— Ты вдохновила меня. В свое время в тебе проявилась воля Азуриана. Теперь же я стал его орудием.

— Ты же знаешь, что боги мертвы? — Голод терзал ее живот, и девушка внезапно почувствовала тошноту. Фараэтиль взглянула на кровь, засохшую на ее теле, и сплюнула. Впервые она не видела в ней ни красоты, ни картин, ни восторга. Просто кровь, жизненные соки эльдаров, разбрызганные по плиточному полу. Желудок девушки скрутило, и она добрела до стены, чтобы избавиться от его содержимого. Вышла только желчь.

Азурмен подошел к ней чуть ближе, но так, чтобы она не сумела достать его за один удар. Фараэтиль обессиленно повела ножом, закрывая себя от незнакомца, а затем посмотрела мимо него туда, где лежали тела.

— Это мы сделали? Я сделала? — Перед ее глазами предстали не только останки, разбросанные по полу этого тихого места, но и мириады трупов, которые она за время службы оставила после себя на песках арены. Какая безумная напасть охватила ее? Как долго она уступала свое тело ярости? — Как? Как нам удалось?

— Жестокость таится во всех нас и только и ждет, когда ее выпустят наружу. Так же как и жажда радостей, лести и удовлетворения — все это живет в наших сердцах. Мы должны противиться их соблазну, должны стойко противостоять искушениям.

— Ты раньше уже творил подобное? Убивал?

Азурмен покачал головой.

— Я всего лишь был сосудом. Жестокость таится во мне, но теперь я нашел умиротворение.

— Правда? — невесело усмехнулась Фараэтиль, найдя его высказывание ироничным. Окровавленные трупы культистов доказывали обратное. — Я бы не назвала это умиротворением.

— Жестокость проявляется в намерениях, а не в действиях, — проговорил Азурмен. — После Грехопадения я долго размышлял об этом.

— Грехопадения? Что это?

Азурмен махнул рукой в сторону дверей и сводчатого потолка предкамеры.

— Все, что произошло вокруг нас. Потеря невинности. Проклятие нашего народа. Погибель, пришедшая за нами.

Девушка недоверчиво насупила брови.

— Ты помнишь то время?

— А ты нет?

Она все еще не доверяла Азурмену, поэтому не решилась рассказать ему о кровавом пути, по которому ей пришлось пройти, и вместо этого солгала.

— Я была ребенком. Я помню только смерть и крики. Прежде чем умереть, мой брат присматривал за мной и научил меня, как заботиться о себе и избегать демонов и культистов. По старому исчислению в последний раз я была здесь несколько лет назад. Ты все это время провел в одиночестве?

— По-видимому, гораздо дольше, чем сам предполагал, — признался Азурмен. Он указал рукой на клинок, зажатый в руке Фараэтиль. — Дай-ка мне его.

Помявшись, она отдала ему оружие, и Азурмен бросил его в сторону. С характерным металлическим звоном оно ударилось о каменную плитку.

— И как же я теперь смогу себя защитить?! — выпалила она, шагая к отброшенному клинку.

Азурмен рукой остановил девушку.

— Пока тебе нельзя использовать оружие. Твой гнев погубит тебя. Подогреваемая страхом ярость ослепляет тебя и не дает разглядеть опасность.

— А ты, значит, не боишься? Так ведь?

— Фараэтиль, я видел, как наш мир поглотил алчущий бог. Меня больше ничто не страшит. Я довольно долго пробыл в одиночестве. Позволь мне научить тебя тому, чему я сам научился. Показать мир за пределами логовищ культистов и улиц. Позволь помочь тебе обуздать страх и ярость, успокоить бурю, бушующую в твоем сердце.

Фараэтиль смотрела на него и думала, говорил ли он правду или все это было лишь бредом отшельника. Нечто особенное читалось в поведении, взгляде и позе Азурмена, находя отклик в ее душе. Источаемая им мощь и древность напомнили девушке о той статуе.

— Мне придется сражаться. Без борьбы долго не протянешь.

— А я не говорил, что ты не будешь сражаться. Я научу тебя, как бороться с врагом и при этом не испытывать переполняющего душу желания убивать. Наших сородичей погубили эмоции, поглотили страхи и страсти. Оставшиеся должны научиться самоконтролю. Нам следует осторожно ступать между потворством и отрицанием. Мы должны перестать потакать нашим темным желаниям, но мы не можем опровергать того, что они живут внутри нас. Мы обязаны усмирять свои души, познав дисциплину и выбрав себе цель. Только тогда мы освободимся от груза собственных страстей.

Девушка посмотрела на него, полная надежды и благодарности.

— Это правда? Мы в самом деле можем избавиться от этого кошмара?

— А ты хотела бы попробовать, Фараэтиль?

— Я хочу поменять имя. Когда мы впервые встретились, ты не был Азурменом. Если я должна переродиться, как и ты, то мне нужно другое имя.

Азурмен призадумался, и вдруг его губы тронула улыбка, чего не случалось уже очень давно.

— Я научу тебя, как обратить ярость в вихрь ударов, которые не выдержит ни один враг. Твой крик будет оставлять после себя безмолвие смерти. Ты станешь Джайн Зар.

Бурей Тишины.

Глава 3

Великого арлекина труппы, которая по совместительству была и хозяйкой «Звездного танца», звали Наэмонеш. Когда корабль отошел подальше от демонов, наводнивших Столбчатые пещеры, великий арлекин решила встретиться с лордом-фениксом. Они задумали собраться в находящемся в центре судна небольшом круглом зале, в котором кольцами стояли скамейки и кресла различных форм и происхождений. Грубые орочьи табуреты и холмики из фентарианских подушек располагались рядом с утонченными шезлонгами из искусственных миров и позолоченными человеческими тронами.

Когда Джайн Зар вошла в комнату, Наэмонеш уже была там вместе с несколькими арлекинами. Глава труппы сидела на простом постаменте из черного камня, находившемся за несколько рядов от центра зала, а ее товарищи разошлись по разным углам. Джайн Зар села рядом с Наэмонеш на мягкое кресло с высокой спинкой. Великий арлекин качнула головой, встала и двинулась к ковшеобразному сиденью напротив постамента.

Остальные участники труппы зашли внутрь и беспорядочно расселись по комнате — некоторые собрались группами, а другие же расположились в одиночестве. Без включенных голополей можно было рассмотреть рельефность и многоцветность их шутовских костюмов — дети Цегораха казались дисгармоничной бурей красок и рисунков. Некоторые арлекины приветственно поклонились лорду-фениксу, другие кратко кивнули, а несколько воинов проигнорировали присутствие легендарной Бури Тишины.

Джайн Зар видела, насколько непохожими на остальных казались последователи Смеющегося бога. Она знала об их секте больше, чем многие другие эльдары, но в целом эти откровения были лишь крупицами. Странные ритуалы, которые, по словам арлекинов, защищали их от Той-что-жаждет, были скрыты ото всех, как и прочие секреты детей Цегораха. Всем было известно, что артисты не носят спасительных камней, ведь, как они говорили, им не нужны «духовные тюрьмы», чтобы не пасть жертвой вечно голодного Великого Врага.

Поэтому сторонники Смеющегося бога казались ей пустыми. Однако что-то в них все еще теплилось, ведь они принадлежали к народу эльдаров и оттого обладали толикой психического дара, что эмпатически связывал их друг с другом. Так как арлекины не носили путеводных камней, их мысли и эмоции были сокрыты от Джайн Зар — затуманены и рассеяны, подобно их обликам, что расщеплялись голокостюмами всякий раз, когда исполнители пускались в пляс на поле боя.

Корабль напоминал своих обитателей: его круг бесконечности большую часть времени бездействовал, а все системы питала только энергия прядильной ткани. Не было ни духов, которые бы передвигались по судну, ни приливов психической энергии в обшивке. Для созданий, так сильно ценивших жизнь и смех, корабль оказался местом холодным и почти лишенным чувств.

В зал прибыл Шут Смерти, облаченный во все черное, за исключением костяных рисунков и гротескной маски-черепа. С напускной медлительностью он приближался к лорду-фениксу, осторожно ступая меж беспорядочно расставленных кресел. Шут встал перед ней и поклонился, закрыв своей ухмыляющейся маской вид на Наэмонеш. Он оставался в таком положении, не открывая взгляда от лица Джайн Зар.