– В смысле? – лепечу я тембром интеллигентной овцы. Не самым достойным, но тоже редким в наши дни. Это я от неожиданности. Как-то расслабилась и не ждала появления героя именно в новодельной булочной. – И сейчас? – пытаюсь шутить.

– О да, вижу, вы знакомы с основным принципом дзен-буддизма, – пытается шутить баритон.

– Как же, как же, вконтакте только об этом и пишут, – не унимаюсь я. Мне так и хочется произвести впечатление быдла. Могу себе позволить. Петербурженка я или кто?!

– Так с собой или здесь? – вежливо, имитируя французскую элегантность, вмешивается продавщица.

– Ладно, давайте здесь. Только я сама заплачу.

– Позвольте мне, – мягко отодвигает меня высказыванием от приемника кредиток мой кавалер.

– Нет уж, я сильная и независимая женщина. Девушка. В Петербурге принято говорить «девушка», вне зависимости от… От всего вне зависимости.

Что-то я слишком теряюсь, не нравится мне это.

– А вы можете позволить себе побыть слабой и зависимой? Недолго, минут двадцать-тридцать?

– Вы что, извращенец? – Я начинаю нервничать. Ничего остроумного не приходит в голову. Смущение растет. Симпатия растет пропорционально смущению. Но я сопротивляюсь.

– Ну зачем же так. Я просто мужчина. И мне приятно угостить вас кофе. Если для этого требуется ваша слабость и зависимость – я прошу вас уступить в виде исключения.

Бли-и-и-ин. Ну все, я влюбилась. Нет. Нет, не влюбилась. Но сказал красиво. По-киношному. Все-таки сценарист мой не дундук. Хотя некоторые штампы…

– Хорошо. Двадцать минут. – Я пытаюсь подчеркнуть независимость и проявляю благородство. Я согласилась побыть слабой. Оказалось приятно. Но он не должен об этом знать. Поэтому немного напора не помешает. Я уже достаточно ходила на первые свидания, где была самой собой или такой, какой мне хотелось быть, – воздушной, ранимой и сентиментальной. Иначе говоря, слабой и зависимой. Ничем хорошим это не заканчивалось. Хотя впечатляло стопроцентно. Но сейчас не время размышлять о психологии отношений. Я уже в образе, кофейная пенка приятно касается губ, слойка пока не тронута. Не понимаю, как ее надкусить поэлегантнее… Слоеное сыпучее тесто, крем в непредсказуемом уголке и количестве. Пусть пока полежит от греха подальше.

– Меня зовут Николай. А вас?

Мне тут же, конечно, хочется сказать «Авас», как в популярной в далекие годы моего детства юмористической миниатюре, но я не рискую. Скорее всего, он не знает этой шутки или сочтет ее очень старомодной. Вместо этого я впервые в жизни вру.

– Валерия, – говорю я не своим голосом.

– Как интересно… Вам это имя совсем не к лицу.

– А какое к лицу?

– Ну, например, Александра.

Опа. Баритон еще и медиум. Стоит быть аккуратнее.

– Ну зовите Александрой. В конце концов, на ближайшие двадцать минут я спокойно вынесу еще один компромисс.

– Вы здесь живете, Александра? – продолжает Николай ничтоже сумняшеся, как сказала бы моя петербургская прабабушка, носившая перчатки при дворе Романовых. То есть как ни в чем не бывало.

– Жила, – отвечаю, надкусывая слойку. Если вытечет крем и посыплются слоеные крошки, тем лучше. – Пришла вот поностальгировать под дедушкиным балконом.

– Переехали, да? – сочувственно выпевает баритон.

– Вы очень проницательны, – язвлю в ответ. Слойка предательски пачкает подбородок.

– Я так сразу и догадался, что вы выросли в этом районе. Вы какая-то особенная.

А вот это уже выглядит дешевым подкатом. Я все-таки не восемнадцатилетняя дурында, чтобы расчувствоваться от подобной лести. Надо бы собираться. Нарочито гляжу на часы и констатирую факт:

– Ну что ж, Николай. Двадцать минут прошло, я, пожалуй, пойду. Спасибо, все было очень вкусно.

– Хорошо, Александра. Спасибо и вам. Можно последнюю просьбу?

– Не уверена, но попробуйте. И кстати, напоминаю, что теперь я снова Валерия.

– Да, Валерия… Конечно же. Покажите, пожалуйста, дедушкин балкончик. Мне просто любопытно. Если это вас никак не ущемит.

Балкончик не ущемит, конечно. Тем более сама собиралась на него взглянуть. И мы выходим на Чкаловский проспект. Кирпичная стена, осыпавшаяся по всему периметру крошечного балкончика с чугунной оградой из листиков, смотрится еще большей реликвией на фоне отчаянно новых стеклопакетов. Хорошо хоть они цвета венге, а не офисного белого. Было бы как-то совсем не к месту. Видимо, въехал кто-то богатенький. Ну и хорошо. Идею с заходом в квартируя, пожалуй, оставлю. С такими стеклопакетами не стоит рисковать. Мою ностальгию вряд ли поймут. Интересно, понимает ли ее Николай, когда вместе со мной задирает голову? Я-то смотрю в свое детство, а он куда?

Ох, ну и денек вчера выдался. Николай определенно запал мне в душу. Кажется, я никогда так подробно не вспоминала свое детство, как в нашу с ним прогулку. После балкончика двинулись по Чкаловскому, дошли до Большой Зелениной, потом до Песочной набережной, но не стали перебираться на Крестовский остров, а прогулялись вдоль реки, потом повернули на Ждановскую и вдольтихого Петровского парка и дремлющих до поры до времени софитов одноименного стадиона дошли до Тучкова моста. Расстались в итоге на Васильевском острове. Соврала, что живу в Тучковом переулке. Всегда мечтала, кстати, иметь здесь маленькую мансарду. Когда прощались, у меня было ощущение, что он мой родственник или, как минимум, психотерапевт. Правда, ни то ни другое не предполагает налета романтики. У меня же он присутствовал, как я ни сопротивлялась поначалу. Все же голос Николая… пробирал до мурашек, если вовремя не взять себя в руки. Вот я и разоткровенничалась.

В самом деле, мало кому из поклонников я признавалась, что с дедушкиного балкончика кидала фантики от конфет на головы прохожих. Не попадала почти никогда, а точнее, попадала совсем не в того, в кого целилась, – не учитывала поправку на ветер. А еще под балконом была трамвайная остановка, и мы с мамой все время ждали на ней трамвая номер три. Ждали-ждали, а он все не ехал, и тогда мама говорила: «Ты же можешь наколдовать, чтобы он пришел». Я начинала колдовать, бормоча выдуманные заклинания и трижды повторяя: «Трамвайчик, приходи». И он тут же появлялся. Каждый раз. Не знаю, как мама подгадывала момент, ведь колдовать я начинала только после ее просьбы. Впрочем, однажды я узнала и ее метод: нужно просто закурить сигарету, и общественный транспорт сразу появится.

Николай, кстати, удивился, что по Чкаловскому еще недавно ходили трамваи. Так и правда не скажешь. Он и на проспект-то не похож – узкий, кривой, перспективой и не пахнет. Но именно здесь начинается для меня Петербург. Тут дом. И переехать мне удалось отсюда тоже только на Петроградку. Она не отпускает. А Николай оказался москвичом, приехавшим в Петербург по работе. Редкий экземпляр и потому очень привлекательный. Никогда не встречала таких. Дал визитку. Оказалось, главный редактор какого-то издательства. Делает проект про Петербург, даже предложил что-нибудь для них написать. Например, «Непарадный Петербург» или «Адреса любви». Сказала, что подумаю. Воттеперь сижу думаю. И зачем я представилась Валерией? Нашла бы его в фейсбуке, и можно было бы переписываться до посинения и прощупывать почву. А так придется звонить, к тому же самой, я-то не оставила ему свой номер. Показалось, так будет загадочнее и по-петербургски. А вообще надо презреть все эти весенние провокации, выкинуть визитку и положиться на судьбу. Питер – город маленький, сведет сам, если это судьба. Все же петербургские девушки ужасно романтичные. И не торопятся. Даже если через месяц друзья и родные радостно скажут им: «Белкам тузе клаб 30+!» Но мне все еще 29.Так что не дождется. Решила: выкидываю визитную карточку.

Как ни стыдно звучит, но я впервые за долгие годы сама вспомнила, что сегодня день рождения моего дедушки Коли, балкончик имени которого мы рассматривали вчера с Николаем. Обычно мне напоминает мама, и я каждый раз испытываю муки совести, потому что сама этого не помню. Дедушка умер, когда мне было тринадцать, и, по правде сказать, тогда я даже не очень поняла, что случилось. Он был уже давно прикован к постели и не выходил даже на свой балкончик, просто лежал себе в комнате целыми днями, я только заходила сказать ему «привет» и принести кружку чая. А ведь когда-то он рассказывал мне истории про якобы приснившиеся ему в комаровском лесу грибы, и мы с ним шли с корзинками проверять, вещий ли был сон. Грибы всегда находились. Всегда, и в точности такие, какие описывал дедушка. «Вот под этим кустиком посмотри, мне снилось, что там две красные сыроежки». «А здесь за пеньком должен быть подосиновик». «А на полянке возле кривой сосны – лисички». Только став взрослой, я догадалась, что дедушка примечал все эти грибы на утренней прогулке, благо вставал он в шесть утра и не торопясь, опираясь на тросточку, совершал утренний моцион. А уже когда просыпалась я, мы шли с ним вместе в лес, и я всякий раз испытывала восторг от дедушкиных суперспособностей. Согласитесь, ясновидящий (пусть даже дар касался только грибов) дедушка – это же куда интереснее, чем просто дедушка.