Его рассказ гибнет в скрипе железа.

Не слушать не думать о том что услышала идти дальше идти только идти.

Сначала я слышу тихий писк словно ночных насекомых. Приглядываюсь: у металлического стола впереди разворачиваются колесики на ножках. Я уже знаю, что сейчас будет, и вжимаюсь в стену, стараясь сделаться толщиной с краску на ней, – стол несется на меня, ударяясь об стены, сбивая стойки с сосудами, – и чудом проскальзывает мимо. Я снова слышу за спиной грохот и удивляюсь, как это он не задел мои цепи. Но я не оглядываюсь и иду дальше.

Я иду дальше и не оглядываюсь. Пустые мертвые столы и кресла не двигаются – затаились. Коридор то удлиняется, то сокращается. Вот дверь приближается, и кажется, что сейчас протяну руку и открою ее до конца, выпущу свет на волю. Но делаю шаг – и дверь убегает от меня, словно ее дергают за поводок. Стены кривятся налево, направо, углы сходятся, расходятся, потолок и пол смыкаются, как челюсти, дверь изгибается, как язык. Что происходит что происходит надо дойти нужно только нога за ногой вдох за выдохом и все снова и все повторять пока не дойду пока не вырвусь отсюда иначе иначе не хочу думать что будет иначе…

Вдруг снова над головой, вокруг – повсюду раздается противный звук, будто металлические зубы отрывают кусок металла, и следует обрывок речи, который, как обычно, начался где-то там и закончится, вероятно, где-то не здесь:

–…Ненавижу, как и вы, принцесса. Свобода без стен и пределов – разве не это движет любым человеком? Если заглянуть в его сердце, конечно. В самое сердце. Простое желание быть. Не оглядываться, не убегать, не преклоняться, не прозябать – а просто быть в мире и в полной мере владеть каждым принадлежащим тебе мгновением. Разве это уже чересчур? Разве это порок? Загляните в свое сердце…

Цепи тянут назад как будто еще сильнее звенят громче впиваются в кожу злее но все равно рука на ручке открываю зажмуриваюсь и вхожу в абсолютную белизну света.

Когда я открываю глаза, у меня кружится голова: я оказалась в той самой комнате, на которую смотрела через стекло в коридоре. Стены и пол из белой плитки, металлические поверхности и инструменты. На столе кто-то лежит под покрывалом. Но человека в белом здесь нет. Очень тихо и чисто. Нос царапает запах лекарств и цветных эликсиров.

Здесь нет других дверей, нет выхода. Это тупик. Я так надеялась, я не позволяла себе думать о другом, но…

Фигура на столе привлекает мое внимание. Я подхожу ближе, медленно, осторожно, будто боюсь разбудить ее. Она и вправду спит. Я любуюсь ее черными волосами, разбросанными веером по блестящей поверхности стола, ее румянцем на бледных щеках, ее изящной шеей. Она так прекрасна, мне хочется коснуться ее, хотя бы кончиками пальцев, и я, тихонько звеня цепями, провожу пальцами по ее волосам…

Голубая вспышка – «Это твой сон» – я знаю ее, я узнаю ее – себя – это же я, я! Но как? Я же здесь, стою и смотрю на себя стоящую. Как такое возможно? Вдруг ее лицо дергается, уголки губ подпрыгивают в длинной, натянутой, как обивка на кресле, улыбке. От этой внезапной радости у меня холодеет в груди. Я отступаю и натыкаюсь на другой стол. Не открывая глаз, она садится, вся прямая и жесткая. Покрывало соскальзывает с нее, и на груди я вижу повязку с красным пятном. Руки безжизненно свисают со стола. Голова поворачивается ко мне, и мне хочется зажмуриться, отвернуться, убежать, но уже поздно. Рот открывается и говорит звенящим от восторга голосом:

– У каждого может быть сердце, мне не жалко. Я отдала свое и с тех пор чувствую себя прекрасно. Хочешь попробовать? Тебе стоит.

Я кричу но не могу кричать у меня нет рта и я должна кричать…

«Это твой сон, возвращайся!» – слышу я голос Внутренней Ане. Но как?

Цепи тащат меня назад, сквозь время и пространство, все смешивается и путается, все смешивается и сливается. Вперед спиной я лечу через дверь по тусклому коридору, в мою темную камеру – и дальше. Все, что было, проносится сквозь меня, как стая мух. Всего лишь комок плоти, но сколько в нем могущества! Просто картинка! Почти как живые, да? Хотите закончить все прямо сейчас, на этом берегу отчаяния и скорби? Вы так сильно хотите к ним, да? Пейте чай. Пейте, пока не остыл. Жизнь требует жертв. Жизнь требует смерти. Все, что пожелаете. Ведь это все и создано для вас. Но это не так важно. А знаете, что важно?

На этом мой кошмар обрывается.

Я вскакиваю, хватаю ртом воздух, словно чуть не утонула, – и поначалу ничего не понимаю. Подо мной мягкие перины, надо мной расписной потолок, вокруг – спокойствие и уют моей любимой комнаты, на часах без девяти восемь.

Я у себя в комнате! У себя в замке. Не где-то в неведомом подземелье, не в Солнечном парке в столице, не в зеркальном лесу с ужасными птицами – у себя в постели. Это был сон. Всего лишь сон. Только сон, и больше ничего.

Хочу сбросить морок кошмара – глоток ночного воздуха на балконе мне поможет. Я сладко потягиваюсь и опускаю ноги на мягкий ковер. Как хорошо, что то был сон! Всего лишь сон. Только сон, и больше ничего.

Я иду к балкону, иду к балкону, иду к балкону. Я все иду, но он не приближается, будто я стою на месте. Но я иду, продолжаю идти, и тогда слышу странный гул где-то рядом. Ищу источник звука и наконец нахожу: это большое зеркало на стене. Гул идет как будто изнутри него. Но что там может шуметь? Я касаюсь его рамы, заглядываю в щель между ней и стеной и не нахожу ничего необычного. Бросаю взгляд на свое отражение. Чуть уставшее лицо – неудивительно, после таких-то кошмаров, – но в остальном все чудесно. Хотя…

На груди у меня красное пятнышко. Как я не заметила его раньше на белой сорочке? Похоже на развод от клубники. В детстве такие маленькие котострофы случались со мной постоянно. Случались с нами. Катриэна… Маменька так сетовала всякий раз, никак не могла привыкнуть к тому, что и принцессы любят быть непоседами и пачкают руки, рвут кружева на платье и постоянно бегают, вместо того чтобы ходить, как подобает воспитанным детям. Но откуда пятно появилось сейчас? Я не припомню, чтобы ела клубнику вечером.

В раздумьях я провожу по пятну пальцем – и оно вырастает до размеров яблока. Я вздрагиваю и тотчас же инстинктивно смахиваю его ладошкой, словно это может на самом деле помочь. К моему изумлению, пятно разливается по всей моей груди и стекает на живот, словно в меня бросили какой-то перезревший плод. Что происхо…

Я смотрю в зеркало – и замираю от страха. Рубашка у меня на груди приподнимается, как будто под ней пробивается какой-то росток. Ткань натягивается, натягивается – и с оглушительным треском, от которого содрогаются стены, рвется. Из моей груди – из моей груди! – выстреливает ужасная рука: сквозь ее ярко-красную призрачную кожу видны белые кости.

Я кричу, отпрыгиваю от зеркала и бегу, но ничего из этого не происходит: я не могу даже моргнуть. Я стою и смотрю в немом ужасе на торчащую у себя из груди руку. Скелетные пальцы тянутся ко мне, и вдруг я понимаю, что рука торчит не у меня из груди, а из груди моего отражения – из зеркала. Но понимаю слишком поздно.

Пальцы смыкаются у меня на шее, боль обжигает. Я пытаюсь разжать хватку, упираюсь ногами в зеркало, напрягаюсь всем телом – но тщетно. Рука не сдвигается, даже не дрогнет, словно меня держит сам замок.

И тогда раздается голос, который приветствовал меня во сне, пока сон еще не превратился в кошмар, и сопровождал потом на всех кругах безумия:

– Через семь дней я приду к вам, ваше высочество. Вы меня пустите и отдадите свое сердце. После этого вы обретете утраченную семью. Ваше заветное желание исполнится в полночь.

Рука сотрясает меня жестоко, и я слышу хруст костей – только не могу понять чьих.

– Семь дней, принцесса. Через семь дней вы пустите меня в свой сон. Иначе ведь и вы. И ваш кот. И все, кто живет в моем замке…