десятка танцовщиц, думая о том, как бы не стошнило – меня все еще мутило. Некоторые девушки уже завершили выступление и готовились выйти в зал – зарабатывать чаевые, заманивать мужчин в отдельные номера для приватного танца. Другие еще прихорашивались, ожидая своей очереди, чтобы показаться на сцене.

Они ждали, как и я. Только я уже закончила приготовления. Мне помогла сестра. Позаботилась о костюме и макияже. Вот только, пожалуй, я единственная из всех стриптизерш мечтала сломать ногу.

Бабочки снова затрепетали крылышками.

Я задержалась возле гримерного столика сестры. Теперь это был наш общий столик: он принадлежал нам с Челси. Мама гримировалась чуть поодаль, деля столик с Брендой, более известной как Бриллиант.

Мы все взяли себе сценические имена. Мама назвалась Судьбой, Челси – Звездой, а я – Искоркой. Мне выбрала имя сестра. Я сказала ей, что кличка Искорка больше подходит котенку. Она лишь смерила меня долгим взглядом и ответила: «Вот именно».

Из зеркала на меня смотрело отражение: густо подведенные глаза широко распахнулись, на лице застыло выражение изумления, будто я сама не понимала, что здесь делаю. Наверное, так оно и было. Я всегда твердила, что нипочем не соглашусь выступать в стрип-клубе, что это не для меня, – и вот я оказалась здесь.

Как еще я могла заплатить за обучение? Моего заработка в «Бургер ленд» не хватило бы, даже если взять студенческий заем. Будь мы вдвоем с Челси, сумели бы выкрутиться. Но приходилось думать и о маме, о ее растущих долгах. Мама вечно нуждалась в деньгах. Она не могла обойтись без нашей помощи, а мы не могли ее бросить: без нас она кончила бы свои дни в сточной канаве уже через полгода. Мы обе это знали и понимали, что не допустим такого. Ни за что.

Я едва узнала себя в зеркале. Обилие косметики придало мне сходство с Челси. Обычно я ношу джинсы и футболки, а не эту сбрую. Челси – другое дело. Она надевала этот наряд каждый вечер пять раз в неделю. Сестренка шла на это ради нас – ради меня и мамы – вот уже три года.

Челси отдала мне один из своих старых костюмов, оставшихся с тех времен, когда она только начинала карьеру танцовщицы, благо мы носили одежду одного размера. А вот мамины наряды были велики нам обеим.

Челси помогла мне причесаться и нанести грим, научила ходить на каблуках. Она поддерживала меня во всем. А главное – убеждала не желать смерти.

Я твердила себе, что не умру, если выступлю в стрип-клубе. По крайней мере, так уверяла Челси. «Проснувшись завтра, ты снова будешь собой, – повторяла она. – Сцена тебя не изменит».

Я покрутила головой, разглядывая незнакомую девушку в зеркале. Никогда прежде я не накладывала на лицо столько косметики. Переливчатые пурпурные тени на веках перекликались с блестящим багрово-черным кожаным костюмом кошки, облегавшим мое тело от шеи до голеней, и с того же цвета сапожками на высоченных каблуках. Сверкающую кожу перечеркивало зигзагом множество молний. Мне оставалось лишь надеяться, что я сумею расстегнуть их в нужном порядке, как учила Челси. Стоит нарушить очередность, и танец завершится задолго до того, как стихнет музыка.

Ко мне подскочила Челси, ее выступление закончилось. Нижняя часть ее лица, не скрытая маской, раскраснелась. Я завистливо вздохнула: жалко, что и мне нельзя надеть маску. Возможно, тогда мне удалось бы притвориться, что это вовсе не я. Наверное, мне стало бы легче.

– Скорее, Бруки! Ты следующая.

Вяло кивнув, я послушно поплелась за сестрой к кулисам. Скотти, рабочий сцены, уже нетерпеливо махал рукой, призывая меня поторопиться.

Моргая и щурясь от яркого света рампы, я обреченно кивнула, затем шагнула в своем кожаном облачении к темному занавесу. Диджей объявил мой танец, и распаленная до безумия толпа будто с цепи сорвалась. Свист и крики стали еще громче. Челси не на шутку взвинтила публику своим выступлением в роли Госпожи Садистки.

– Готова? – спросил Скотти сквозь возбужденный рев зрителей.

Я кивнула, выдавив из себя улыбку.

– Женщина-кошка на низком старте. Ждет не дождется своего выхода.

«Да-да. Говори о себе в третьем лице. Думай о себе как о другом человеке. Искорка – это не ты. Сегодня на сцене Женщина-кошка».

Я оглянулась на сестру. Челси старше меня всего на три года, однако она всегда опекала меня, с раннего детства. Когда мама напивалась или исчезала на несколько дней, Челси заботилась о том, чтобы нас накормить. Сестра следила, чтобы я чистила зубы, делала уроки и не опаздывала на школьный автобус. Я обещала ей, что справлюсь. Тогда мне, возможно, удастся сбежать отсюда. Разделаться с этим поскорее. Не только ради себя, но и ради Челси. Если смогу я, сможет и она. И все ее жертвы будут не напрасны.

«Ты сможешь. Ты справишься».

Повернувшись, я расправила плечи и, жмурясь от слепящего света, шагнула на сцену.

В детстве я рос в городе, но часто бывал на ферме у бабушки с дедушкой недалеко от Хартфорда – они разводили лошадей. Мне не раз доводилось видеть, как появляются на свет жеребята. Было интересно наблюдать рождение новой жизни. Прелестные трогательные создания с гладкой лоснящейся шкурой делали первые робкие шаги на непослушных длинных ногах.

Появившаяся на сцене танцовщица напомнила мне тех жеребят. Диджей назвал ее Искоркой. Разумеется, это выдуманное имя. Я сразу понял, что она не стриптизерша. Хотя, может, девушка была просто пьяна.