— А ну иди сюда. — Ханзи протянул руку и вытащил маленький серо-черный комочек, шерсть которого была местами окрашена в красные капельки. Это был раненый волчонок, еще совсем маленький. Его морда была покарябана ветками, образуя глубокие царапины от глаза до носа.

— Как у Луки. — невольно прошептала я, вспоминая его ранение. Это был как знак, я протянула руку и погладила густую шерстку. — Мы же не оставим его здесь?

Майлз.

— Майлз, я уже в аэропорту, буду через три часа. Пусть врач остановит кровотечение и докладывает мне о его состоянии каждые пятнадцать минут.

— Хорошо, на связи.

Я был весь в крови, она была даже на моем лице. Луку изрешетили, нашинковали безжалостно металлом, большинство ранений было не значительным, но была задета плечевая артерия. Кровь била фонтаном, забирая силу у моего друга. Местный врач не мог справиться с таким ранением, он умел только ампутировать и зашивать, поэтому Алан сидел уже в самолете.

— У него большая кровопотеря, нужно переливание… Какая у него группа крови?

— У нас одна группа, делайте переливание. — Закатывая рубашку, сел рядом. — И быстрее блядь! Что Вы как сонная муха? Если с ним что-нибудь случится, убью нахер.

Сириец вскочил и забегал, переживая уже за свою шкуру.

Только успей, Ал, только успей.

Тело постепенно начинало неметь от переливания. Мысли и движения стали непроизвольно затормаживаться. Кровь по трубочке постепенно бежала из моей вены к Луке, даря ему минуты жизни. Это уже был третий подход для восполнения кровопотери. Ал уже приземлился и должен быть где-то рядом.

Мы были как в мясной лавке, вокруг все было в крови, как и мы сами. Даже на потолке были красные капли. Картина не для слабонервных людей. Меня такие вещи не пугали уже давно, меня то и смерть больше не пугала.

Я с трудом мог поднять глаза на друга влетевшего молча в палату, он находу переодевался в стерильную одежду. Он ничего не говорил, слушая доклад сирийца о состоянии Луки. Его движения были быстрыми и четко налаженными, он не собирался терять ни минуты.

— Отсоединяйте Майлза, ищите первую положительную. Ну как Вы тут без меня? — вопрос был риторический. Алан осматривал ранения, быстро, не упуская ничего пристальным взглядом, чтобы проверить услышанное. Увидев его ранение в плечо он недовольно сузил глаза, это не обещало ничего хорошего.

— Как он?

— Слишком слаб… — Алан выпрямился. — Если бы у Вас была не одна группа крови — он бы умер уже.

Я откинулся на стуле, хотелось до дрожжи в коленках курить. Но пока не сейчас. Слишком рано.

У меня никогда не было домашних животных. Сначала у мамы была аллергия, потом Кира была просто против. Она вообще никогда не поддерживала мои решения и желания. Не хотела ничего, что могло бы доставить мне радость. И теперь прижимая маленький комочек, который спал у меня на коленках, испытывала детскую радость. Даже не задумывалась, что это волчонок.

Я дала ему имя. Вульф. Банально, но ему так подходило.

Ханзи обработал его царапины и наложил заживляющую мазь. Его мать или признаков обитания других волков мы не нашли, поэтому решили забрать его, один он такой маленький не выживет, умрет от голода.

С приближением темноты, возвращались нехорошие мысли. А я старалась гнать их прочь. Захар куда-то запропастился, машины не было во дворе, но я не стала спрашивать ничего у Ханзи. Возможно мне и не стоит знать, чтобы спать спокойно. А может и нет ничего серьезного, просто он выполняет поручения. Цербер никогда не живет своей волей.

— Сегодня я столько вещей сделала впервые. — сказала я ему, впервые за весь день искренне улыбаясь. Мы сидели у камина, а на столике между креслами стоял поднос с ароматным чаем и смородиновым вареньем. — У Вас тут очень хорошо, так тихо и спокойно…

— Это только начало. Завтра мы с тобой подоим корову, а потом нарежем цветов в дом. Уверен, что и корову ты тоже не доила. — он засмеялся и в уголках его глаз собрались морщинки, которые усиливали исходящую теплоту. Невероятно, что такой хозяйственный мужчина, живущий на ферме и катающийся каждый день на арабском скакуне был отцом самого Дьявола.

— Вы не знаете, когда вернется Ваш сын?

— Уверен, что так скоро как сможет. Я рад, что в его жизни есть ты. Уверен, что мой сын не из тех кто строчит любовные письма и не мастер задушевных разговоров, но в одном я точно уверен, он бы не познакомил нас, если бы его чувства или намерения были несерьезными.

— Может быть.

В его словах был смысл и правдоподобие, но в моей голове сидело зерно сомнения, которое пустило корни по всему телу и не давало мне здраво мыслить, оно не позволяло расслабиться, порождало сотню вопросов. Я засыпала и просыпалась с этими вопросами, на которые мог бы ответить только один человек, не желающий разговаривать со мной.

Ханзи вздохнул, от него не могло укрыться моё состояние. Он встал подходя к камину и подбрасывания в него одно полено. Я следила за этими простыми движениями, которые для него были обыденностью, с нескрываемым интересом.

— Ему было пять лет, когда Аня ушла, даже не собирая вещи. Он цеплялся за ее платье, прося взять с собой. Она просто оставила письмо на кухне о том, что больше так не может жить и ушла. Я нашел сына в слезах в спальне, а прощальную записку на кухне. — Ханзи сел обратно, закидывая ногу на ногу. — Лука не смог простить и понять ее поступка — что может заставить мать бросить сына, а также из всего этого он сделал только один вывод — что нельзя полностью доверять женщинам, они могут бросить тебя.

— А Вы смогли простить ее?

— Я подозревал, что так будет и не был удивлен ее уходу. — он мягко улыбнулся. — Аня была очень мягкая, нерешительная, она не была из тех людей, которые способны идти против системы. Надеюсь, что второй брак сделал ее счастливее. В этой истории мне жаль только мальчика, который вырос без мягкой женской руки.

— Вы никогда не думали, что можете встретить другую женщину?

— Думал, но к сожалению, я однолюб.

— Жаль, что мой папа также не думал. — на моих коленках зашевелился комочек. Я погладила его. — Когда мама умерла от рака я была еще подростком и очень сильно переживала все это, было трудно поверить, что такое может случиться в моей семье, со мной. Для меня это было невыносимо. Ему было тоже сложно, но на его пути попалась расчетливая женщина, которая очень хотела замуж. И вот меньше чем через год мой отец снова женился. Я с его новой женой так и не смогла поладить. И ни потому что я не хотела принимать нового члена семьи… Дата моего отъезда из родного дома стоит в календаре как личный день независимости.

— Соболезную Алиса смерти Вашей матери.

— Расскажите, пожалуйста, еще что-нибудь о детстве Луки, от него не дождешься, а мне интересно.

Мне хотелось стать ближе, хотя бы так прикоснуться к нему, прочитать мысли, которые скрываются за этим выражением лица.

— Чтобы интересного такого рассказать… — Ханзи сложил руки треугольником перед собой, обдумывая. — Когда Лука был маленьким, его часто называли птенчиком. Такой хрупкий, самый меленький. На голову ниже Алана и Мишки, его постоянно обижали. Каждый день из садика возвращался с синяками, больно смотреть было. Сейчас и не поверишь в это, а в детстве у него сил как у птенчика и было.

— Хоть что-то у нас есть общее. — я рассмеялась. — Когда мне было пять-шесть лет, то постоянно доставалось от сверстников, а куклы не задерживались надолго, потому что их все отбирали. И как же такой маленький птенчик стал таким грозным дядей?

— Наверное, он устал бесконечно получать. Он стал резко меняться в подростком возрасте, словно отрекаясь от черт матери, не простив ее. Стал взрослеть, раздаваться в плечах, менялись черты лица. От занятий спортом появилась мускулатура. Он резко перестал приходить домой в синяках, зато меня стали часто вызывать в школу. Мой сын научился защищаться. И сил в нем появилось хоть отбавляй. Устроился подрабатывать ко мне на завод грузчиком даже не сказал мне ничего. Оказалось потом, что ему нужны были деньги. Подозреваю, что у него появилась первая девушка, ни разу не видел ее. Подростки. — Ханзи рассмеялся. — Лука был с лет пятнадцати такой взрослый и угрюмый и не особо делился романтическими переживаниями.