В зеркале, приблизительно в пятнадцати футах, разделявших нас, папа покачал головой. Его глаза обращались ко мне: Не смей, малышка. Оставайся по ту сторону зеркала. Не смей обменивать себя на нас.

Как я могла? Именно он научил меня, что «у сердца свои причины, о которых разум не знает ничего» – это была единственная цитата Паскаля, которую я помнила. Никакие доводы в мире не заставят меня теперь развернуться и уйти, даже если мою спину не прикрывает Бэрронс. Я должна была пройти по этому канату даже без подстраховки внизу. Вчера вечером я выяснила имя своей биологической матери. Возможно, я даже начинала думать о себе как о Мак О'Коннор, но Джек и Рейни Лейн были моими мамой и папой и навсегда ими останутся.

Я подошла к стене. Глаза папы теперь стали дикими, и я знала, что если бы не кляп, он бы накричал на меня.

Я шагнула в Зеркало.

– Ты правильно сделала, что пришла, – поддразнил Гроссмейстер. – Симпатичная шляпка.

Войти в Зеркало было все равно, что проталкиваться через липкую пленку. Когда я коснулась поверхности, она показалась мне довольно плотной. Когда я попыталась сделать шаг внутрь, Зеркало не поддалось. Я надавила сильнее, и пришлось приложить немало усилий, чтобы ботинком пробить зеркальную кожу. Я втолкнула туда ногу по бедро.

Тем не менее, зеркало отталкивало меня назад с упругой эластичностью.

На мгновение я очутилась на половину в двух мирах, мое лицо было в Зеркале, а затылок – в доме, одна нога в Зеркале, а другая – снаружи. Как только я подумала, что меня вытолкнет назад гигантская резиновая лента, Зеркало всосало меня, теплое и неприятно влажное – и выплюнуло меня на другую сторону. Я пошатнулась.

Я ожидала, что буду стоять в гостиной, но оказалась в своего рода туннеле, похожем на влажную розовую оболочку. Моя гостиная находилась значительно дальше, чем это казалось в Зеркале. От родителей меня отделяли приблизительно сорок футов. Бэрронс ошибался. Гроссмейстер знал о Зеркалах больше, чем он думал. Он не только смог соединить Зеркала – туннель вообще не был виден с той стороны стекла. Как говорят в теннисе, этот сет остался за Гроссмейстером. Но у него нет шансов выиграть матч.

– Как будто у меня был выбор.

Я вытерла рукавом с лица тонкий слой вонючей скользкой плаценты. Эта гадость капала с МакНимба. Я думала снять его перед входом в Зеркало (немного сложновато для людей воспринимать тебя всерьез, когда он на тебе), но сейчас была рада, что не сняла. Не удивительно, что люди избегают Зеркал.

У тебя был выбор, говорил мне неистовый взгляд отца. И ты выбрала неверный путь.

Взгляд моей матери выражал намного больше. Ее глаза начали осмотр с беспорядка, который представляли собой мои взъерошенные, торчащих из-под «шляпки» волосы, потом с особым прицелом прошлись по тугим кожаным штанам, которые были на мне, быстро вынесли приговор моим обломанным ногтям, и к тому моменту, как мама заметила автомат, висевший на ремне на моем плече и касавшийся бедра, мне страшно захотелось, чтобы это закончилось. Я шагнула вперед.

– Не так быстро, – сказал Гроссмейстер. – Покажи мне камни.

Я переложила оружие в другую руку, скинула с плеча рюкзак, открыла его, вытащила черный мешочек и приподняла его.

– Достань их. Покажи мне.

– Бэрронс думает, что это не самая хорошая мысль.

– Я говорил тебе не втягивать Бэрронса, и мне плевать, что он думает.

– Ты сказал мне, не приводить его. Я должна была его втянуть. Он единственный, у кого были камни. Ты когда-нибудь пытался украсть что-нибудь у Бэрронса?

Выражение его лица говорило, что пытался.

– Если он вмешается, они умрут.

– Твое сообщение я поняла ясно и четко с первого раза. Он не вмешается. – Я должна подобраться поближе. Нужно встать между Гроссмейстером, его охраной и родителями, как только явятся Бэрронс и его люди. Я должна находиться на расстоянии удара. Бэрронс планировал переделать свое Зеркало так, чтобы соединить его с любым местом, где мог находиться Гроссмейстер, но он сказал, что это займет время, так как все зависит от местонахождения.Тяните время, приказал он.Как только я получу фото, то начну работать над тем, чтобы соединить свое Зеркало с другим. Мои люди придут за вами, как толькоя узнаю точное место.

– Положи на пол копье, свое оружие, пистолет, который находится сзади в штанах за поясом, финку из рукава и ножи из ботинок. Отшвырни их в сторону.

Как он узнал, где находилось мое оружие?

Моя мать не выглядела бы настолько потрясенной, даже если бы узнала, что я переспала с половиной школьной футбольной команды Эшфорда и между тачдаунами[46] курила крэк.

Я бросила не нее самый ободряющий взгляд. Она вздрогнула. Видимо, мое утешение получилось немного… диким, наверное.

– Несколько месяцев выдались тяжелыми, мама, – защищаясь, проговорила я. – Все объясню позже. Отпусти моих родителей, – сказала я Гроссмейстеру. – Я буду всецело сотрудничать с тобой. Даю слово.

– Я не нуждаюсь в нем. У меня в руках твои последние оставшиеся в живых родственники. Из-за конечности своего бытиялюди глубоко заботятся о таких вещах. Алина сказала мне, что ее родители погибли в автомобильной катастрофе, когда ей было пятнадцать лет. Еще одна ложь. Заставляет задуматься, не так ли? Я бы и не подумал искать их, если бы ты меня сюда не привела.

Как я могла привести его сюда? Как он выследил меня в Эшфорде? Мог ли он выследить В’лейна? Неужели В’лейн работает на два фронта? Работает с Гроссмейстером?

– Они мне не родные, – холодно сказала я. – Мои родители умерли. Когда ты убил Алину, то уничтожил последнего из моего рода, за исключением меня.

Я надеялась, что смогу убедить его в том, что мои родителя значат для меня немного меньше, чем на самом деле. Так всегда срабатывало в фильмах.

– Нас удочерили.

Я быстро взглянула на маму, даже зная, что не стоило этого делать. Ее глаза блестели от непролитых слез. Отлично. Она не одобрила мой вид, а теперь я задела ее чувства. Заставила ее испытывать боль.

Гроссмейстер не сказал ни слова. Только подошел к моему отцу и ударил его кулаком в лицо. Голова папы откинулась назад, из носа хлынула кровь. Он ошеломленно вздрогнул, но его взгляд говорил: Уходи отсюда, малышка.

– Хорошо! – крикнула я. – Я солгала! Оставь его в покое!

Гроссмейстер повернулся ко мне.

– Смертность – это абсолютная слабость. Она полностью формирует ваше существование. Каждый ваш вдох. Разве удивительно, что эльфы всегда были для вас богами?

– Для меня – никогда.

– Брось свое оружие.

Я опустила пушку на землю, вытащила из-за пояса пистолет, бросила финку из рукава и извлекла ножи из каждого ботинка.

– Копье.

Я уставилась на него. Если попытаюсь метнуть копье с сорока футов, которые нас разделяют, что хорошего из этого получится? Даже если попаду ему прямо в сердце, то он не умрет сразу же, потому что наполовину является человеком. Я не сомневалась, что по крайне мере один из моих родителей погибнет через несколько секунд после того, как я брошу копье, если не оба.

Тяните время, сказал Бэрронс.