Что-то громко ударило в дверь со стороны перрона. Я услышала крик.

Наверное, это был инстинкт самосохранения. А, быть может, и интуиция, но я со всех сил побежала к ребятам. Они слышали эти звуки, и Джанет, сжимая в руках папку, спряталась за Марвина. Ещё один гудок поезда…

— Знаете, — усмехнулся парень, — а ведь умереть от клыков вампира…необычная смерть. Небанальная.

— Мы не умрем…Нужно укрыться…

— А как же Арчи и Брис? — жалобно проговорила Джанет, и злополучная деревянная дверь медленно открылась, пропуская на паркет лужу крови.

Это было лето.

1 июля.

13:15.

Было жарко, и, стоя в огромном пустом зале, мы чувствовали себя опустошенно. Горячий воздух, несмотря на вечное хмурое небо, смешался с ужасом, не оставив в теле ничего, кроме желания жить. Да, оно билось вместе с сердцем, вынуждая стоять прямо и готовиться бежать. Но куда?

В жизни случается момент, когда ты слышишь внутренний щелчок. Его не слышит никто. Только ты. Бывает так, что этот звук для кого-то остается загадкой и простой литературной фразой, и трудно понять, застрявший ли это на месте человек или настоящий счастливец. Щелчок издает звонкий звук лишь тогда, когда меняемся мы, меняется наше сознание. Что-то извне служит причиной ему, и зачастую отнюдь не радостные события инициируют судьбоносный звук. Когда вы услышите его, дороги назад не будет. С тех пор вам придется смотреть на мир под другим углом…

Это было лето.

В помещении было жарко.

Из-за этого, вытекающая из-за дверей кровь быстро распространяла специфический запах по воздуху. Наверное, её было много. Она текла со стороны перрона, уборной и даже со стороны входа. Казалось, вот-вот и алые капли упадут на меня с потолка, но и тогда я бы не сдвинулась с места.

1 июля.

13:16

Я никогда не думала о смерти. Это казалось мне такой далекой темой, что я не задавала себе вопросов наподобие «Что испытывают люди перед неизбежным концом?». Философские рассуждения не уровня молодой студентки. Если подумать, то меня ведь уже пытались убить. И о чём же я тогда думала…Я хотела жить. Спасли ли меня эти мысли? Отнюдь.

Со стороны входа мелькнула тень. Мы обернулись и увидели Габриэля. Он стоял рядом с уже знакомым на лицо мужчиной в том же цилиндре и с той же тростью, что и на приеме. Рядом с ним была его жена. Рядом с ней стояла Маргарет. Почему-то перед глазами всё расплывалось, однако, я была уверена, что все они улыбались…

Моника вышла из уборной. Позади неё бодро шагали двое мужчин. В одном из них я узнала следователя, в другом — известного депутата, которого видела в телевизоре. Они не подходили ближе, но мы, стоя спинами друг к другу, сжались лишь сильнее. В проеме уборной я увидела фарфоровую недвижную ногу. Заляпанное кровью зеркало отражало вид на одну из кабинок, в которой лежало обезглавленное тело…

Я услышала щелчок в голове, когда деревянная дверь, наконец, полностью открылась, и врач, тот самый врач, у которого мы когда-то просили помощи, пропустил почтительно вперед другую высокую фигуру. Вилфорд…

Что же я чувствовала в тот момент…Это может быть странно, но…ничего. Тошнота, слезы, боль и ужас, которыми я захлебывалась и давилась всё это время вдруг ушли. Пусто. Ничего нет. Лишь отголоски страха, что уже устал носить по крови адреналин…Но, когда Джанет схватила меня за руку, когда Марвин прижался ближе, я поняла, что просто выгорела. Эмоции вышли на ту стадию, где я не могу их осилить и принять. Но они остались на том уровне, где я боюсь не только за себя, но и за других.

Быстрым и широким шагом Вилфорд подошел ближе. Остановившись напротив, он ласково улыбнулся, утирая с моих щек слёзы. Значит, я всё-таки плакала…Не могу пошевелиться. Всё тело потяжелело и окоченело.

— Я же сказал тебе оставаться дома, — любящий и мягкий голос, от которого вновь начинает тошнить. Дома…Нет, это не мой дом. — Но ты решила прочувствовать охоту сполна.

Мужчина взглянул на Джанет и Марвина. Я не могла повернуть к ним головы. Но чувствовала, что и они были не в силах пошевелиться.

— Осталось ещё двое.

Отрицательно мотнуть головой стоило мне больших усилий. Двое…Это не принесло облегчения. Я не останусь с этими убийцами наедине. Но смотреть на то, как они избавляются от того, что мне дорого…Уж лучше было бы услышать «трое». Тогда мой ужас не продлился бы долго…

— Отчего же? — удивленно спросил Вилфорд, засовывая руки в карманы брюк. От его коротких волнистых волос пахло кровью…

— Прошу… — голос дрогнул, — пусть они…хотя бы они…уедут домой.

Мужчина склонил голову набок, всматриваясь мне в глаза. Он молчал. Это молчание действовало хуже яда.

— Пожалуйста…

— Но дело нужно довести до конца.

— Умоляю…Всё, что угодно…

Самопожертвование. Мне казалось, что я не способна на подобное. Но в сделке оказались те, чью смерть я бы не пережила. Наверное, этими словами я спасала и себя…

— Что ж, — вновь улыбнулся Вилфорд, оборачиваясь к другим здесь присутствующим, — в таком случае я объявляю четыреста девяносто пятую охоту закрытой. Откройте аэропорт и отправьте этих двоих домой.

Аплодисменты.

Лето.

1 июля.

13: 26.

Это была 495-я охота…

Холодные губы нежно коснулись впавшей щеки. Мужские руки шестую ночь подряд блуждали по телу, не вызывая ничего, кроме отчаяния. Тело предательски отвечало на умелые ласки, но разум был переполнен страхом, горечью и слезами, которые я не имела права показывать. Он приказал мне быть счастливой. Он запрет меня в пустой комнате, если я ослушаюсь, и потому на моём лице сейчас улыбка, потому мой взгляд просит большего. Я умею притворяться, а он умеет преобразовывать эту игру в настоящую безумную любовь.

Шестую ночь подряд он берет меня жестоко и надолго. Он шепчет мне на ухо о своих чувствах, сжимает руками часто вздымающуюся грудь, ласкает языком мои ключицы и раз за разом подминает моё тело под себя, когда я хочу изменить положение. Он тяжело дышит в мои губы, не отводит яркий красный взгляд, и в словах его я слышу будоражащую хрипоту, от которой по позвоночнику бежит дрожь. Он любит меня, но любовь эта безумная и извращенная, и, обращаясь во сне к самой себе, я вижу в собственной душе лишь страх перед огромной силой.

Не только я страшусь гнева Вилфорда, и, оборачиваясь на всех тех, кто шел за ним по кровавому следу, я вижу в горящих глазах слепое повиновение. Они знают, что из свободных кукол стали марионетками, и они приняли эту участь взамен на долгую и лишенную нужд жизнь. Эти нити не обвивают мои конечности, и я свободна, как может показаться на первый мимолетный взгляд. Вилфорд любит меня, но и я должна любить его, но, думая об этом, я вспоминаю окровавленный вокзал, обезглавленные тела и мраморные трупы некогда живых друзей.

Страх вытеснил из быстро бьющегося сердца первую любовь, но мне не должно показывать эти изменения, ведь мои права и моё положение стали очевидны. Жена Князя должна быть любящей и преданной правой рукой своего мужа. Она должна отдать ему свою жизнь без остатка, должна неустанно следовать за ним, куда бы он ни пошел. Маска благородной девушки плотно легла на моё лицо, и снять эту маску я не столько не могла, сколько не хотела. За этой маской была настоящая я. Там были мои настоящие мысли и чувства.

Я хотела сбежать. Марвин и Джанет выжили, и уже одно это вознаграждает мою непревзойденную актерскую игру. Но ныне они в теплом спокойном доме, а я пленница драгоценной клетки, из которой никак не выбраться. Вилфорд ходит за мной по пятам, и, когда я попыталась уйти, он в наказание запер меня на неделю в пустой комнате, в которой можно было бы сойти с ума. При любой моей ошибке срок этот будет увеличиваться, и подозрительно быстро появились в моей голове мысли о суициде. Я не могу сбежать, не могу никого предупредить, никому написать. Я должна жить во дворце, исполняя «великодушно» подаренную мне роль.