Я улыбнулась, просматривая в телефоне список контактов, ища номер Даниэлы.

Она сразу же ответила на звонок.

– Надеюсь, у тебя есть для меня свежие новости о том парне. Меня не больно вдохновила история, которую ты мне рассказала во время рождественских каникул.

Я усмехнулась, закусив губу.

– Да, кое-какие новости у меня есть.

Ко вторнику мое радужное настроение заметно испортилось.

Вчера я видела Зака в аудитории. К несчастью, я опоздала на лекцию, а когда появилась, мое обычное место успела занять эффектная блондинка с великолепной кожей, с безукоризненным макияжем и в изящных узких очках для чтения. Я в таких очках походила бы на маленькую девочку, которой вздумалось вырядиться взрослой, а этой девице они придавали вид умной куклы Барби.

Во вторник у нас с Заком нет совместных занятий, и в довершение прочих неприятностей сегодня мне придется проторчать в ректорате. Обычно работа не вызывает у меня отвращения, но последние два месяца университет лихорадит. Второго февраля пройдет традиционный торжественный вечер – профессорский бал, и всех студентов, работающих в администрации, загрузили скучными, утомительными поручениями.

Сегодня придется корпеть над именными карточками. Распечатывать на клейкой бумаге миллиард карточек подряд – жуткая тягомотина. Причем каждую нужно распечатывать индивидуально, затем разрезать листы вручную, потом их нужно засунуть в пластиковые держатели, которые будут смотреться нелепо на праздничных нарядах гостей. Впрочем, это уже не моя печаль.

Что же до моих бед, то одна из них вошла в дверь.

При виде знакомого лица я издала горестный стон.

– Я надеялась, в этом триместре у тебя другая работа.

Гарретт Рид швырнул сумку на стол и плюхнулся на стул напротив меня.

– Аннерс, мне слишком дорога наша связь. Думаешь, я упустил бы случай возобновить ее?

Я оставила без внимания дурацкую кличку, поскольку знала: стоит Гарретту Риду почуять, что вам что-то неприятно, и будьте уверены – он станет изводить вас до скончания века.

– Каникулы закончились неделю назад. Где ты был в прошлый вторник и четверг? Грудные мышцы качал?

Он взялся за воротничок строгой полосатой рубашки и с удовольствием оглядел свою грудь.

– Хочешь взглянуть?

Вместо ответа я подтолкнула к нему стопку бумаги.

– Пришли новые подтверждения от приглашенных. Твоя очередь обновлять списки.

– Я думал, списки составили еще в ноябре.

– Так и есть. Вот почему эта работа доставит тебе особое удовольствие. – Свои слова я сопроводила ядовитой улыбочкой.

Он ехидно ухмыльнулся в ответ, сверкнув ровными белоснежными зубами. Безукоризненные зубы смотрелись безупречно в сочетании с идеально уложенными темными волосами и карими глазами совершенной формы. В старших классах школы Гарретт Рид пользовался славой золотого мальчика – главный нападающий футбольной команды, король выпускного бала. Я знала, потому что он то и дело об этом упоминал.

По злой прихоти судьбы, в осеннем триместре нам пришлось работать вместе, но ладили мы как кошка с собакой, так отталкивают друг от друга два мощных магнита, соприкоснувшихся северными полюсами.

– Кажется, ты собирался кое с кем поговорить, чтобы работать по понедельникам и средам? – спросила я.

– «Кое с кем»… это с папой?

Отец Гарретта – декан высшей школы бизнеса и, насколько я поняла со слов сынка, человек твердых взглядов, убежденный, что в жизни ничего даром не дается. Он настоял, чтобы Рид-младший «сам зарабатывал себе на жизнь», хотя тот и пользовался правом на бесплатное обучение. И как меня только угораздило оказаться у него на пути? Ей-богу, не знаю, чем я заслужила это счастье…

– Да, именно с ним, – хмуро откликнулась я. – Или со Всевышним, или с любым другим, кто пообещал бы мне, что мы с тобой не будем проводить вместе по два часа дважды в неделю.

– Ты ранишь меня в самое сердце. – Взяв красную ручку, Гарретт начал сверять пришедшие подтверждения со списками приглашенных. – Я пытался уладить этот вопрос, поскольку, как ни странно, надеялся избавиться от злобной мегеры-всезнайки, но не позволило расписание занятий в этом триместре.

Я пожала плечами. Гарретт – единственный в моем окружении, кто терпеть меня не может, но не стану же я просить у него за это прощения. Не знаю, в чем тут дело, но Рид умудрился вытащить на свет божий мои самые темные стороны. Вообще-то я довольно покладиста. Со мной легко, а временами даже весело. Но этот тип пробуждает во мне циничную, всезнающую нахалку.

– Как поживает Лина? – спросила я о его школьной подружке. Они встречаются с десятого класса, но теперь видятся редко, поскольку она учится в Брауновском университете, а он в Фордемском.

Гарретт не ответил, и я с любопытством посмотрела на него, подняв глаза от неразрезанных листов с именными карточками. Рида хлебом не корми, дай поговорить о Лине. Его истории звучали бы занятно, не будь он редкостным поганцем.

– Эй! – окликнула его я. – Ты затеял игру в молчанку? Тогда я пас.

Тишина.

Я осторожно наклонилась вперед и произнесла свистящим шепотом:

– Гарретт, ты здесь?

Он сделал вид, будто не услышал.

– Гарретт, неужели Лина… тебя бросила?

Он молча поднял списки, спрятав лицо за бумагами.

У меня вырвался смешок, я поспешно прикрыла рот ладонью, но поздно – Гарретт все услышал. Знаю, ужасно с моей стороны смеяться над парнем, которого бросила подружка. Просто… нужно было знать Гарретта. Этот тип самоуверен до чертиков и всегда жутко самодоволен.

Он со вздохом бросил на стол документы, потом наклонился ко мне.

– Вопреки распространенному заблуждению, тебя, Энни Гилмор, милой девушкой не назовешь.

– Ничего подобного! – возмутилась я, но предательский смех выдал меня с головой. – Тебе дали отставку.

Он посмотрел на меня долгим, неподвижным взглядом, и на миг мне стало не по себе. «Придется извиниться, – подумала я. – Нет, я должна извиниться». Но тут уголок его рта приподнялся, и Гарретт резко откинулся на спинку стула.

– Ну ты и стерва.

– Что же случилось? – Я вернулась к своему захватывающему занятию – к возне с карточками. – Может, Лине надоело смотреть, как ты проделываешь тот финт плечами? Потому что от этого зрелища можно осатанеть.

– Какой еще финт? – Ручка, которую Гарретт вертел в пальцах, на секунду замерла, затем снова пришла в движение.

– Сам знаешь. Ты вечно крутишь плечами то вперед, то назад, когда думаешь, что на тебя никто не смотрит.

Гарретт приподнял глаза от списков.

– Глупости, ничего такого я не делаю.

Склонив голову набок, я полюбовалась своей работой.

– Делаешь. Это выглядит так, будто ты из кожи вон лез, чтобы кого-то очаровать, и теперь восстанавливаешь силы, готовишься к новому натиску. Заметь, обычно на горизонте маячит какая-нибудь женщина.

Брови Гарретта приподнялись.

– Похоже, тебя мне очаровать не удалось.

– Это потому, что я вижу тебя насквозь, – ответила я, ловко орудуя ножницами. – Вдобавок я вынуждена постоянно наблюдать, как ты вращаешь плечами.

Какое-то время он изучал меня, потом, зажав в зубах ручку и качая головой, снова взялся за списки.

– Странная ты, Гилмор.

– И все же я права.

Он не удостоил меня ответом.

Несколько минут прошло в почти дружелюбном молчании.

– Всему виной обычные заморочки, которые неизбежно возникают, когда люди далеко друг от друга, – неожиданно произнес Гарретт.

– Что?

– Потому мы с Линой и расстались.

Ножницы у меня в руке на мгновение замерли, вильнув в сторону, отчего кромка карточки вышла чуть кривоватой. Привычная язвительная реплика уже вертелась у меня на кончике языка: «Да, Рид, удачный момент ты выбрал, ничего не скажешь».

Но по какой-то неведомой причине я вдруг произнесла совсем другое:

– Мне очень жаль, Гарретт. Правда. Тебе, наверное, паршиво. Зато теперь ты свободен как ветер, верно?