– Конечно. А что?

– Я думаю, нам придется сжечь бесконтактные датчики, пока мы не подлетели слишком близко. – Если для дальней навигации москиты использовали сигналы маяков, то стыковка осуществлялась за счет считывания отражений окружающих объектов в инфракрасном свете. У москита мятежников не было и шанса заметить их приближение с такого расстояния, но как только они попытаются подкрасться к нему сбоку, он поймет, что рядом есть другой корабль.

– Возможностей для уклонения у него будет не так уже много; если он слишком сильно задержится, Станция успеет сместиться по орбите, – сказала Тарквиния. – А восполнить потерю времени ему уже не удастся; двигатели и так работают в полную мощность.

– Но он все равно сможет двигаться из стороны в сторону с помощью верньерных двигателей, – предположил Рамиро. – После таких маневров он всегда сможет восстановить свой курс – и этого будет достаточно, чтобы свести на нет все наши усилия. – Как только они окажутся рядом с кораблем мятежников, любое резко изменение тяги основных двигателей приведет к тому, что москит моментально исчезнет из поля зрения; к тому же абордажный трос лопнет даже при малейшем отклонении от курса.

– Это правда, – неохотно согласилась Тарквиния. – Но нам придется совместить когерер с чем-то вроде оптического прицела.

Отсоединив фотонный кабель от своего корсета, она забралась в складской отсек. Пока она искала нужные запчасти, Рамиро разглядывал ее пустую кушетку и оставшуюся без присмотра консоль. До этого он с радостью представлял себе Бесподобную, самостоятельно управляющую своим полетом на протяжении нескольких лет – но в этой хрупкой посудине, которая стремительно неслась навстречу чуть ли не столкновению с другим кораблем, ему становилось не по себе даже от того, что пилот совсем ненадолго оставил свой пост.

– Как насчет этого? – Тарквиния передала ему прицел, три зажима и когерер. – Радиус действия датчиков около одной проминки. Этого тебе должно хватить, чтобы увеличить расстояние вдвое.

– Нам нужно будет откалибровать расположение прицела.

– Само собой. Собирай свой агрегат, а потом я достану оптическую скамью.

– У тебя есть оптическая скамья?

– Маленькая.

Несмотря на то, что скамья была размером всего в половину его туловища, с ее помощью Рамиро смог измерить угол между осью прицела и лучом когерера. Когда грубое подобие оружия было откалибровано, он взглянул сквозь купол и понял, что снова не заметил, как москит успел поменять направление. Теперь двигатели увлекали корабль назад, придавая их траектории форму, напоминающую параболу, вдоль которой под действием силы тяготения движется брошенный мяч; правда, игра в данном случае была довольно странной – мастерство в ней определялось не столько самим броском, сколько способностью контролировать направление силы на всем протяжении пути.

– У тебя есть дети? – спросил он у Тарквинии.

– Нет.

– Так что ответил твой брат, когда ты ему обо всем рассказала?

– Пожелал мне счастливого пути, – ответила Тарквиния.

– Если бы я рассказал своему дяде, – сказал Рамиро, – то меня здесь, наверное, бы не было.

– Хмм. – Тарквиния, судя по голосу, ему сочувствовала, но принимать чью-либо сторону не хотела. – Значит, будем надеяться, что никто из нас не будет поступать опрометчиво, – сказала она. – Если мы все сделаем как надо, твоей семье даже необязательно будет знать, что ты здесь был.

Москит достиг вершины своей параболы и начал падать в сторону Станции. Рамиро бросил взгляд на навигационную консоль, не в силах отделаться от навязчивого интуитивного ощущения, что это событие должно было как-то себя проявить, но пейзаж по ту сторону купола совершенно не изменился.

Бесподобная продолжала отслеживать движение мятежного корабля и передавать новые данные; до цели, расположенной левее и «ниже» Рамиро, оставалось пять дюжин пропастей – под «низом» имелось в виду направление, в котором его тело толкали двигатели и которое было противоположностью «низа» в его аналогии с подброшенным мячиком. Выдвинув голову за край кушетки, он оглядел небо задними глазами, прекрасно зная, что увидеть там он все равно ничего бы не смог. Даже если бы он надел ультрафиолетовые очки, которые Тарквиния выдала ему из своего запаса гаджетов, двигатели мятежного москита были направлены в противоположную сторону. Пассажир преследуемого корабля, располагая таким же снаряжением, мог заметить ультрафиолетовый выхлоп летящего впереди москита, но Рамиро надеялся на то, что у саботажников не было возможности установить дополнительное оборудование на свой корабль.

– Сейчас нам надо поесть, – сообщила Тарквиния, потянув за крышку складского отсека рядом со своей кушеткой.

– У меня как-то плоховато с аппетитом, – возразил Рамиро.

– Это не имеет значения, – категорично заявила Тарквиния. – Ты спал всего полночи, а это задание требует сосредоточенности. На переваривание караваев уйдет около склянки, так что сейчас у нас обеденный перерыв.

Рамиро прожужжал в ответ на ее бесцеремонность.

– Да, дядюшка.

– Я твой пилот, это еще хуже. Разве дядюшка может выкинуть тебя в космос?

Он взял из ее рук каравай и прилежно впился в него зубами. Проталкивать пережеванный хлеб по пищеводу было непросто; половина плоти, которая обычно помогала ему глотать, сейчас была твердой, как кость.

Покончив с едой, Рамиро смахнул крошки со своих перчаток.

– Что будет, если мы допустим ошибку? – спросил он. – Если мы напугаем корабль мятежников, и он, пытаясь уклониться, совершит маневр, который изменит его траекторию, но не помешает ему врезаться в Станцию…, не приведет ли это к тому, что мишенью взрывной струи станет сама Бесподобная?

Тарквиния уже обдумала этот вариант.

– При этой скорости любой удар сообщит Станции такое количество энергии, что на нее перестанет влиять гравитация Объекта: она не станет носиться по вытянутой орбите, а будет двигаться практически по прямой. Так что даже если траектория Станции изменится, она либо упадет с той стороны, где и должна была упасть изначально, либо просто промахнется и улетит в космос.

– Значит, в худшем случае саботажники просто добьются своего – разворот будет отсрочен. – Их двоих мог ждать и более печальный исход, но Рамиро пытался успокоиться перед предстоящей миссией, а не найти повод идти на попятную.

– Насколько я понимаю – да, – сказала Тарквиния. – Но проблема в том, как на это отреагируют люди.

– Ты имеешь в виду… месть? – Рамиро не заглядывал так далеко вперед. – Миграционистов ждут неприятности за одну только попытку провернуть подобный фокус – вне зависимости от того, достигнут они своей цели или нет.

– Мне кажется, если разворот действительно придется отложить на целое поколение, многих людей это разозлит куда сильнее, чем одна лишь наглость мятежников, решившихся пойти на саботаж. – Судя по голосу, Тарквиния была озадачена: разве Рамиро не потратил треть своей жизни на подготовку к этому событию.

– Я буду разочарован, – признался он. – Но даже в этом случае мои труды не пропадут даром. Даже если задержка продлится так долго, что текущую систему решат полностью заменить на более современную версию, в ход все равно пойдут многие из моих идей.

– Хмм. – Тарквиния была удивлена, но пытаться его разубеждать не собиралась. – Но многие люди уже давно и с нетерпением дожидались этого события – и для тех, кто не смог внести в него непосредственный вклад, решающее значение имела сама возможность пережить разворот. Ты можешь получить удовлетворение от того, что сделал разворот возможным – и не важно, когда именно он произойдет. Но остальные просто лишатся самого значимого события, которое рассчитывали увидеть за всю свою жизнь.

– Три года жесткой гравитации и кое-какие изменения в облике звезд?

– Дело не в новизне или зрелищности, – ответила Тарквиния. – А в доказательстве того, что наша жизнь прожита не зря. В том, чтобы увидеть, как гора отправится в обратный путь к родной планете – увидеть, как наш план, наконец-то перестает быть просто обещанием и начинает воплощаться в жизнь. Мы не сможем встретиться с прародителями, но целое поколение хранило верность надежде, что мы, по крайней мере, станем свидетелями разворота.