В последние десятилетия стал популярен цивилизационный подход к истории, который зародился довольно давно. Уже в XIX в. русский ученый Н.Я. Данилевский выделял десять культурно-исторических типов. В начале 1920-х гг. увидела свет знаменитая книга немецкого ученого О. Шпенглера «Закат Европы», в которой вся история предстала в виде рождающихся, живущих и умирающих цивилизаций. Свою схему локальных цивилизаций предложил в двенадцатитомном труде английский ученый А. Тойнби. К исходу XX столетия все более актуальной стала казаться (и не без основания!) проблема столкновения цивилизаций, что и отразил в своей известной работе С. Хангтинтон.

Теория цивилизаций, безусловно, имеет право на существование. Она выросла на почве реальных различий между народами, религиями и культурами. Однако она не должна заменять собой анализа истории каждой конкретной страны, ибо страны даже одной цивилизации зачастую имеют много различий между собой и идут разными путями. Мы вполне можем говорить о России, как отдельной цивилизации, но позволяет ли это понять ее исторический путь? Ее можно отнести к странам восточно-христианской цивилизации, как, например, Сербию. Но много ли сходства в развитии России и Сербии? В 1920-е годы в эмиграции в трудах П.Н. Савицкого, Г.В. Вернадского, Н.С. Трубецкого и других сформировалась евразийская теория, согласно которой Россия исторически связана, прежде всего, с древними империями Евразии и, будучи главной силой огромного евразийского пространства, противостоит Западной Европе. Сейчас этот подход вновь стал актуальным, хотя с ним можно во многом поспорить.

Важной вехой в становлении современной исторической науки стал 1929 г., когда двое французов: Л. Февр и М. Блок основали научный журнал «Анналы». Они призывали к более широкому подходу к истории, созданию «тотальной истории», т. е. истории целостной, синтетической. В трудах их последователей, прежде всего Ф. Броделя возникла «новая историческая наука». Ее особенностью был междисциплинарный подход, в рамках которого при активном участии социологии изучалась социальная история, с помощью культурологии – история ментальностей. Получила развитие политическая антропология, которая в западной науке стала частью широкой дисциплины: науки о человеке (science of man). Междисциплинарный подход сохраняет свою актуальность и поныне, поскольку зачастую открытия происходят на грани наук. Важно только, чтобы историческая наука не растворялась в других дисциплинах гуманитарного и социального цикла, сохраняла свою самостоятельность и свои методы научного исследования.

В 1990-е годы наблюдался неоднозначно трактуемый исследователями постомодернистский вызов истории. Он вновь возрождает несколько скептический подход к возможностям исторической науки, когда в рамках так называемого лингвистического поворота язык предстает как главный смыслообразующий фактор, ставится под сомнение адекватность восприятия языковых конструкций. Но, как это часто бывает, негативизм на начальном этапе в дальнейшем приводит к плодотворному развитию. В научный анализ включаются новые методы и даже научные системы: семиотика, гендерный анализ, история повседневности, история ментальности, локальная история и многое другое. Кризис исторический науки, о котором часто говорят, является во многом надуманным… Представляется, что история должна играть гораздо большую роль в современной жизни, быть эдакой практической историей, без которой общество не только не может осознать свое прошлое и настоящее, но и определить дальнейшие пути развития.

Идет естественный процесс дифференциации исторического знания: выделения новых его областей и даже новых исторических дисциплин. Те дисциплины, которые раньше назывались вспомогательными, теперь претендуют на то, чтобы стать основными. Без таких наук, как историческая география, демография, палеография, нумизматика и другие, невозможно представить современный исследовательский процесс.

Реалией нашего времени является также изучение «исторической памяти», которая непосредственно связана с «историческим сознанием». Если история как наука – это изучение научными методами самой истории, ее фактов и процессов, то исследование исторической памяти так же научным инструментарием позволяет понять, как история отразилась в коллективном сознании, что тот или иной социум считает значимым и почему, а что он склонен придать забвению.

В основе исторического исследования должны лежать факты. Однако само понятие исторический факт является достаточно сложным и спорным, поскольку меняется в зависимости от эпохи, мировоззрения людей, накопления знаний. Выяснилось, что фактами могут быть даже пробелы в источниках. Впрочем, уже в позапрошлом столетии наш выдающийся историк Н.И. Костомаров писал: «Если бы какой-нибудь факт никогда не совершался, да существовала бы вера и убеждение в том, что он происходил, – он для меня остается так же важным историческим фактом».

Итак, бесспорно только то, что факты надо получать из источников. Есть разные классификации исторических источников, но в самом общем приближении они делятся на письменные памятники и памятники материальной культуры. Памятники материальной культуры изучаются, прежде всего, археологией. Количество археологических источников постоянно возрастает, но, к сожалению, они зачастую немы. Письменные источники располагаются на временной шкале весьма неравномерно. Хуже всего дело обстоит с древними памятниками. Так, найти новый письменный памятник древнерусской истории уже практически невозможно. Хотя и тут могут быть исключения: сравнительно недавно были открыты новгородские берестяные грамоты, количество которых составляет в настоящее время больше тысячи.

Когда речь идет о современности, возникает другая проблема: как выудить нужные источники из моря источников, как их классифицировать, какие привлечь для целей исторического исследования. Впрочем, могут быть трудности и другого рода, особенно в России: многие документы по-прежнему под грифом «секретно» и допуск к ним ограничен.

Работа над источниками включает в себя внешнюю и внутреннюю их критику. Внешняя критика состоит из процесса установления подлинности источника, обстоятельств его появления, авторства и т. д. Этот этап крайне важен: известны многочисленные случаи подделки исторических памятников. Задача внутренней критики состоит в установлении смыслового содержания истории, истолковании источников. В наши дни эту стадию зачастую относят к сфере герменевтики, т. е. «науки о понимании».

В идеале историк должен собрать исторические источники, изучить их и выдать на- гора историческое исследование. Однако начать здесь с чистого листа все равно не удается, ведь у каждого историка есть некое «внеисточниковое» знание, полученное раннее из учебников, монографий, статей и т. д. Более того, без концепции изучение истории просто невозможно. «Постановка проблемы – это и есть начало и конец всякого исторического исследования. Где нет проблем – там нет и истории, только пустые разглагольствования и компиляции», – писал Л. Февр в своей знаменитой книге «Бои за историю». Историк обязательно должен иметь концепцию, сформулировать гипотезу, иметь какую-либо основную идею, которая лежит в основе его сочинения. Однако возникает опасность того, что эта концепция, априорно принятая, будет давить на ученого, и он будет подгонять под нее исторические факты. Возможна и обратная ситуация: не имея концепции, историк будет собирать разрозненные факты, пусть и искусно обработанные, и превратится в древнего антиквара – коллекционера самодовлеющих фактов.

Как выйти из этой ситуации? Историка можно уподобить путнику, бредущему по узкой тропинке среди топкого болота. Концепция (гипотеза) для него своего рода щуп, т. е. палка, которой он проверяет твердость почвы на пути перед собой. Болото – скопище фактов, в них вполне можно увязнуть. Если факты подтверждают гипотезу, то путь продолжается…

Конечно, мы представляем себе ситуацию, когда историк свободен в выборе пути, когда на него не влияет «контекст эпохи». Речь идет о мощном влиянии идеологии, которое в некоторые периоды становится для историка невыносимым, совершенно порой деформируя научное виденье прошлого. В XX столетии пример такой ситуации являет гитлеровская Германия. В СССР «партия и правительство» также постоянно вмешивались в ход исторических исследований. Отсюда возникал феномен страны с «непредсказуемым прошлым».