Было действительно тихо — очень. Городской шум досюда почти не долетал, и на миг у Лорен возникло странное ощущение, что они с Майклом — единственные оставшиеся на Земле люди.

— Ты, наверное, сейчас думаешь, — внезапно сказал он, — как это журналист, вроде бы респектабельный человек — и вдруг дошел до того, что живет на стоянке?

— Э-ээ… да, — кивнула она, хотя на самом деле думала совсем о другом — о том, как не хочется сейчас вставать и тащиться на вокзал, забирать там сумку и идти на автостанцию — спать ей сегодня предстояло именно там.

— Все просто — я поругался с главным… ну, в смысле с главным редактором. Началось с мелочи, с не понравившейся ему фразы в заметке, и каким-то непонятным образом дошло чуть ли не до драки. Мы с ним и раньше ругались, и я думал, что все обойдется, но наутро меня просто не пустили в редакцию. Мало того — он раззвонил всем, что я скандалист, который не умеет работать. Это выяснилось, когда я начал искать работу — я-то был уверен, что меня везде с руками оторвут… В общем, через пару дней я разругался с Вероникой… со своей бывшей — она стала капать мне на мозги, чтобы я пошел к Джекобу и попросил прощения. Кроме того, хотела, чтобы я избавился от Чалмера и продал "Леди". И я ушел от нее — сначала в отель, а потом вот сюда.

— Так ты был женат? — сообразила Лорен.

— Нет, — Майкл поморщился, словно сама эта мысль вызвала у него раздражение, — мы просто вместе жили.

Что — без кольца, без брака? Хотя это же Нью-Йорк, не Глен-Фоллс… да и ей ли кого бы то ни было осуждать — после всего случившегося. Мама наверняка до сих пор опускает глаза, встречаясь с бывшими подругами по церковному клубу…

— Но сейчас ты уже работаешь?

— Да нет, — отмахнулся он, — это так, подработка. В штат меня не берут… то есть кое-где и взяли бы, но рядовым и без своей колонки — а это для меня, сама понимаешь, шаг вниз. Но статьи иногда заказывают, эссе…

Некоторые слова из тех, что он говорил, Лорен не понимала, но переспрашивать стеснялась. Да и зачем? — понятно же, что человеку просто надо выговориться.

— …Я все равно пробьюсь, — продолжал Майкл. — Лето — мертвый сезон, а вот осенью…

Хотя она знала, что время позднее и ей давно пора быть на вокзале, но перебить его просто язык не поворачивался.

Наконец, случай представился:

— Знаешь, давай-ка я еще чайник поставлю, — сказал он, но Лорен помотала головой:

— Да нет, уже поздно, мне идти пора. — Тоскливо глянула наружу, где тускло горели цепочки уличных фонарей.

— Темно уже совсем, — озвучил Майкл ее мысли.

— Ага…

— Ты не боишься в такое время одна по улицам ходить?

— А что делать? — невесело улыбнулась она.

— Хочешь — оставайся.

Так вот к чему были все эти подходцы и разговорчики… а она-то поверила, что он не такой же гад, как все.

— Нет, я пойду, — сказала Лорен резче, чем собиралась. Встала, добавила сердито: — Я же тебе говорила, я не из таких.

— Да я не в этом смысле, — воскликнул Майкл. — Просто действительно уже поздно, а это все-таки Нью-Йорк… А здесь, — похлопал по двери "Леди Удачи", — места вполне на двоих хватит.

Он не делал попытки вскочить, схватить ее или еще как-то задержать — лишь смотрел снизу вверх; глаза, невинные и удивленные, словно говорили: "Как ты вообще могла обо мне такое подумать?"

"Может, я и впрямь поторопилась с выводами?.." — подумала Лорен, вслух сказала уже мягче:

— Спасибо, но я все-таки пойду… неудобно.

Словно почувствовав слабинку, Майкл приложил руку к груди.

— Слово скаута — я не стану проявлять никакой… м-мм… ненужной инициативы. И дам тебе отдельное одеяло.

Лорен сама не знала, почему до сих пор не ушла и позволяет себя уговаривать — наверное, от мысли о темной улице, по которой, шарахаясь от каждой тени, ей придется идти, какое-то затмение нашло — и удивилась, услышав собственный голос, задумчиво произносящий:

— Юбка помнется…

— Ты можешь переодеться — я дам тебе халат.

Халат оказался банный, из толстой махровой ткани в серо-голубую полоску. Получив его, Лорен отправилась в туалет — переодеваться и мыться, одновременно ругая себя на чем свет стоит: "Господи, что я делаю? Зачем? Разве мужчинам можно верить?"

Но чистый и безлюдный туалет настроил ее на более умиротворенный лад. Умывшись и обтеревшись теплой водой, она снова надела белье, сверху халат; пожалела, что нельзя постирать блузку — не на руль же ее вешать сушиться, — вышла наружу и рысцой побежала к "Империалу" (а то вдруг кто-нибудь приедет и осветит ее фарами — наверняка решат, что сумасшедшая).

За время ее отсутствия "Леди Удача" преобразилась — весь ее салон представлял теперь собой некое подобие тахты, застеленной клетчатым пледом. Поверх него лежало два (не обманул) одеяла.

Майкл, копавшийся в багажнике, высунулся из-за поднятой крышки и сказал:

— Залезай и справа ложись.

Лорен послушно залезла в салон и легла, закуталась в одеяло. Майкл появился через минуту, сунул ей свернутый плед:

— На, возьми — вместо подушки.

Себе в изголовье кинул настоящую подушку, даже в наволочке, подождал, пока собачонка запрыгнет в машину, и захлопнул дверь. Растянулся рядом с Лорен и повернулся к ней спиной.

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — робко отозвалась она.

Действительно — не попытался ни придвинуться ближе, ни обнять… Внезапно что-то коснулось ее ноги — Лорен чуть не взвизгнула, но тут же поняла, что это устраивается на ночь собака.

Тугой узел напряжения у нее внутри постепенно расслаблялся, и, господи, какое же это было удовольствие — наконец-то поспать лежа, растянувшись во весь рост. Она думала, что долго не сможет заснуть — все-таки незнакомое место, да и незнамо кто сопит рядом — но рухнула в беспробудный сон почти сразу.

Всю ночь она проспала вглухую — если ей что-то и снилось, то не запомнилось. Лишь под конец приснился кошмар — Майкл, навалившись сверху, тискал ее, сопел прямо в лицо… Лорен задергалась, отбиваясь обоими руками, он странно, не-по-мужски взвизгнул — и она, наконец проснувшись, подскочила на постели.

В окно светило солнце, и никакого Майкла поблизости не было. Был только песик — зажавшись в углу салона, он испуганно смотрел на нее; судя по отчетливо читавшейся на мордочке обиде бедняга подошел ее понюхать, а она спросонья приняла его за насильника.

— Это что, я тебя, что ли, стукнула? — спросила Лорен полушепотом. — Извини, я не нарочно. — Протянула к собачке руку: — Пойди сюда, мой хороший, — вспомнила имя: — Чалмер, Чалмер…

Песик опасливо глянул на нее, но подполз ближе; впрочем, стоило ей погладить его, как он заулыбался, перевернулся на спину и распростерся перед ней, виляя хвостиком. Это означало приглашение почесать ему животик, что Лорен и сделала.

Переоделась она прямо в машине и вылезла на свет уже в приличном виде — как раз вовремя: Майкл, в спортивных штанах и майке, шел от лифта. Увидев ее, заулыбался:

— Кофе будешь?

— Буду, — Согласилась Лорен и побежала умываться.

На сей раз к кофе он выложил не вафли, а крекеры со вкусом сыра — солоноватые, с блестящими крупинками соли сверху.

Лорен похрустывала ими, меленькими глоточками запивая кофе. Было понятно и неизбежно, что сейчас она допьет и пора будет идти, и очень скоро все это — и стоянка, и живущий в машине человек, и его дружелюбная собачка — останется лишь воспоминанием. Хорошим воспоминанием, которое можно смаковать в плохие минуты — что бывает же и такое…

Похоже, встреча с Майклом продолжала приносить ей удачу: на подходе к вокзалу она нашла дайм (десятицентовик) — он валялся на тротуаре, втоптанный в грязь. Разумеется, подобрала. Дальше — больше: в туалете на автовокзале, в боковой кабинке она обнаружила теплую — прямо-таки горячую, — трубу. Тут же перестирала все белье, развесила там и сама заперлась в этой кабинке с подобранным в зале ожидания журналом "Сад и огород". Высохло за два часа.