— Так что у тебя с Нэйтом? — внезапно поинтересовалась суккуб.

В голове моей уже после пары глотков поселилась приятная лёгкость, и ещё слегка шумело, но эти ощущения мгновенно пропали, когда я вникла в суть вопроса.

— В смысле, что у меня с ним? — не поняла я и отпила ещё, чтобы вернуть это приятное чувство лёгкости, — Он мой командир. Он принял решение забрать меня в Корпус, а потом взял на себя ответственность за моё здесь пребывание. А ещё он мой киаму и мой друг. Вот, вроде, и всё.

— Не лей мне в уши елей, — шутливо погрозила мне пальцем пока ещё трезвая Катара, — когда мы с ним пересекались во время его отпусков, он говорил почти исключительно о тебе. Какая ты смелая и сильная, — глоток, — упорная, — ещё глоток, — и умная. Нет, у него точно к тебе что-то есть.

Эту удивительную новость точно следовало запить, но выданная мне бутылка уже опустела.

— Сейчас всё будет, — успокоила меня Катара, заметив, что я печально заглядываю в горлышко в слепой надежде на то, что там волшебным образом обнаружится ещё хотя бы глоток этого чудесного напитка.

Она встала и, слегка пошатываясь, направилась к шкафу за новой партией, но по дороге споткнулась, растянулась на полу и, негромко бормоча ругательства на своём языке, поползла к шкафу по-пластунски. Это неожиданно показалось мне очень смешным, и я засмеялась, чувствуя, как с каждым новым звуком, рождающимся у меня в груди и вылетающим изо рта, в голове взрываются маленькие весёлые искры.

— Сейчас всё будет, — обнадёживающе повторила Катара и залезла в шкаф полностью.

На этот раз её не было немного дольше, а в шкафу что-то характерно позвякивало, что вызывало у меня новые необъяснимые приступы смеха и, соответственно, новые взрывы у меня в голове. Назад Катара ползла на четвереньках, а за собой тащила объёмную сумку, звеневшую точно так же, как и несколько секунд назад шкаф.

— Так, вино ты уже попробовала, — задумчиво произнесла она, и я радостно кивнула, — теперь попробуй это.

Вслед за этими словами из сумки на свет были извлечены две пузатые бутылки красного стекла. Пробки были извлечены таким же варварским методом, после чего мы снова заняли свои места возле кровати.

— О чём я говорила? — смешно нахмурилась суккуб, — не помню. А, мы же хотели выпить за знакомство! У нас будет настоящий девичник, только для нас двоих, потому что фея ещё слишком маленькая.

— Кто? — удивилась я, сделав первый пробный глоток.

Напиток обжёг горло, а потом жидким огнём пробежал по всему телу. Вкус был странным и ни на что не похожим, но ощущения мне понравились, и я отпила ещё немного.

— Фея, — повторила Катара и защёлкала пальцами, пытаясь прогнать вызванный алкоголем ранний склероз, — ваша маленькая снежная королева.

— Тина? — уточнила я.

— Точно! — радостно воскликнула Катара и благодарно хлопнула ладонью по моему бедру.

Я поморщилась от боли — рука у моей собутыльницы была тяжёлая, и я представила себе синяк в форме женской пятерни, который обязательно появится у меня после этого. Возникшая в моём воображении картинка так меня насмешила, что я, согнувшись в пароксизме хохота, вылила на себя большую часть этого адского во всех смыслах пойла. Остальное залпом допила, чтобы прийти в себя, но это не помогло. Стало только хуже. Мысли путались, а здравый смысл нетерпеливо собирал пожитки, готовясь покинуть меня и оставить наедине с возникшими неизвестно откуда порывами. Мне вдруг захотелось творить безумства: например, пойти в общую столовую и, взобравшись на стол, рассказать всем, как же я люблю этот мир и всех его обитателей, или станцевать что-нибудь зажигательное под окнами Директора. Все гениальные идеи я прилежно запивала, и поэтому эта бутылка закончилась так же быстро, как и предыдущая. Я даже не успела расстроиться из-за этого, потому что опустевшую ёмкость у меня тоже забрали, и спустя секунду я уже с любопытством разглядывала длинную прозрачную бутылку, наполненную жёлтой маслянистой жидкостью, напоминающей по виду обыкновенный рыбий жир.

— Я превращусь в рыбу, — сделала я неожиданный даже для себя вывод, и услышала весёлый смех моей новой подруги.

— Вот это тебя кроет, — заметила она с непонятным восхищением, звуча при этом неожиданно трезво, — мне, чтобы дойти до такой кондиции, нужно выпить ещё столько же, и не этой водички, а кое-чего, гораздо более убойного.

— Я тоже хочу убойного, — ответила я, не решаясь, впрочем, пробовать то, что пробуждало во мне неприятные воспоминания из детства.

— До этого тоже дойдём, — успокоила меня суккуб, — ты пей, пей, это не страшно.

Я зажмурилась и, задержав дыхание, поднесла к губам узкое горлышко. То, что внешне вызвало у меня ассоциации с рыбьим жиром, по вкусу напоминало смесь грейпфрутового сока и неразбавленного медицинского спирта, и мгновенно ударило в голову. Перед глазами заплясали звёзды, и я откинула назад голову, широко распахнув глаза, чтобы не прервать ненароком их дивный танец.

— Что ты видишь? — спросила Катара, пристроившись рядом.

Голос её доносился до меня как через толщу воды, и я представила себе погружение в тёмную глубину, где нет ничего — ни света, ни звуков. И жизни там тоже нет.

Точно так же я тонула, когда меня накрыло на кладбище перед встречей с некромантом. Воспоминания о пережитом ужасе замелькали перед глазами, как кадры фильма в ускоренной съёмке. Кресты и памятники, Хирд-оборотень, твари, некромант, бело-голубой луч изгоняющего заклятия, летящий в Нэйта…

В сознание я вернулась с чувством дикого, первобытного ужаса, переполняющего всё моё существо, и от того, что Катара трясёт меня за плечи и что-то кричит мне в лицо, а по моим щекам катятся слёзы. Меня била крупная дрожь, и я вцепилась в плечи Катары. Она обняла меня, и я разрыдалась.

Наверное, напиваться в компании сверхъестественного существа со сверхъестественной же выдержкой было не самым лучшим моим решением, но это что-то сдвинуло во мне. Как машинное масло помогает избавиться от ржавчины на металле, так алкоголь в сочетании с воспоминаниями об одном из самых страшных моментов моей жизни помог мне отбросить все предрассудки, сковывающие мои мысли и чувства.

«Господи, — думала я, засыпая в тёплых объятиях суккуба, — я же люблю его. Я его люблю»

Наутро мне было так плохо, как не было никогда до этого. В голове будто обосновался целый оркестр, состоящий из одних только ударных инструментов, решивших исполнить этим чудесным утром все композиции из своего репертуара одновременно, а во рту образовалась целая пустыня. Как Сахара или Гоби, но поменьше. Вдобавок ко всему, солнечный свет, беспрепятственно проникающий в комнату через лишённое штор окно, нещадно бил по глазам, несмотря на то, что я ещё даже не успела их открыть.

Глаза открыть пришлось, когда рядом со мной кто-то завозился, и первые несколько секунд после этого воистину героического деяния я не испытывала ничего, кроме здорового недоумения, потому как места, где я, судя по всему, провела эту ночь, я категорически не помнила. Оркестр в голове ненадолго притих, видимо, недоумевая вместе со мной.

Тело рядом со мной негромко выругалось, причём не на моём языке, но очень знакомым голосом, и я слегка расслабилась. Катару я помнила, её слегка нестандартную манеру выражаться — тоже.

— Почему я здесь? — поинтересовалась я слабым голосом, и в поле моего зрения возникла встрёпанная голова моей новой подруги, очень удачно заслонив мне солнце.

— Ты не помнишь? — спросила она.

Что-то в её голосе мне не понравилось. Слишком много в нём было сочувствия, граничащего с откровенной жалостью, а жалость по отношению к себе я не любила так же сильно, как и лесть.

— Я была в больничном крыле, — начала я перечислять в хронологической последовательности события, которые худо-бедно отложились в моей памяти, — потом моя команда по очереди извинялась передо мной неизвестно за что, — я, прищурившись, посмотрела на Катару, — ты тоже.