– Вам что надо? – неприязненно поинтересовался Куц.

– Я подумал, разговор еще не окончен.

– Не окончен. Но я вас не вызывал. Извольте выйти и зайти, когда я вас позову!

Отто подавил нервный смешок, пожал плечами и вернулся в предбанник. С одной стороны, происходящее его забавляло, с другой – становилось все противнее. Внутри разливалось мерзкое ощущение, словно он выпил рыбьего жира, которым его потчевали в детстве.

«Войдите!» – крикнул Куц, и Отто, сжав челюсти, в третий раз потянул на себя ручку двери.

– Вот что, господин Рейва, – сказал Наставник, на этот раз не предложив садиться. – Я не призываю вас к благоразумию – вы, кажется, на него неспособны. Я не стану говорить о чувстве самосохранения – оно у вас отсутствует. Я также не стану напоминать об уважении к существующему порядку, ибо патриотизм для таких, как вы, – пустой звук. На вас можно воздействовать только страхом.

Отто судорожно вздохнул.

– Страхом за дочь, например, которая, как ни прискорбно, привлекла к себе внимание надзорных органов. Учитывая некоторые обстоятельства, ее пока не трогают. Пока – вот слово, на которое я обращаю ваше внимание, господин Рейва. Но всё может измениться в любой момент. Мне достаточно снять трубку и попросить Наставника Агнес Грег… А вот о чем именно попросить – зависит от вас. Я понятно излагаю?

– Вполне.

– Потом, есть еще Уна Льярве. Пусть она и бывшая ваша жена, но все же не совсем чужой вам человек, поскольку она мать вашей единственной дочери…

– Я всё понял.

– Ну и чудненько. Надеюсь, больше хлопот с вами не будет. Ведь не будет, правда же?

Отто покачал головой. Отвращение переливалось в нем через край; он с трудом сдерживал рвотный позыв, причем сейчас это отнюдь не было оборотом речи. Он мечтал поскорее оказаться на улице, чтобы удовлетворить физиологическую потребность, становившуюся все более нестерпимой.

– Вы свободны. Ближайшие две недели можете не показываться. Если вы понадобитесь, я сам вас найду. Место жительства не менять.

Отто едва успел выбежать на улицу, как его стошнило на шлакобетонную стену Делового центра, прямо под окном нотариальной конторы. Стало немного легче, но все же не настолько, чтобы выбросить разговор с Куцем из головы.

Дело приобретало скверный оборот.

Роберт подниматься в квартиру не стал. Он высадил Агнес у подъезда и уехал, сказав, что вернется за ней через два часа. С недавних пор Отто не питал особой симпатии к зятю и был рад, что хотя бы сегодня ему не придется лицезреть его постную физиономию.

У Отто было достаточно времени, чтобы подготовиться к разговору с дочерью, и все же он оказался не готов.

Агнес сама ему позвонила и напросилась в гости на субботу, сказав, что пора уже ей увидеть новое жилище отца. Отто ничего не оставалось, как условиться о времени и обеденном меню: сэндвичи и салат. Агнес сказала, что испечет сладкий пирог.

Прошло почти две недели с того неприятного разговора с Робертом у Уны дома, и не было дня, чтобы Отто не давал себе мысленного обещания незамедлительно поговорить с Агнес. Но дни шли, а он всё не мог решиться. Он клял себя за трусость, но, видимо, это было все, на что он оказался способен как отец. Поэтому, услышав в трубке голос дочери, Отто испытал одновременно облегчение и страх, но больше все-таки облегчение от того, что откладывать разговор больше не придется.

В субботу утром Отто купил продукты по списку, который продиктовала ему Уна (булочки, ветчину и сыр для сэндвичей и овощи для салата) и навел в квартире некое подобие порядка, запихнув разбросанные вещи в шкаф и перемыв посуду, скопившуюся в раковине за несколько дней.

За час до условленного времени он приступил к приготовлению обеда: нарезал булочки, ветчину и сыр, положил их друг на друга и прижал рукой, чтобы придать сэндвичам приплюснутую форму, но свежие булочки упорно распрямлялись, и ветчина с хлебом вываливались наружу. Тогда Отто обернул тарелку с сэндвичами пищевой пленкой и убрал в холодильник, понадеявшись, что холод заставит сэндвичи стать такими, какими их обычно подают в кафе.

Нарезав овощи, Отто сдобрил их зеленью и полил заправкой, в которой всего было «на глаз»: масла, уксуса, лимонного сока и специй. Он готовил впервые за три года (если не считать дежурной яичницы по утрам) и не мог сказать, что испытывал удовольствие от этого занятия. Все-таки кулинария не была его стихией.

Отто надеялся, что успеет накрыть на стол, но едва он закончил с салатом, в дверь позвонили.

Ему хватило одного взгляда на дочь, чтобы с облегчением понять, что она внутренне успокоилась, поборола нервозность и теперь выглядела обычной молодой женщиной – то есть, почти обычной: душевная болезнь, снедавшая ее изнутри, вряд ли прошла бесследно.

Агнес вынула из сумки сверток, источавший сладкий аромат свежей выпечки. Отто помог ей снять пальто; она прошла в комнату, с любопытством осмотрелась и, увидев пустой стол, рассмеялась:

– Гостей здесь явно не ждут.

– У меня все готово, я просто не успел накрыть.

– Где скатерть? – деловито спросила Агнес.

– О скатерти-то я и не подумал. Боюсь, что…

– Ладно, так сойдет.

– Ну и как тебе моя берлога?

– Уютно. Тихо. И вид из окна хороший. Такие красивые клены!

– С соседями мне определенно повезло. Иногда кажется, что их вообще не существует.

Отто вынул из бумажного пакета бутылку вина и поставил в центр стола.

– А тебе можно? – усомнилась Агнес.

– Красное вино в умеренных дозах оказывает терапевтическое действие, ты разве не знала?

– Ну, если только в умеренных…

– Попробуй салат. Я старался.

Агнес подцепила вилкой ломтик огурца, отправила в рот, прожевала и дипломатично заметила:

– Уксуса, пожалуй, многовато.

Отто последовал ее примеру и тут же выплюнул салат обратно на тарелку.

– Ужас! Пересоленная кислятина. Это нельзя есть. Возьми лучше сэндвич.

– Они выглядят… хм… необычно. Словно их били молотком, но не до смерти, а только чтобы напугать. Ты уверен, что эта ветчина съедобна?

– Я купил ее сегодня, но за свежесть не ручаюсь. Я не очень-то разбираюсь в таких вещах, в отличие от тебя и мамы. Может, сразу перейдем к десерту?

– Я как чувствовала – перекусила перед тем, как ехать к тебе!

– То есть ты заранее знала о моем кулинарном провале?

Они рассмеялись. Агнес смеялась как раньше – не делала вид, а действительно искренне веселилась. «Что произошло за эти две недели? – удивился Отто. – Неужели уговоры Роберта возымели действие? Нет, вряд ли. Тут дело не в Роберте, а в самой Агнес».

Теперь, когда настроение дочери диаметрально изменилось, ему было гораздо проще завести разговор на тему столь щекотливую, что при других обстоятельствах он предпочел бы вовсе ее не затрагивать. Из осторожности Отто решил начать издалека.

– Как дела на работе? – спросил он, когда они приступили к пирогу, запивая его вином.

– Занимаюсь проектом, который оскорбляет меня как декоратора, но принесет прибыль агентству.

– А как поживает Роберт?

– При новых порядках он чувствует себя как рыба в воде. Иногда мне кажется, что Правила придумали специально, чтобы сделать его счастливым.

– Ты решила уйти от него? Вы разводитесь?

– Нет! – воскликнула Агнес. – С чего ты взял?

– Ты говоришь о нем в таком тоне…

– Я не собираюсь бросать Роберта, хотя он и оказался порядочной скотиной.

– Ты не должна так говорить о муже, Агнес!

– Но ведь ты сам такого же мнения о нем. Разве нет?

– Что я о нем думаю, это мое дело. А вот тебе следует быть честной – прежде всего, с самой собой. Если ты считаешь, что Роберт тебя недостоин, лучше уходи от него, иначе дальше будет только хуже. Весам ведь не запрещено разводиться?

– Папочка! – Агнес, рассмеявшись, покачала головой. – Все у тебя прямолинейно, как на ватмане чертежника. Но в семейной жизни столько нюансов… Разве у вас с мамой не случалось размолвок?