До этого инцидента Отто не приходилось обижать старушек. При других обстоятельствах ситуация позабавила бы его, но не теперь. Несмотря на выданную в больнице справку, разгуливать без нашивки, по всей видимости, было действительно опасно. Агнес не преувеличила, когда сказала о тотальной слежке. Отто не удивился бы и группам молодчиков, избивающих нарушителей палками на манер полиции нравов в консервативных арабских странах.

Впрочем, в данную минуту следить за ним было некому: двор по-прежнему выглядел безлюдным, в окнах нижних этажей не наблюдалось никакого движения.

Отто просидел на скамейке все оставшееся до начала приема время, основательно продрогнув в легкой не по сезону куртке. Когда стрелка наручных часов достигла нужной отметки, он поднялся, размял затекшие ноги и зашагал к проспекту, на противоположной стороне которого его ждала очередная встреча с неизведанным.

Приемная Наставника седьмого муниципального округа располагалась на первом этаже Делового центра, верхние этажи которого занимали офисы, арендуемые мелкими торговыми фирмами, юристами средней руки и прочими невразумительными конторами.

Предбанником служила комнатушка без окон, заставленная дешевыми пластиковыми стульями и буклетницами с агитационными брошюрами. На стене висел огромный плакат с призывом «Соблюдай Правила!». На плакате была изображена «счастливая» семья: мать, отец и двое детей вымученно улыбались на фоне двенадцати созвездий, разбросанных по ночному небу.

Пахло немытыми полами и дешевым кофе.

На двери единственного кабинета висела табличка с фамилией и именем.

«Не может быть», – подумал Отто и толкнул дверь. За столом сидел Бруно Куц. Он раздобрел и обрюзг, но был вполне узнаваем. Его хитрые глазки взметнулись на Отто и тут же забегали по сторонам, словно пойманные врасплох малолетние воришки.

– Бруно! – воскликнул изумленный Отто. – Ты что здесь делаешь, шельмец? Бледное лицо Бруно пошло красными пятнами. Он негодующе пискнул:

– Я попросил бы! Вы что себе позволяете?

– Что, друзей не признаешь? Да я это, я! Отто Рейва собственной персоной. Небось думал, я давно на кладбище? – Отто уселся на стул для посетителей, пытаясь за балагурством скрыть свою растерянность. – Каким ветром тебя сюда занесло?

Бруно вскочил и визгливо крикнул:

– Я не потерплю оскорблений!

– Ладно, не кипятись. Можно подумать, мы раньше по-другому общались. Слушай, я страшно рад тебя видеть. Хотя и удивлен.

– Кто вы такой? – высокомерно спросил Бруно.

Его короткие пухлые пальцы нервно барабанили по столу. Из-под рукавов затрапезного пиджака выглядывали сероватые манжеты некогда белой рубашки.

– Отто Рейва, твой бывший коллега по Литинституту. Да что с тобой, Бруно, в самом деле? Ваньку валяешь или память отшибло?

– Попрошу не тыкать, господин Рейва! Если желаете продолжать беседу, возьмите другой тон.

– Ладно, из уважения к твоей новой должности согласен перейти на «вы».

– Вы зачем явились? Я вас не вызывал.

– Я недавно из больницы. – Отто положил на стол выписку. – Пребывал в трехгодичной коме. Бруно брезгливо взял листок, пробежал глазами и отбросил в сторону.

– Ну и что?

Отто растерялся:

– Как это что? Разве я не должен пройти инструктаж?

– Вы хотите сказать, что до сих пор не охвачены Правилами?

– Не охвачен.

– Невозможно! На вверенной мне территории…

– Я же сказал, что находился в коме. Утром выписался из больницы и заселился по новому адресу по причине заочного развода с женой, на беду оказавшейся Близнецами.

– На чью беду? – угрожающим тоном уточнил Бруно.

– Виноват. Оговорился.

– Что вы знаете о Правилах, господин Рейва?

– Только то, что они существуют.

– Редчайший случай. Впервые в моей практике. Дата вашего рождения?

– Двенадцатое марта.

Наставник вынул из стола папку-скоросшиватель с надписью «РЫБЫ» и передал Отто со словами:

– Прошу ознакомиться и расписаться. После того, как поставите свою подпись в журнале, будете отвечать за несоблюдение. И советую вам приступить к выполнению Правил незамедлительно: с сегодняшнего дня за вами будет вестись пристальное наблюдение как за недавно обращенным.

Правила были изложены сжатым бюрократическим языком. Кое-какие пункты уже были знакомы Отто (например, список разрешенных мужчинам-Рыбам профессий), некоторые оказались вполне безобидными и даже приятными (отпуск разрешался только в июле или в сентябре), но большинство по причине крайней нелепости не лезли ни в какие ворота.

Так, Отто не позволялось водить машину (которой, впрочем, у него не было, поскольку он так и не удосужился получить права). Зато он мог приобретать алкогольную продукцию без каких-либо ограничений (вероятно, этой привилегии удостаивались не все).

– То есть как – запрещается посещать драматические спектакли? – растерянно спросил он.

– Запрещается и всё. Ходите на музыкальные комедии.

– И я не могу ходить в горы? А как же лыжи в австрийских Альпах? Я каждую зиму…

– Не валяйте дурака, господин Рейва! – не выдержал Наставник. – Вам прекрасно известно, что никто, кроме служащих Ведомства, не имеет права пересекать государственную границу.

– Я этого не знал. А как устроиться в Ведомство?

Бруно ухмыльнулся.

– Нет ничего проще. Всего-то нужно родиться двадцать девятого февраля.

Действительно, они всем отделом потешались над беднягой Бруно, вынужденным отмечать день рождения раз в четыре года.

– Господин Рейва, вы всё прочли? Вопросов нет? Тогда распишитесь. В приемной лежат брошюры с Правилами для каждого Знака, найдите свою брошюру и выучите наизусть. Через три дня вам надлежит явиться сюда с решением о выбранной профессии, после чего вы будете направлены на переобучение.

– Как долго я могу занимать временную квартиру?

– Пока не устроитесь на работу и не начнете сами себя обеспечивать. Кстати, вам полагается пособие по безработице. Не забудьте оформить. И советую сегодня же обзавестись нашивками. Своим неподобающим видом вы оскорбляете законопослушных граждан и серьезно нарушаете Правила.

Отто пообещал, попрощался и вышел из кабинета. Встретившись взглядом с улыбающимся отцом семейства на плакате, он отвел глаза, как человек, остро завидующий чужому счастью.

Значит, Бруно стал Наставником. Неплохой взлет по карьерной лестнице для редактора средней руки, которым он подвизался в Литинституте. Почему он сделал вид, что не узнал Отто? Узнавать прежних коллег не позволялось Правилами? Или он побоялся, что Отто воспользуется их знакомством и выторгует себе послабления?..

Впрочем, сейчас это не имело значения. У Отто были дела поважнее: ему следовало сдать в ателье верхнюю одежду, продлить листок нетрудоспособности и оформить в собесе пособие, и все это следовало успеть до ужина у Уны.

Уна встретила его холодно и настороженно. Она уклонилась от дружеского поцелуя в щеку и посторонилась, давая Отто пройти. На ней было синее платье с белыми разводами. Выглядела она замечательно, несмотря на хмурый вид и нарочитую отстраненность.

Отто кольнула острая боль. Эта женщина, оставаясь самым близким человеком, больше ему не принадлежала. Тот эгоистичный факт, что она не принадлежала также никому другому (и не могла принадлежать – по крайней мере, официально), не утешал, а наоборот раздражал. Появись у Отто реальный соперник, он бы знал, что ему делать. Но соперником выступали темные силы, поэтому борьба обещала быть неравной.

Оставив в прихожей куртку с новенькой нашивкой, Отто прошел в гостиную. Здесь ничего не изменилось с того утра, как он в последний раз уходил на работу: та же мебель, цветы на подоконнике, старая трехрожковая люстра с выщерблиной на дымчатом плафоне. Впрочем, шторы, кажется, были новые, и накидка на кресле поменяла цвет с насыщенно-бордового на более спокойный розовый.