Но единожды не сдержавшись и заговорив, он уже не мог отступить назад. Милдрет притягивала его лучше, чем любой магнит. Грегори мог стоять в стороне, когда просто смотрел на Милдрет, и лицо девушки, полупрозрачный, будто истончившийся лист бумаги, профиль будил в его груди наслаждение, смешанное с болью. Он мог смотреть так часами, не делая ничего. Но когда Милдрет говорила с ним, звала так, будто помнила что-то, будто точно так же хотела его – противиться уже не было сил. И Грегори чувствовал, как сдаёт стены своей крепости одну за другой.

А теперь Милдрет вошла в его дом.

Грегори отчётливо понимал, что, коснувшись её всего раз, всего раз позволив пересечь порог, не сможет отпустить уже никогда. Он чувствовал, как стремительно несётся к пропасти – и не может свернуть – если только самую малость замедлить ход.

Уже к двум часам дня он понял, что не сможет вернуться поздно, как обещал, если там, дома, его ждёт Милдрет. И, бросив половину намеченных дел недоделанными, вернулся в машину и направился в Воксхолл.

Красивая.

Грегори с трудом удавалось подавить улыбку, когда он просто смотрел, как Милдрет рисует, как запрокидывает голову назад, вглядываясь в рисунок облаков на небе, и как при этом открывается взгляду её нежное беззащитное горло с едва заметными прожилками голубоватых вен.

Кейтлин отказалась уходить. И в этот вечер, и в следующий, и через неделю. Впрочем, отказом это всё-таки трудно было назвать.

На следующий день она всё-таки поехала на свой мастер-класс, и два часа, пока шло занятие, Грег ходил кругами вокруг машины. Крупные хлопья мокрого снега падали ему на плечи, но Грег не мог думать ни о чём, кроме того, что Милдрет там, за стеной – рядом с другим. Он пытался заставить себя успокоиться, но сам факт того, что Милдрет в самом деле существовала, не давал ему работать, спать и есть. Грегори смутно помнил, что раньше было иначе. Что он всегда умел контролировать себя – но эти мысли ничуть не помогали. Сейчас самым важным была Милдрет. И от того, что она была не рядом, Грегори медленно сходил с ума.

Когда же в вечерних сумерках Милдрет вышла наконец из особняка, с лёгкой улыбкой на губах и с картиной в руках, сердце сдавило от мысли, что эта улыбка может принадлежать не ему.

Грегори кивнул Милдрет на дверцу машины с левой стороны, а сам обошёл её и сел за руль. Милдрет тут же оказалась рядом с ним – в замкнутом пространстве маленького салона, пахнущая красками и приближающимся рождеством.

– Я хотела подарить это тебе, – Милдрет кое-как развернула картину в руках.

Грегори замер, разглядывая замок, изображённый на ней. Закрыл глаза, невольно сравнивая с тем, что помнил он. Замок был не тот – и в то же время Грегори чувствовал, что Кейтлин пыталась изобразить именно его. Те же клочья тумана, что плыли по долине по утрам, когда…

Грегори качнул головой.

– Я был бы рад, – снова, стараясь спрятать улыбку, сказал он. Кейтлин улыбнулась ещё шире и замерла, глядя на спутника.

– Что? – спросил Грегори, чувствуя, что и его губы силятся расползтись в улыбке.

– Я хотела бы нарисовать тебя.

Сердце Грега стукнуло, и он прикрыл глаза, задержал дыхание, пытаясь замедлить бег крови по венам.

– Зачем? – спросил он.

Кейтлин пожала плечами. Она всё ещё продолжала внимательно рассматривать лицо Грега.

– Я всегда рисовала, чтобы увидеть наяву свои сны. Наверное, и правда странно, что я хочу нарисовать того, кто и так существует наяву. Но я целыми днями думаю о тебе. И мне уже трудно представлять что-то ещё, кроме твоего лица.

Грегори открыл глаза.

– Ты так хочешь увидеть их наяву? – спросил он, и улыбка исчезла с его губ.

Кейтлин отвернулась, и взгляд её замер, устремлённый куда-то сквозь лобовое стекло. Потом медленно кивнула.

– Да. Они бывают болезненными, Грег. Но они куда реальнее всего того, что происходит здесь. А я устала… устала жить в мире, который мне безразличен.

Грег вздохнул.

– Ни в прошлое, ни в свои сны попасть нельзя. Нравится тебе или нет, но это твой мир. Ты должна научиться его любить.

Кейтлин вскинулась, взгляд её заострился, и Грегори на мгновение показалось, что он видит Милдрет – такую, какой она была.

– Я не должна ничего и никому.

– Даже себе?

Кейтлин снова опустила плечи и замолкла, растерянно глядя в пустоту.

– Не знаю, Грег. Я запуталась. Но я знаю, что не хочу здесь жить.

Грег вздохнул. Он знал это чувство, хотя не мог бы сказать, что оно так уж ему близко. В отличие от Кейтлин у него было всё, что могло бы наполнить его жизнь – а теперь, кажется, была ещё и Милдрет.

– Куда тебя отвезти? – спросил он.

Кейтлин плотно сжала губы. Грег ждал. Торопить её он совсем не хотел – ему хорошо было просто сидеть вот так, рядом, в тепле салона, и говорить. Если бы знать, что Кейтлин никогда не отвернётся от него – тогда можно было бы вообще никуда её не отпускать.

– Я не хочу к Джеку, – сказала Кейтлин. – Я не хочу с тобой расставаться.

Грег закрыл глаза. Представил стройную фигуру в одном полотенце на собственной кухне. Потом – лицо Кейтлин в окружении растрёпанных волос, тонущее в подушках на диване в гостиной. Захотелось взвыть.

Он молча завёл мотор, и только когда машина свернула, услышал вопрос:

– Куда мы едем?

Грег не стал отвечать. Впрочем, Кейтлин ответа особо и не ждала. Она убрала картину на заднее сиденье и, достав откуда-то блокнот, принялась что-то набрасывать карандашом. Не удержавшись и кинув взгляд на бумагу, Грегори увидел собственное лицо. Кейтлин поймала его взгляд и улыбнулась, и не думая прятать набросок. Грег покачал головой. Ему опять захотелось улыбаться, но он заставил себя подавить порыв.

Машина остановилась около небольшого ресторанчика, и Грег вышел, давая понять, что нужно следовать за ним. Поставил машину на сигнализацию и вошёл внутрь.

Они устроились на диванчиках у окошка и, заказав лёгкий ужин, замерли в молчании, глядя друг на друга.

Грегори заметил, что Кейтлин не очень-то любит говорить о себе. Это была не застенчивость – скорее, просто отсутствие потребности рассказывать о том, что с ней происходило. Сам он тоже не любил говорить, так что они постоянно оказывались в подобной тишине. Грег видел в глазах Кейтлин любопытство, но не спешил на него отвечать – боялся, что невзначай произнесёт что-то не то. С другими он легко разделял прошлое и настоящее, но другие были будто бы за стеной, а Кейтлин – здесь, внутри него. Он то и дело путал имена у себя в голове, то и дело ждал, что Кейтлин произнесёт что-то, что могла бы сказать только Милдрет – но этого никогда не происходило. Или почти никогда. По крайней мере, такое случалось настолько редко, что Грег ничего не замечал.

– Расскажи о себе, – попросил Грег наконец, продолжая разглядывать её.

Кейтлин пожала плечами.

– Ты знаешь обо мне всё. Лучше расскажи о себе.

Грег улыбнулся. Хотелось ответить то же самое, но приходилось напоминать себе, что Кейтлин спрашивает, скорее всего, не о прошлом, а о том, что происходит сейчас.

– Где ты работаешь? – уточнила наконец Кейтлин.

Грег улыбнулся краешком губ.

– Я пишу.

Брови Кейтлин поднялись вверх.

– Замки, – уверенно сказала она.

– Нет, – Грег качнул головой, – первая работа была по Камбрии, да. Потом Лондон. И в следующем году будет Париж.

– Я почти угадала, – Кейтлин задумчиво улыбнулась, соотнося что-то у себя в голове. – А почему именно так?

– Мой отец увлекается историей, – произнёс Грегори то, что говорил всегда, и то, что ему самому впервые показалось враньём.

Кейтлин разочарованно покачала головой, но ничего не сказала. Иногда Грегу казалось, что Кейтлин помнит всё. Что видит его насквозь.

На какое-то время разговор снова заглох. Принесли ростбиф с картошкой и розмарином. Они ели, то и дело поглядывая друг на друга, и Грег чувствовал, что с каждой секундой всё более невыносимо становится просто смотреть – хотелось касаться волос Кейтлин, её щёк, чувствовать, что она в самом деле живая.