III «Чужой язык меняет голос…» Чужой язык меняет голос: тон повышает, понижает. То серебрит, как время волос, то будто в воду погружает. Пугают сны таким кошмаром: стучусь к тебе, а дверь закрыта. Ты отвечаешь мне на старом остывшем языке забытом. Твой голос тише стал и глуше. За словом— шлейф беззвучной пыли. Ты не устал и не простужен— тебя там просто подменили. Я говорю: «Открой»– на четком, обидно правильном наречье, как будто вычистили щеткой все звуки перед нашей встречей, обильно смазав, как детали. Твой диалект— сухой и мертвый, как будто голос твой пытали. На пленке ставят мне затертой останки, усмехаясь криво… Страшней, чем двери, даже стены, больнее ссоры и разрыва любые тембра перемены. «Дорогой кто угодно, за Ваше письмо…» Дорогой кто угодно, за Ваше письмо От 9-го ноября— большое спасибо. Да, болею, но это пройдет само. Все хорошо, а точнее, невыносимо. Когда говорят, что мы совершаем круг Общий для всех, обычный, – то это враки. Каждый из нас дает свой отдельный крюк, И нам позавидуют бешеные собаки. «Все проходит, и раньше всего любовь. Два года— и все, начинай сначала». Чтобы больше не слышать подобных слов, О любви я попросту замолчала. Перешла на «приятно было узнать», «Очень рада», «удачи», «пиши», «посылаю», «вышли». Сама отдала все то, что можно отнять, И сохраняю только такие мысли, К которым не подобрать ни ключа, ни слов. Во всяком случае, как правило, не находим. Да здравствует почта— честный, простой улов: О здоровье, работе, конечно же, о погоде. «Влюблённый для друзей потерян потому…» Влюблённый для друзей потерян потому, Что верен до конца сомнительной догадке: Вокруг идёт война, и следует ему То молча выжидать, то мчаться без оглядки. Любимых к нам вели таким кружным путём, В такой кромешной тьме учили улыбаться… Назло придуман свет и звук изобретён, И тысячи вокруг прожекторов и раций. Чтоб не добил его попутчик-конвоир, Чтоб не прикончил взгляд и речь не доконала, Кто любит, тот бежит. Он трус и дезертир. Он без вести пропал, избегнув трибунала. «Сказав «Прощай», ты остаёшься жив…» Сказав «Прощай», ты остаёшься жив, и то же слово выслушав в ответ, ты застываешь, трубку положив, и смотришь на какой-нибудь предмет. Следишь, угрюмый снайпер, вор, шпион, упрямый испытатель злой тоски, как в вазе раскрывается пион, лениво разнимая лепестки. Теперь ты и цветку, и вазе враг. Пропасть, как и положено вещам, они стремятся. Спрятаться во мрак. Вещей не существует по ночам. Ты, повторяю, жив, а прочих нет. Выбрасывая новые «прощай» в холодный, по ночам горящий свет, в тебе одном вращается праща. «Поживём, пожалуй, молча и врозь…» Поживём, пожалуй, молча и врозь, Неспеша старея, ровно дыша. Если кто увидит меня насквозь, он решит, что сердце— вроде ежа. Сердце в тесной клетке, в глухой норе, в нежно-колкой шкурке, в кромешной тьме— лаковый каштан в своей кожуре, тихий заключённый в своей тюрьме. И какой ещё ни придумай троп,— Для кого? Ведь мы же молча и врозь. То есть сердце— это маленький гроб, и болит отчаянно каждый гвоздь. «Бежать, бежать… и остановиться…» Бежать, бежать… и остановиться, отплыть и лечь, и смотреть на берег, в замке копаясь вязальной спицей, каких в шкафу ожидать Америк? Не спать, не спать… и уснуть под утро. Скучать, скучать… и забыть на вечер. Как дыры эти зияют мудро: длиннее ночи, сильнее встречи. Упал туда, полежал и вышел. Дожил до лета, сумел не спиться… Вздремнул— и ожил. Скучал, но выжил. Блестит бесцельно стальная спица. «Я плыву из последних сил…» Я плыву из последних сил, хочешь— верь мне, а хочешь— нет. Но уж если меня спросил, если слушаешь мой ответ, то узнай, что всех нас опять тайно бросили в бездну вод. Если ты это будешь знать, может, кто-нибудь доплывёт. Море, море со всех сторон, и кораблик встаёт на рейд. Это снится мой давний сон, благосклонно кивает Фрейд. В южной тьме не заметит он, как трепещет ночной платан. Кто-то высветлен и влюблён, кто-то в белой рубашке там. И сигналит вовсю листва отдалённому кораблю, и закатаны рукава у рубашки, как я люблю. Персонажи счастливых снов все молчат, о чём ни спроси, а несчастных— так много слов говорят из последних сил. Я-то сон и плыву во мглу, но платан и кораблик— явь. Подремли, прислонясь к стволу— я к тебе добираюсь вплавь. |
