Я почувствовала в его словах тягость пережитого опыта, но не ощутила навязывания собственного мнения. Это подкупило.

Просто совет.

Просто от человека, повидавшего больше меня.

— Ник, — отец неожиданно прервал мой судорожный поток мыслей, — позовём к нам? Чего это он один сидит?

— НЕТ! — поспешно дёрнулась я.

Руперт второй раз за время нашего разговора замер с не донесённой до рта вилкой.

— Вы поссорились? — не понял он.

— Я… после этого… теракта. После этого теракта я поменяла к нему отношение.

— А что случилось? — нахмурился отец.

— Да так. — Я не стремилась делиться подробностями.

— Он что-то сделал?

— Повёл себя как козёл, — огрызнулась, всё ещё чувствуя лютую ненависть от воспоминания, как Юргес не пожелал делиться с ребёнком пиджаком, стремясь защитить исключительно свою шкуру.

— Бывает, — понимающе кивнул Руперт, хотя к чему конкретно относилось его понимание, я не сообразила.

Ник сидел у окна, организовав негласное соревнование по самому унылому ковырянию в салате. Вид у парня был пришибленный, окружающих он и не пытался разглядывать, нас с Рупертом наверняка не видел.

Я бы и хотела испытать к блондинчику жалость, но не получалось.

Это Ник Юргес.

Он давно себя показал в роли эгоистичной скотины, и менять что-то точно не собирался. Он не проявлял сочувствия к другим, не жалел никого, так почему я должна?

— Я уж было подумал, что вы подружились, — с намёком проговорил отец, заметив мой взгляд.

Можно было бы вяло возмутиться, мол, никакие мы с ним не друзья, уж точно никогда не были! Но я посмотрела на страдальчески израненный салат и тихо выдавила:

— Я тоже.

Руперт явно не ожидал такого откровения, снова застыл, подумал и осторожно проговорил:

— С людьми примерно также. Ты должна определить ту грань для человека, тот поступок, после которого не сможешь его простить. Если понимаешь, что в сравнении его слова или действия не настолько плохи, не всё ещё потеряно.

Я лишь уныло запустила вилку в салат, маньячно расчленяя листья и перемешивая их с другими ингредиентами.

— Экстренная ситуация по-разному действует на психику, — продолжил Руперт, не дождавшись вменяемой реакции на свои слова. — Кто-то паникует и убегает, кто-то лезет на рожон. Вон, как Эван, например.

Вилка замерла в руке, едва успев насадить кусочек огурца.

— А что Эван? — уточнила бесцветным голосом, не поднимая взгляда.

— Да как обычно, полез вытаскивать людей из-под завалов.

Мне показалось, что я превратилась в мраморную статую — на лице замерло отрешённое выражение, рука не двигалась, вилка так и осталась мучить насаженный на неё огурец, спина застыла в сгорбленном положении, пальцы заледенели.

Внутри что-то тоже покрылось трёхметровым слоем льда.

Я не могла вскочить и броситься искать врачей, спасателей, не могла панически выспрашивать у отца, что случилось, как там Эван, что с ним, он хоть жив? Я не могла ни заорать от отчаяния, ни заплакать.

— Он всегда был немного героем, — пожала плечами и засунула ненавистный огурец в рот.

Желудок моментально начал сопротивляться, пытаясь спазмами отговорить меня глотать ненужную ему еду. Но я проглотила. Спокойно отложила вилку. И аккуратно начала спрашивать, что случилось.

К сожалению, отец почти ничего не знал.

Глава 4

Я шла в сторону операционного блока и собиралась сидеть рядом с автоматическими дверями хоть миллион часов, хоть на полу, хоть… На подходе к операционным заметила Джордана Сандерса, мужа Линды, и с ужасом развернулась, делая вид, что просто от скуки шастала по коридору туда-сюда.

Чёрт!

Что он тут делает?

Почему он сидит у операционных?

Как он вообще тут оказался?

— ЭЙ ТЫ, — крикнули мне в спину узнаваемым голосом миллиардера.

Я вздрогнула и мысленно принялась убеждать себя, что он зовёт врача, зовёт врача, точно зовёт врача…

— ДЕВОЧКА!

Ну, врачей и не так называют иногда…

— ЭЙ ТЫ, С ТЕРМИНАТОРСКОЙ РУКОЙ.

А вот это было обидно.

Я замерла. Секунду стояла в замешательстве. Наконец, обернулась.

— Чего вам?

Но миллиардер больше не собирался орать через весь коридор, привлёк внимание — и отлично, дальше «девочка» пусть сама ползёт к его ногам и узнаёт, чего угодно милому сердцу мужчины. Я неторопливо подошла.

— Ну?

Мне сунули золотую карточку и приказали:

— Сбегай за сигаретами.

— Боюсь, с такой суммой я могу только в другую страну сбегать, — процедила. — Попросите кого-нибудь другого, у меня руки ненадёжные.

Тут же развернулась, а потом услышала обижено брошенное в спину:

— А Линде ты приносила.

Ну и память у человека! Ах да, наверное, артефакт…

— Я не хочу проблем. — Всё же вновь посмотрела на мужчину, и, подумав немного, присела рядом.

Инвалидное кресло примыкало к пластиковой больничной лавочке, такой гладкой, что на ней можно было кататься, как на горке. Мистер Сандерс почему-то перебрался с кресла на эту самую лавочку. Он сидел в чёрном — идеального пошива — костюме из дорогого материала, без галстука, бабочки, бутоньерки, салфетки, лишь с распахнутым воротом рубашки, будто ему было тяжело дышать. На шее у него виднелась красная точка — скорее всего, вколол себе энергетик или, может, обезболивающее. Пальцы немного тряслись, хоть он и прижимал их к коленям, пытаясь таким образом скрыть позорное явление.

— Что вы здесь делаете? — осторожно спросила.

Мужчина вновь сунул мне под нос золотую карточку, тремор ладоней неожиданно пропал. Потрясающая выдержка.

— Ну сходи за сигаретами, а? Платьишко себе купи заодно. Или браслетик, или что вы там, бабы, любите?

Зашибись.

Бабы.

Ух, сколько сразу желания помогать появилось!

— Идите вы в задницу, — искренне сказала ему.

Он только покрутил в руках кредитку, видимо размышляя, почему она не работает. Ведь если сунуть её кому-нибудь, все желания сбываются! То ли карточка сломалась, то ли девочка.

— Вы кого-то ждёте в операционной? — Несмотря на его грубость, моя настойчивость никуда не делась.

— Нет, — вяло отозвался мужчина, оглядывая коридор с таким видом, будто впервые осознал, где находится. — Я, честно говоря, искал морг.

— Морг не здесь, — удивилась я.

— Заблудился.

— Я знаю, где морг. Отвезти вас? — предложила на свою голову.

— Отвези. — Он безразлично пожал плечами.

С трудом заставив миллиардера усесться обратно в инвалидное кресло, я привычным движением потянула его по пустынному коридору. Руки хорошо запомнили прогулку с Диланом, даже правая охотно поучаствовала в подталкивании гравиколяски.

— Вы один приехали? — поинтересовалась у примолкшего мужчины.

— Один.

— И за вами никто не присматривает? А если что-то случится? Вы уже заблудились, а если бы вдруг упали? Или плохо вам станет?

— У меня была только Линда, — вроде и не огрызнулся, но ответил таким тоном, будто вежливо послал очень далеко со своими расспросами.

Мне искренне казалось, что миллиардер и балерина ненавидели друг друга, но видимо, не всё между ними было так очевидно, как выглядело со стороны. Я понимающе заткнулась и решила больше не лезть. Уж кому как не мне знать, что такое горе.

Я и сама сейчас…

— А где твоя рука? — «опомнился» мистер Сандерс.

— Э-э… вот.

Я продемонстрировала ему сразу две.

— Нет, а где железяки?

— Их сняли.

— И как ощущения?

— Да нормальные, — непонимающе проговорила я.

— Нормальные? И никакого дискомфорта?

— Ну… поначалу было трудно…

— Да, — перебил он, — с такими железяками жить больно, но без них ещё больнее.

Я поджала губы.

Он говорил не о моих руках.

— Заедем по пути за сигаретами? — красноречиво ввернул мужчина.

— НЕТ.

— Ну и чего вы, бабы, такие упрямые?! Говоришь же прямо — вот это мне надо, а вы ещё ломаетесь, чето отказываетесь, ещё и мозг выносите!