– Что, ты правда выкинула визитку? – Моя подруга Лера не может мне поверить. – А фамилию хотя бы запомнила?

– Ну конечно. Романов.

– Николай Романов? Гы-гы. – Ирония подруг более чем понятна. Мне остается только мычать, соглашаясь.

– А он больше похож на Николая Первого или на Второго? – Варя (тоже коренная петербурженка из интеллигентной семьи инженеров-физиков) окончила исторический факультет.

И пока мы слушаем увлекательнейший сравнительный анализ личностей двух Николаев, сено заканчивается и нам приносят десерт «Мамин любимый цветок». Это хит местной кухни, который просто обязан съесть всяк сюда входящий. И непременно запостить его в инстаграм, даже если презираешь фото в жанре инстафуд. Выглядит десерт как только что упавший на паркетный пол горшок с цветком. Глиняный горшок разбился, земля высыпалась на пол, а сам цветок, точь-в-точь фиалка, беспомощно растопырил листочки, так и умоляя пересадить его, пока мама не вошла в комнату и ничего не заметила. И это все тоже можно есть. Кроме паркета, разумеется, – это всего лишь поднос, стилизованный под паркетную доску. Их шеф, наверное, продал душу дьяволу. Чертовски тонкая работа, и хоть я не люблю пафос, которым немножечко веет в этом заведении (утверждение не голословное: достаточно упомянуть, что туалетная бумага тут черного цвета), я сдаюсь. Вкусно, воздушно, художественно. И тихо. Но это вряд ли заслуга заведения, скорее, рабочая среда перед последним предпраздничным днем. Все стараются доделать дела, чтобы потом отдыхать с четверга по понедельник. А мы предусмотрительно отмечаем заранее. Главным образом чтобы не видеть всех этих парочек с цветами на столиках. Напомаженных, с уложенными волосами дам, унылых кавалеров, шумных компаний одиночек и псевдоловеласов, которые непременно начнут подкатывать, предварительно приведя себя в форсированное расположение, как сказал бы Федор Михалыч Достоевский. Настоящие петербурженки, ко всему прочему, довольно интровертны. А если копнуть глубже и несколько приукрасить, что я и стараюсь делать в целях повышения самооценки, просто любят эксклюзив. Так что мы в ресторане почти одни. Возможно, по этой причине или благодаря тому, что мы сегодня и правда прекрасны, как всегда, нам приносят три шота с клюквенной настойкой – подарок от заведения. И это уже провокация. Напиток просто божественный, и приходится заказать еще по одной, а потом попробовать «другие сезонные предложения». Кажется, кто-то из нас сегодня «полетит в Ленинград», как в знаменитом кино. Зато нам весело и мы начинаем фантазировать, наконец-то переключаясь с истории России для средних классов школы на дерзкие предположения о том, что сейчас сюда непременно придет лидер того самого «Ленинграда» Шнур, непременно грустный и один. Допустим, поссорился с женой. Мы ему непременно понравимся, все три, и за ужин можно будет не платить, а он расскажет нам о своих творческих планах и о том, что собирается подарить своей Матильде на Международный женский день. Мы наперебой обсуждаем варианты: диадема с голубыми бриллиантами, сменные лабутены или романтический уик-энд в Милане. Нет-нет, мы вовсе не завидуем красивой жизни. У нас другая красота. И я себя слабо представляю в лабутенах, а они слабо представляют себя на мне. Но после наливки фантазию не унять, это тоже особое свойство питерских девушек, которым редко удается воспользоваться в коммерческих целях. Чистое творчество. Материализация безумных мыслей и идей, которые потом можно описывать в романах. В прошлый такой раз мы, помнится, выдали меня замуж за Киану Ривза. Сошлись на том, что он очень органично вписался бы в мой быт, как самый открыто рефлексирующий актер, которому не претит съесть в парке гамбургер в свой день рождения. Однако, Кианушка, как мы теперь его ласково зовем в нашем девичьем кругу, так и не появился на горизонте. А вот Сергей Владимирович Шнуров возник в дверях после шестой или седьмой рюмки.

– Ущипните меня, девочки. Шнур.

Я сидела лицом к дверям, а подруги напротив, спиной. Видно только мне. Или только я из нас троих дошла до кондиции.

– Только не поворачивайтесь! Просто ущипните! – Я запаниковала. Мужчина, похожий на Шнура, подошел к стойке, сел, взмахнул рукой, моментально получив свой эспрессо, закурил сигарету. Ему можно, наверное. Хотя законом запрещается. Уставился в свой гаджет.

– Вот теперь можете обернуться, – шепчу я. – Только аккуратно.

Обе подруги плавно, словно их замедлили, как кинопленку, и синхронно, словно тренировались к летней олимпиаде, поворачиваю голову, в остальном сохраняя полную неподвижность. У меня в голове в этот момент зазвучал отчетливый саундтрек «В Питере – пить».

– И правда Шнур, – хором шепчут девчонки.

Вот так и проверяется настоящая питерская или, как я сама себя поправила бы, петербургская интеллигентность. Мы все изрядно выпили. И границы стерты по полной программе. Но мы все равно не кидаемся к хозяину заведения фотографироваться и брать автографы в паспорт или на грудь. Мы по-прежнему продолжаем сидеть, пусть и немного обалдев – даже не потому, что увидели живого Шнурова, как сказала бы бывшая искусствовед, а ныне пиарщица Лера «на расстоянии вытянутой руки», а потому, что почувствовали ощутимый пиетет перед мирозданием, реализовавшем наши клюквенные фантазии, словно по щелчку пальцев. Интересно, что будет дальше. Сидим. Ждем. Стремительно трезвеем и на всякий случай подзываем официанта, чтобы принес нам счет. Я искоса наблюдаю за рок-звездой. Мужик как мужик. Но харизма распространяется в радиусе ближайших нескольких кварталов. А может быть, дело в эффекте знаменитой физиономии? Вот была бы я, к примеру, англичанкой, снесло бы меня сейчас его обаянием, или я сочла бы Шнура приподнявшимся на эпатаже хипстером в летах? Нет, он не хипстер, он другой. У него есть бэкграунд. О, точно, надо срочно записать, а то забуду. Петербурженки – девушки с бэкграундом. Можно это сделать даже заголовком интервью, когда стану знаменитой, как Шнур, и меня спросят что-нибудь вроде: «А чем петербургские девушки отличаются от других?»

– Сашка, пошли уже, ночь на дворе. Сколько можно на Шнура пялиться!

– Тише, тише, девочки, вы что!

Надеюсь, он не услышал. Все так же уткнулся в свой айфон. А может, нет у него никакого бэкграунда? Ладно, мне-то что. Пора идти. За нами уже и такси приехало. Выходим. Садимся – Лера и Варя сзади, я, как самая чувствительная к укачиванию, выпросила место рядом с водителем. Однако моя дверь не открывается, заело. Еще раз – тщетно, тут еще и сумка падает.

– Девушка, это ваше? – слышу я голос откуда-то сверху, а перед собой вижу черные лакированные носы и шнуровку новехоньких ботинок. Затем мне под нос суют ноты арии Перголези «Se tu m’ami». Если в переводе:

Ноты определенно выпали у меня из рабочей папки. А держит их определенно Шнур.

– Мое, – говорю я, присев на тонкий слой свежевыпавшего вечернего снежка.

– Слушайте, у меня к вам дело есть, – отвечает Шнур и протягивает мне руку.

И я не еду домой с девчонками. Вот это в Питере – пить. Это я понимаю.

Как бы ни болела голова, я не могу не зафиксировать события вчерашней ночи. Оказалось, что Шнур, увидев ноты, загорелся идеей исполнить арию Перголези в качестве весеннего экспромта на своей частной вечеринке в честь наступления весны. Вечеринка состоялась как раз вчера ночью, а зашел он в «КоКоКо» перед этим в паршивейшем настроении. Перголези снова вдохнул жизнь и в него, и в меня: вернувшись в ресторан, мы выпили кофе и незамедлительно приступили к репетиции. Откуда ни возьмись появился электронный «рояль в кустах», и мы начали разучивать арию. Мотивчик «могильщику русского рока» был знаком. Среди академических музыкантов эта ария – расхожая попса, но я не думала, что неакадемический Шнур знаеттакие вещи. Стекстом было чуть сложнее. Сергей хотел исполнять непременно на итальянском. И, обоюдно плюясь от условности транскрипции, мы написали русскую шпаргалку, как в плохих разговорниках: «Сэ ту мами, сэ ту со спири» – и так далее, до «джентиль пастор».