Сейчас я не сомневаюсь никогда в его решениях, просто следую, доверяя ему. Тогда я уже начал сомневался, правильную ли сторону я выбрал? Мы ослабели и почти еле передвигались. Не может взрослый мужчина долго протянуть на соленой воде иногда обгладывая хорьков и птиц.
Лука ничего не говорил, не метался, просто ждал. Мне бы его веру. Очень часто он погружался в медитацию.
И они пришли…
Майлз с черными синяками под глазами и десятью здоровыми бойцами пришли за нами.
— Ты чертовски испугал меня, брат! — его голос был хриплым, на губах еле уловимая улыбка. — Мы долго искали Вас, на карте нет этой гребаной избушки на курьих ножках.
— Оливер выходил на связь?
Никогда раньше у меня так не текли слюни на обычную консервированную тушенку и хлеб. Казалось, что это изысканное ресторанное блюдо от которого хотелось облизывать пальцы. Насыщение никак не приходило.
— Нет. — он покачал головой. — Почему он не с Вами?
Лука промолчал, громко вздыхая и закрывая глаза. В такие минуты он думал и ему было лучше не мешать, он даже не реагировал на остальных, ему было нужно время. Когда он открыл их, в его глазах была только решимость и цель. И мы уже с Майлзом знали, что он решил…
Их взяли в плен, одного из них убили, ему практически повезло, потому что он умер мгновенно, не мучаясь, что нельзя было сказать о других. У меня желудок скрутило при виде их от жалости и отвращения. Я не знаю, смог бы ли терпеть унижения и пытки, но лучше умереть, чем стать предателем или так позорно валяться в луже собственных отходов.
Когда мы пришли, Оливер сидел в клетке весь избитый, в запекшейся крови, еле живой и почти сломленный. Хуже этих пыток для него было признать правду — Лука оказался прав.
— Я твой должник, Гроссерия.
— Засунь свой долг себе в жопу.
Потом был трибунал и военное расследование, затяжное с вытряхиванием всего грязного белья. Он не имел права принимать такое решение, подвергать всех риску, следуя за Оливером и ребятами, чтобы их спасти. Кем был отец Луки, кем была мать, как он рос, какие оценки получал, какое у него образование… Это было доступно почти всем. Цыган… Его клеймо из-за которого многие стали шарахаться, игнорируя его заслуги…
Оценивалось может ли парень из неполноценной, сомнительной семьи быть психически здоровым и принимать здравые решения. Бесконечные допросы, психиатрические тесты. Казалось, этому никогда не будет конца.
И тогда всеобщий любимчик вступился за него, принял всю вину на себя, произнес в казарме пламенную речь о том, что Лука Гроссерия их товарищ, гордость и что нельзя судить о людях по национальности, что он спас жизнь ему и многим другим. Не знаю, что двигало Оливером — хорошие побуждения или желание отдать долг, но этим поступком он только отвернул Гроссерия от себя. Они больше никогда не общались.
Лука Гроссерия, имеющий медали за отличие в военной службе и воинскую доблесть, ушел навсегда из армии, уведя с собой лучших. Я без раздумий пошел с ним, не на секунду ни сомневаясь в его убеждениях. Остальные остались с Оливером, веря в его убеждения.
Так мы, которые сражались бок о бок, оказались по два лагеря.
Алиса.
- Захар, куда мы едем? — мой голос стал на нервной почве совсем сиплым. Страха придал тот факт, что мы явно не направлялись домой. — В новый дом. — спокойно сказал он, но от меня не укрылось как он сжал руль. — Теперь ты будешь жить там.
— что значит в Новый дом? Захар? — нижняя губа предательски задрожала, выдавая мои эмоции. — ответь мне!
Если Цербер и хотел мне ответить, то не смог, потому что ему позвонили на телефон. На экране высветился «Лука». Я даже перестала дышать, чтобы лучше вслушаться в их разговор, уловить хотя бы крупицу из того о чем они говорят.
— да…да… да… постараюсь успеть… да… — от столь интересного разговора у меня челюсть свело. Даже непроизвольно фыркнула. Захар после разговора стал серьезнее, поджал губы и неожиданно для меня вытащил сигарету и закурил.
— в туалет хочешь?
— что?
— нам ехать далеко, через два километра заправка, потом долго ничего не будет, если в туалет нужно — заедем.
И тут мне в серьез стало страшно.
Майлз.
— я еду в Дамаск, ты со мной?
— ты же выходной взял?
— да или нет?
— как будто у меня когда-то был выбор!
Немного подумав набрал Захара, тот не ответил. Да что происходит вообще?
Алиса.
— Захар, пожалуйста, дай мне хоть что-то, иначе я сойду с ума. Меня колотит и тошнит на нервной почве! — я говорила правду, кружила вокруг Захара, не отставая от него.
Мы остановились на малюсенькой заправке на неизвестной мне трассе, чтобы я могла сходить в туалет. Захар оставался таким же напряженным и молчаливым, не кололся несмотря на нескончаемый поток вопросов.
— садись в машину.
Немного покусав губы, не выдерживая, я достала телефон и набрала заветный номер.
«В настоящее время набираемый Вами абонент недоступен»
Он же не из-за меня отключил телефон!? Бред, не в его стиле. Начала грызть кутикулы, не думая, как выгляжу со стороны.
— он не поднимет трубку, они уже в самолёте. — пояснил Захар, сжаливаясь надо мной, давая хоть что-то.
— в каком самолёте? — чувствовала себя дурой, которой все нужно объяснять. События неслись быстрее, чем в моей голове что-то усваивалось, а Захар не спешил давать обьяснение. Или Лука просто выбросил игрушку, которая мешала ему, доставляла слишком много проблем?
Майлз.
— может не стоило ехать сразу?
— стоило. Иначе убил бы ее, задушил бы, обхватив двумя пальцами шейку и оборвал доступ к кислороду. — Лука запустил бутылкой в стену. Стюардесса сжалась в углу, стараясь делать вид, что ее не пугают такие выходки. — я совершаю ошибку за ошибкой как идиот. Подвергаю опасности своих людей. Это того не стоит…
Шумно выдыхает, выпивая стакан виски залпом.
Его правая рука опухла от многочисленных ударов, на губе уже стала образовываться корочка запекшей крови.
— ближайшие дни голова должна быть чистая и занята только работой, поэтому я не хочу ничего знать об Алисе, чтобы это не было. Возьми все на себя, пожалуйста.
Алиса.
Я никогда не видела, чтобы Захар курил, а за время поездки он приговорил почти пачку. Это не добрый знак, пугающий.
Не меньше меня угнетала поездка; мы отъезжали все дальше и дальше от Москвы. Уже начало темнеть, а Захар продолжал гнать под триста, игнорируя знаки дорожного движения.
Указатели показывали населенные пункты, деревни. Мы двигались в сторону Калужской области.
Я не боялась, что меня вывезут в лесок и убьют, не могла просто найти ответ на мучающий меня вопрос — что это за новый дом? Что все это значит?
Происходящее не остудило мою обиду, только распалило ее, хотелось выдрать бороду этому холодному снобу, заставить снять его маску — стать человеком.
— я Сейчас описаюсь. — не выдержала я, поворачиваясь к Захару, тот задумчиво посмотрел на карту, прикидывая, где это можно осуществить.
Майлз.
Лука держал за шкирку маленького шибздика, который пытался залезть ему в карман. Он с интересом рассматривал паренька семи лет, который пытался вырваться из его железного захвата.
Стоило нам только зайти, как мальчик уже нагло хотел поживиться. Неплохое начало поездки, пятнадцать минут в городе.
— пусти, урод, а то я тебе второй глаз разукрашу симметрично!
— тебя родители не учили, что воровать и хамить старшим нехорошо!?
— учили, но их больше нет и не думаю, что они будут против.
Парень пихнул его в коленную чашечку, Лука скривился, не отпуская его.
— Ник, узнай, где его родители. Пошли, умоешься, чертёнок.
— отпусти, благодетель херов. Я не пойду никуда с тобой, может Вы педофилы!
Алиса.
Мы остановились только в какой-то деревне у небольшой фермы, самой обычной, которую трудно было рассмотреть в свете фар. У меня болела попа от такого длительного сидения.
