«Я бы жизнь провела…» Я бы жизнь провела, скользя рукой по руке— словно вниз по реке, пока не проглотит мгла комнату и меня, шум за окнами, мат, падающий, звеня, подтаивающий март, пошловатый мотив с настоящей тоской. Мгновенье цепко схватив, придерживаю рукой. «Над жизнью любой образуется туча…» Над жизнью любой образуется туча. В неё собираются ревность и ярость. Туда потихоньку, кряхтя и канюча, с грехом пополам поднимается старость. А ты остаёшься внизу, и за нитку держа этот шар грозовой и огромный, похож на большую больную улитку, улитку, которая стала бездомной. Призывно звенят сказки мёртвого леса, и звери попарно выходят из мрака… И всех наших ссор дымовая завеса уже не спасёт от обычного страха. «Ночные облака…» Ночные облака Над спящими домами Колеблются слегка, Как сумрачное знамя. Окончилась война Большой победой утра. Бледна и холодна, Просыпанная пудра На лица пустырей Ложилась. Потепленье… Чугунных батарей Холодные колени, Звонки из темноты И радиотревоги,— Все ждали, чтобы ты Спустил с кровати ноги. Но некто— на ином Настаивал несмело. Являясь только сном, Он ничего не делал. Он был неуязвим, Он спал и снился разом. Пока мы спим— мы спим. Ко всем словам и фразам Мы глухи. В нём была Усталость высшей пробы. И утренняя мгла, И круглые сугробы, И то, что он молчал Молчанием бездонным,— Привязанность к ночам И верность побеждённым Будило в нас опять… Ничто не важно, кроме Того, что можно спать. Там нас никто не тронет. «Кто неотступно думает о ком-то…» Кто неотступно думает о ком-то, Как будто бы по гулким анфиладам За ним идёт, и ни в одной из комнат Им никогда не оказаться рядом; Кто радостно старается всего-то Чужое мысленно поймать запястье, Чья глупая и странная работа И есть так называемое счастье; Кто привязался к мыслям, – так слепому Уже не выйти без его собаки, Идёт по свету, для него пустому, За поводок цепляется во мраке; Кто слушает шаги, кого хватило Только на то, чтобы услышать— живы, Кто до сих пор ни скрытого мотива, Ни потайной какой-нибудь пружины Не обнаружил в жизни, ни просвета… Того уже давно пора отвлечь, но Так неотрывно думает, что это И называется, должно быть, – вечно. IV «Ты знал и нарушил. Ты сам виноват…» Солдат, учись свой труп носить… Борис Лапин «Песня английского солдата» Ты знал и нарушил. Ты сам виноват. Не трогай, что любишь— убьёт. Ты втянут, пленён, просто-напросто взят. Ты пойман и пущен в расход. Однажды ты правильно ляжешь ничком На белую с ночи кровать, И сможешь подумать— неважно, о ком: – Мне нечего больше скрывать. И скажут – Он лёгкий и странно пустой, И тикает что-то в груди. – Он смерть ненадолго пустил на постой,— Подумает кто-то один. И мы не узнаем, кто прав был из нас, Когда тебя вынесут в тыл. И чудо ли это, и кто тебя спас— Уж, верно, не тот, кто любил. «Идёт по-прежнему война, кругом «зелёнка»…» Идёт по-прежнему война, кругом «зелёнка», стрекочет хроника, в траве не спит цикада. Ведь он пока что не убит, не рвётся плёнка. Чтобы увидела она— всего-то надо. Ах, если бы ещё заснять все перестрелки, и злых ворон— повсюду их сварливый идиш, и острым почерком письмо, ревниво мелким: Я весел, ранен, страшен, смел, – но ты не видишь! Когда он всё-таки падёт, красив и жалок, не на войне— порвётся там, где было тонко, влюблённость вынут из него, как будто жало, и ей, возможно, наконец, прокрутят плёнку. «Мы для того и зиму пережили…» Мы для того и зиму пережили, как долгий приступ, как осаду Бреды, чтоб сдаться, лишь глотнув весенней пыли, из понедельника нахально прыгнуть в среду, из зимнего пальто— в летящий плащик. Возьми ключи, апрель в блестящих латах! Войди, взгляни: вот кран на кухне плачет, и занавески в солнечных заплатах. Сухих деревьев поднятые копья торчат в окне на дымном заднем плане. Заряжен день сухой легчайшей дробью приходов, поцелуев, смеха, брани, и гречневой крупы… Да, кстати, крупы сегодня кончились. Сдаемся, слава Богу! Горячий луч стегает стульев крупы. Трехлетний барабанщик бьет тревогу. Теперь еще разок пройтись июнем— вот и Веласкес: копья, флаги, шпоры… Мы сами что угодно завоюем— Ижору, например… Начнем с Ижоры! В конце концов сдадут, сдадут нам дачу! И вспомнишь невзначай, идя по саду, как победитель тих и озадачен на репродукции в альбоме Прадо. |
