Выбор тогда передо мной стоял до неприличия простой. Он и выбором-то, строго говоря, не был: либо я пожертвую постелью, либо взбунтуется полстраны, и усмирить это безобразие можно будет лишь большой кровью. Многие дворянские рода не чураются заниматься торговлей и нажили на этом немалые состояния. Купеческим гильдиям и Клану Играющих с Морем, под чьим покровительством оные гильдии процветают, это, разумеется, не понравилось. Кланмастер Рахабьер Найкамар явился ко мне в праведном гневе и заявил, что ежели я немедленно не утихомирю свары, то он уйдет со своего поста в отставку, потому как обнаглевшие дворянчики взялись нанимать пиратов и топят торговые суда. А военный флот не вездесущ и не бесконечен, чтобы поспевать везде и сразу! После чего развернулся и нагло хлопнул дверью моего кабинета.

Пришлось спешно вызывать к себе зачинщиков безобразия и, вместо того, чтобы дождаться, пока они проколются на чем-то сами и попадутся с поличным, начинать переговоры. Герцог Денсес Магнар оказался человеком с хваткой волкодава. Я потратил часов шесть прежде, чем мне удалось договориться с ним. Под конец он потребовал, чтобы я признал официальной фавориткой его дочь, выпускницу Круга некромантии. Наверное, надеялся таким образом влиять на меня, наивный. А я не колебался, выбирая меньшее из зо.

Ириниан Магнар, принявшая в некромантской среде имя Зиерры, оказалась девочкой умной, расчетливой и здравомыслящей. В ее черноволосой головке скрывался государственный ум и, пообщавшись несколько раз, мы решили, что можем оказаться друг другу полезны. К изумлению и вящей злости дворянства я назначил ее, ни много ни мало, своим доверенным лицом и вручил полномочия, достаточные для того, чтобы она могла прижать наглецов к ногтю. Чуть позже я Одарил ее, дав нужное долголетие и силы.

Кроме меня помнили об этом только мои орлы во главе с риану Разэнтьером. Замученный ее интригами и любовью к смертельным ядам двор выл и стенал, ко мне с жалобами приходили даже потомки того герцога, который в свое время посадил ее на место моей фаворитки. Долгое время у знати просто-напросто не хватало сил ни на что, кроме разгребания дрязг, подкинутых им Зиеррой, и сочинения слухов один другого нелепее. Фиц эти слухи коллекционировал, чтобы на досуге с довольным видом зачитывать их мне.

Теперь мы все трое где-то просчитались и получили на свои шеи полновесный переворот с покушением на убийство венценосной особы. Кто его финансировал, еще предстояло выяснить…

…Проснулся я внезапно.

Когда успела уйти боль, и я провалился в сон? Не помню. Тело было легким, новым, непривычным. И зверски голодным — до морозного зуда в клыках и громогласно подвывающего желудка. Боль прошла совершенно, кровь так и кипела в жилах. Но я не спешил открывать глаза и шевелиться: ощущение силы может быть обманчивым, и перед тем, как встать, нужно проверить каждый нерв, каждую жилу, каждый мускул. Все чувства обострились до предела, а любое прикосновение походило на слабый разряд молнии. Влажная от пота ткань на коже, игла капельницы в вене — воткнул-таки, паршивец! — воздух, почему-то странно шершавый в горле.

— Воистину, — Мелкаэн выдернул мешавшую мне иглу и благоразумно отступил подальше. — Ты гений, Мастер!

— М-да? — я все же изволил открыть глаза и сесть, опираясь одной рукой о ложе. Голова, тяжелая с непривычки, кружилась, мышцы предательски дрожали. Тело мстительно потребовало удовлетворения всех своих нужд сразу. — Зеркало есть?

— Разумеется. Пойдем, провожу, заодно приведешь себя в порядок. Но ты гений! Сотворить такое за каких-то четырнадцать дней!

— Да ладно тебе. — попытался отмахнуться я.

— Да нет, серьезно! Я натыкался здесь в одном из кристаллов памяти на совсем старые записи, их почти невозможно расшифровать, но кое-что понять можно, — птенец любезно подставил мне плечо по дороге к неприметной двери в дальнем конце зала. — Проекты боевых химер, очень древние, древнее любых конфликтов между птицами и ящерицами. Они задумывались не то как особые стражи и элитные бойцы, не то как помесь двух видов, не то еще зачем-то в военных или исследовательских целях — не разобрать, информация частично повреждена. Так вот, один в один твои показатели! Видимо, где-то хранились копии этих записей, по ним-то тебя и создали… А ты вообще уникум, потому что такого потенциала, если верить записям, не было даже у Старейшин!

— Уймись, болтун, — сделав вид, что пропустил его болтовню мимо ушей, я на самом деле, запомнил сказанное. На всякий случай.

— И то верно. Есть хочешь?

— Спрашиваешь!

На то, чтобы привести себя в более-менее подобающий вид, у меня ушло меньше часа. Не понять человекам, какое это ни с чем не сравнимое удовольствие — горячая вода после многодневной изнуряющей мутации.

«Тебя Бастаен в оранжерее ждет. Я ему весточку кинул, что ты пришел в себя — мигом примчался».

Вздохнув, я набросил халат на плечи. О возможности спокойно просушить мокрую гриву и, наконец, выспаться придется забыть.

«Отлично, только разгони лаборантов. Чем меньше посторонних рож меня увидит, тем лучше».

Идя по коридору в оранжерею, я прислушивался к себе. Мышцы все еще отзывались мелкой дрожью и слегка болели, но слушались. Двигаться приходилось немного иначе, ступая по-звериному. Когти босых ног непривычно клацали по гладкому каменному полу, вытертому за тысячелетия почти до зеркального блеска, все казалось не таким. Кажется, даже зрение изменилось, став чуть более выпуклым. Мне не приходилось щуриться от резкого лунного солнца, льющего свой свет в окна с одной стороны. К тому же я знал, что малейший всплеск ярости толкнет преображение дальше, и проявится хвост с массивной шипастой булавой, крепкая броня и крылья, которым, вообще-то, все равно, какую форму принять.

Демон демоном.

Но мне это выгодно.

Как и то, что сейчас я считаюсь мертвым.

Некоторые постройки, в основном коридоры, лежали на поверхности луны, голубовато-белой, испещренной кратерами, усеянной валунами и скалами. Древние маги в прямом смысле слова вырастили надлунную часть зданий, подняв породу волнами и сомкнув ее не слишком высокими округлыми сводами. Окнами служили широкие толстые пластины прозрачного лирофанита, непонятно как и где добытые, а потом намертво вплавленные в камень. Красот пейзажа особо не разглядишь, зато светло и не так тоскливо, как внизу.

Бастаен явно нервничал. Еще не войдя, я услышал, как он гоняет во все стороны дурные мысли, боясь увидеть меня в новом облике. Ох, мука моя, жизнью жены выкупленная… Любила меня Рейн или нет, теперь дело десятое, я оставался виноват перед ней, и, пожалуй, это пятно с совести не смоется никогда.

— Чего струхнул? — поинтересовался я, отворяя стеклянную дверь, ведущую в почти дикие заросли. Густой чуть влажный воздух пах землей и зеленью. Под прочным прозрачным куполом в нишах, кадках, горшках росло дышало и даже шевелилось множество самых разных растений. Между ними, согревая и опыляя, змейками носились мелкие воздушные и огненные духи.

— Да я… Так… Ничего. — сын вскочил мне навстречу, как подброшенный пружиной, чуть не сбив легкую плетеную мебель, тут же смутился и остался в тени огромного мясистого листа чашечника. Такие росли в каждом мало-мальски пригодном уголке луны и служили дополнительным источником чистого воздуха.

С рождения седой, с редкого оттенка фиолетовыми глазами, сложением и чертами он больше походил на свою мать. Я упорно старался не замечать этого сходства, но иногда оно настолько бросалось в глаза, что хоть прочь беги. Сын, всегда настороженный и чуткий, как дикий горностай, старался встречаться со мной как можно реже и все больше уделял внимания девушкам и веселым компаниям, чем обязанностям наследника престола.

А ведь я, если вспомнить, старше него всего-то лет на двести. И чем дальше, тем несущественнее становится эта разница. У него уже есть своя семья, с которой он не спешит меня знакомить, приемные дети, которых он растит, как своих. Но у него по-прежнему лицо двадцатилетнего повесы и такая же репутация. Я не настаиваю ни на чем. Я просто не имею на это морального права.