– Вы соскучились по нашему траху, мисс Лейн? – промурлыкал он мне в ухо. Его Глас резонировал в моем черепе, заставляя ответить.

Я была высокой, сильной и гордилась собой. Никто не будет мне хозяином. Больше я не должна была отвечать на вопросы, если сама того не хотела.

– Ты же не просто так интересуешься? – промурлыкала я в ответ. – Ты хочешь от меня большего, не так ли, Бэрронс? Я глубоко забралась к тебе под кожу. Надеюсь, ты успел ко мне привыкнуть. Я была дикаркой, разве нет? Готова поспорить, что за все время твоего существования у тебя не было такого секса, правда, о Древнейший? Готова поспорить, что я поколебала твой идеально упорядоченный маленький мирок. И надеюсь, тебе адски больно хотеть меня!

Внезапно его руки больно сжали мою талию.

– Есть только один вопрос, который имеет значение, мисс Лейн, тот, который вы никогда не зададите. Люди способны принять разные виды правды. Большинство проводит всю свою жизнь, создавая сложную паутину лжи, а затем убеждают себя в том, что это правда. Они делают все, чтобы чувствовать себя в безопасности. У того, кто живет по-настоящему, бывает всего лишь несколько бесценных моментов, когда он в безопасности, он учится выживать при любом шторме. Вот та леденящая кровь правда, которая делает вас тем, кто вы есть. Слабым или сильным. Живым или мертвым. Испытайте себя. Как много правды вы сможете вынести, мисс Лейн?

Я чувствовала, как его разум соприкасается с моим. И это было потрясающе чувственное ощущение. Он пробирался в мои мысли так же, как я в его, только он соблазнял меня распахнуть свое сознание, заставлял меня раскрыться, как цветок под его солнцем, заманивая меня в свои воспоминания.

Я уже не была в книжном магазине, я была на волосок от того, чтобы убить или – кто, черт побери, его знает? – поцеловать Иерихона Бэрронса, я была…

В палатке.

Вонзил в грудь мужчине окровавленный клинок.

Отвел руку назад и кулаком пробил кости в его груди, что защищали его сердце.

Сжал его пальцами.

Вырвал его.

Я уже изнасиловал его жену, но она была все еще жива, смотрела, как умирает ее муж. Так же, как она смотрела, как умирали ее дети.

Я поднял руку с его сердцем перед своим лицом, сжал его, позволяя крови стекать…

Он пытался запугать меня этим кровавым зрелищем. Заставляя меня видеть каждую мельчайшую деталь происходящего. Но там было что-что еще. Что-то за этой кровавой сценой.

И это было то, что я хотела увидеть.

Я собрала всю свою волю, подалась назад и ринулась в то воспоминание, куда он силой меня направлял. Оно прорвалось по центру, как полотно экрана в кинотеатре, и за ним появился новый экран.

Еще больше кровавой резни. Он рассмеялся.

Я потянулась к тому темному зеркальному озеру в моей голове, что было центром силы ши-видящей. Я не стала призывать то, что покоилось в его глубинах. Я просто взяла у него немного силы. И, чем бы оно ни было, оно с охотой предложило мне ее, накачивая силой мускулы моего разума.

Я разрывала экран за экраном, пока их больше не осталось, и тогда я рухнула на колени в мягкий песок в…

Пустыне.

Вокруг сумрак.

Я держу на руках ребенка.

Я вглядываюсь в ночь.

Я не буду смотреть вниз.

Не могу столкнуться с тем, что увижу в его глазах.

И не могу не посмотреть.

Мой взгляд нехотя, но с жадностью скользит вниз.

Ребенок смотрит на меня с безграничным доверием.

Его глаза говорят: «Я знаю, ты не позволишь мне умереть».

Его глаза говорят: «Я знаю, ты заставишь боль отступить».

Его глаза говорили: «Я доверяю тебе, люблю, обожаю. Ты безупречен. Ты всегда будешь оберегать меня от опасности. Ты мой мир».

Но я не уберег его.

И я не могу заставить его боль отступить.

От горечи мой рот наполняется желчью. Я отворачиваюсь, и меня рвет. До этого момента я ничего не смыслил в жизни.

Я всегда преследовал только собственную выгоду. Корыстный до мозга костей.

Если ребенок умрет, больше ничего не будет иметь значения, потому что часть меня умрет вместе с ним. До сего момента я и не подозревал об этой частице самого себя. Не знал, что она существует. Не знал, что она имеет значение.

Вот так ирония, найти ее и в тот же момент потерять.

Я держу его.

Я качаю его.

Он плачет.

Его слезы стекают на мои руки и обжигают кожу.

Я, не отрываясь, смотрю в эти полные доверия глаза.

Я вижу там его. Его вчера. Его сегодня. Его завтра, которое никогда не наступит.

Я вижу его боль, и это разрывает меня на куски.

Я вижу его абсолютную любовь, и мне стыдно от этого.

Я вижу свет, этот прекрасный совершенный свет, который является жизнью.

Он улыбается мне. В своих глазах он дарит мне всю свою любовь.

Свет начинает угасать.

Нет! Я кричу. Ты не умрешь! Ты не оставишь меня!

Я смотрю в его глаза и, кажется, что проходит тысяча дней.

Я вижу его. Я держу его. Он здесь.

Его больше нет.

Есть такой предсмертный, переходный миг. От жизни к смерти. От полного к пустому. Вот он здесь, а потом его нет. Слишком быстро. Вернись, – хочется закричать тебе, вернись. Мне только нужна еще одна минута. Только еще одна улыбка. Только еще один шанс все исправить. Но его уже нет. Его больше нет. Куда он отправился? Что происходит с жизнью, когда она оставляет нас? Уходит ли она куда-то, или она, черт бы все побрал, просто исчезает?

Я пытаюсь плакать, но ничего не выходит.

Что-то грохочет глубоко в груди.

Я не узнаю этот звук.

Отныне я не тот, кем был прежде.

Я смотрю на остальных.

Мы все стали другими.

Образы прекратились. Я вновь оказалась в книжном магазине. Меня колотила дрожь. Горе было открытой раной в моей груди. Сердце обливалось кровью из-за ребенка, которого я только что потеряла, из-за Алины, из-за всех людей, которые погибли в этой войне, которую мы не смогли предотвратить.

Я дернулась и посмотрела на него. Если он думал, что таким образом он отплатит мне за мое вмешательство, то он ошибся.

С меня будто содрали кожу. Я была не в себе. Если он прикоснется ко мне прямо сейчас, я буду с ним нежной. Если он будет нежен со мной, то я сама прикоснусь к нему.

Его лицо было бесстрастным, глаза – безжизненно черными, руки были сжаты в кулаки с обеих сторон его тела.

– Бэрронс, я…

– Спокойной ночи, мисс Лейн.

– А нельзя ли было взять что-нибудь побыстроходнее? – пожаловалась я, пока мы объезжали брошенные машины и уворачивались от МЭВов и поэтому ползли со скоростью улитки.

Бэрронс одарил меня взглядом.

– Все Охотники сегодня были заняты.

– Ну, прибавь что ли газу? – проворчала я.

– И оказаться в одном из МЭВов? Они перемещаются, если вы не заметили.

Я заметила, и это казалось мне ужасно несправедливым. Находясь на одном месте, они были предсказуемыми, но последние два, которые мы встретили на нашем пути в деревенскую ирландскую глушь, не были привязаны к одному месту, они парили в нескольких футах над землей, и их могло отнести ветром в любую сторону. Было достаточно сложно уворачиваться от неподвижных МЭВов. А ускользать от неустойчивых было все равно, что «танцевать» так, как бывает, когда, столкнувшись с кем-то на улице, вы одновременно пытаетесь уступить друг другу дорогу и поэтому делаете шаг в одну и ту же сторону. Вот только в этом случае МЭВы хотели, чтобы ты с ними потанцевал. Чтобы ты попал к ним руки. Хотели проглотить тебя.

– У нас ушло сорок минут на то, чтобы увернуться от последнего.