Сегодня Таю доверили командовать утренней гимнастикой. И оборотень, и девочки очень любят эти моменты, а старый Пако все чаще говорит, что ему пора на покой. Я с любопытством наблюдаю из окна своего кабинета, как молодой человек выстраивает в ряд воспитанниц, а потом разбивает их по парам. Сверху они все кажутся одинаковыми: в чёрных широких штанах и белых рубашках, босые, с туго заплетенными косами. Но я могу большую часть из них различить по движениям и жестам.

Чуть позже девочки переоденутся в учебную форму: те, кому нет ещё тринадцати — в рубашку и длинную юбку, старшие — в традиционный ильхонский наряд: широкие штаны и длинный халат из чёрного шелка. Отличается форма лишь поясами: у отличниц в учебе пояса голубые, у остальных — чёрные. У наказанных учениц бывает и красный пояс, но уже давно, насколько я помню, никаких происшествий не случалось. Красного пояса нет ни у кого.

На самом деле он редко используется, ильхонки на редкость послушны, даже покладисты. Разве что оборотницы могут сцепиться, ну так это задача учителя — следить, чтобы они всегда были в разных учебных группах.

Хромая Лейзи сегодня вышла на гимнастику вместе со всеми. Я замечаю, что Тайхан оказывает ей особое внимание, тщательно разъясняя упражнения, часто ей помогая. Скажу ему, чтобы так больше не делал. Несмотря на увечность, никто и никогда не будет ее жалеть. Не стоит и привыкать к снисхождению. Ей надо стать сильной, чтобы выжить в мире людей, которые больше всего на свете ценят физическое совершенство. Скорее всего, Лейзи ждёт участь чёрной прислуги, всегда скрываемой от глаз хозяев и гостей. Может быть, в кухне, а может — если очень повезёт — в саду или рабочей комнате.

Я качнула головой, делая мысленно пометку, что нужно уже искать нового учителя боевых искусств. Дело непростое. Он должен уметь многое, быть честным и добрым к людям, а ещё его возраст или внешность должны ограждать от посягательств со стороны девушек. Никакие романы или влюбленности мне здесь не нужны, хватит и Тайхана.

Отойдя от окна, я принялась перебирать записки, оставленные мне учителями. «Заказать стальных перьев». «Кончаются кисти для рисования». «Нужен отпуск, давно не было писем от матери, хочу проведать» — это от леи Нориэ. Так и знала, что брать в учителя молодую женщину — дурная идея. Старушки лучше. Стоит напомнить ей, что она не отработала и двух лет, отпуск ей не полагается. Впрочем, она может уволиться и ехать, куда вздумается. Остальные записки я отодвинула движением руки, вспомнив вдруг, что, наблюдая за утренней гимнастикой, даже не нашла глазами дочь. Нехорошо вышло.

Обычно я стараюсь не упускать ее из виду.

Мэйгут меня пугает. Она очень похожа на меня, буквально одно лицо, но… мы различны, как подсолнух и солнце. Я просто миловидна и ярка: волосы, глаза, светлая кожа. Веснушки, кстати, напрочь исчезли после рождения дочери, чему я необычайно рада.

А Мэй, она… ослепляет. Бьет наотмашь. Ярко-зелёные миндалевидные глаза, невероятной красоты лицо, волосы огненно-рыжие, но не такие, как у меня, вьющиеся мелким бесом, а красиво ниспадающие крупными кудрями. Она меня чуть ниже ростом и гораздо тоньше, изящнее. И брови с ресницами не рыжие, а темные, почти чёрные. Ей не нужна краска для лица, чтобы подчеркнуть свои достоинства. И при этом она сокрушающе прагматична и холодна с людьми. Все вокруг для неё — пешки в ее игре. Она никого не любит, ни к кому не привязана, даже я для неё — всего лишь женщина, которая ее родила, но не мать. Единственная, кто удостаивается ее милости, это матушка Ши. К ней Мэйгут испытывает какую-то особую нежность, с ней она разговаривает по душам и делится своими тайнами.

Я же никогда не могла понять, что в голове у дочери, да, признаться, и не хотела. Занятая своей школой, я совершила ту самую ошибку, за которую так часто ругала ильхонцев: я не находила времени на своего ребёнка. Ничего удивительного, что мое место в ее душе (если у этого отродья фэйри была душа, конечно) заняла бабушка Ши, которая охотно возилась с малюткой.

Несмотря ни на что, я люблю Мэй, но не думаю, что ей это важно. Мне порой хочется ее обнять, засыпать ее дорогими подарками, я вполне могу это себе позволить, даже просто — поговорить. Но не могу через себя перешагнуть, опасаясь, что мои порывы будут грубо отвергнуты.

Впрочем, у Мэйгут есть все, абсолютно все. В шкафу висят яркие, цветастые кимоно с великолепной вышивкой. Зонтики, веера, костяные гребни, заколки, пояса, дорогие притирания и краски для лица — всего этого у неё в избытке. Только она все равно ходит, как и все девочки, в чёрном ученическом костюме.

Я снова выглянула в окно, удостоверяясь, что гимнастика окончена и двор пуст. Ученицы отправились по своим комнатам: умываться и переодеваться к завтраку.

Я когда-то специально выбрала для кабинета хозяйки школы помещение на втором этаже. Окна в нем расположены так, чтобы видеть и внутренний двор, и весь сад, и даже немного леса. Не то, чтобы я стремилась держать все под контролем, просто отсюда открывался действительно очень красивый вид.

И сейчас этот вид портила чёрная непонятная клякса в закрытой части сада. Я никак не могла разглядеть, что это там валялось на дорожке. Какая-то чёрная тряпка? Наверное, ветром унесло костюм одной из старших учениц! Надо убрать, пока не поднялся шум.

Быстро и даже с облегчением заперев кабинет, я спустилась вниз, вышла в сад, а потом через калитку прошла в ту его часть, куда не допускались ученицы. Только учителя и садовница. Взрослым тоже иногда нужно одиночество и покой.

Уже следуя по дорожке закрытого сада, я догадалась, что там не тряпки, а человек. Причём, судя по размеру, мужчина, а значит, чужак. Лежал он неподвижно, но это не значило, что в любой момент он не мог ожить и напасть на меня. Как он смог преодолеть зачарованную ограду? Фэйри? Ох, не хотелось бы мне встретиться вновь с кем-то из этого народа!

Я остановилась в нерешительности, раздумывая, не позвать ли мне на помощь Тайхана. Все же он мужчина и почти уже воин! Против чужака — защита. Не успела. Позади послышался шелест шелка, я обернулась и с удивлением увидела спешащую дочь. Конечно, у неё тоже был доступ в эту часть сада! Я разом успокоилась. Ни один мужчина, будь то фэйри или человек, не причинит ей вреда. Такой уж у неё дар. Я могу не любить его и бояться, но отрицать его пользу глупо.

— Мэй, я тебе рада. Помоги мне.

На миг дочь замерла и поглядела меня удивленно, а потом кивнула и вместе со мной подошла к чужаку.

Да, это был мужчина. Молодой. Красивый. Живой. Из груди у него торчал хвост арбалетного болта. Чужак лежал, поджав колени, свернувшись в клубок, как котёнок в коробке или дитя в чреве у матери. Мы в четыре руки перевернули его на спину. Точеное смуглое лицо было бледным от боли, губы окровавлены. Густые чёрные волосы коротко острижены, но не мастером, а словно их наспех кромсали ножом. Стало быть, воин, только они имели право носить длинные волосы. И воин, который не хочет, чтобы знали, что он воин.

— Он умирает, — торопливо прошептала Мэйгут. Я впервые в жизни услышала в ее голосе волнение. — Ну что ты стоишь, помогай!

А чем я могу помочь? Добить беднягу, чтобы не мучился? Я к проклятым фэйри даже пальцем боюсь прикоснуться!

А дочь тем временем ловко и быстро разорвала заскорузлую от крови чёрную куртку мужчины, обнажая гладкую мускулистую грудь и конец болта. Крови неожиданно оказалось не так уж и много.

— Древко не дало развиться кровотечению, поэтому он ещё жив, — деловито заявила Мэй. Я смотрела на неё с изумлением: откуда она это знает? А дочь продолжала: — Ты держи его за плечи, а я выдерну стрелу. Нет, лучше ты, ты сильнее.

— Я боюсь, — честно призналась я. — К тому же пойдёт кровь, и он умрет.

— Он и так умрет, и очень быстро. Такой красивый мужчина… не хочу, чтобы он умирал.

Я внимательно поглядела в ее лицо. Она… улыбалась. И я поняла: Мэйгут положила на чужака глаз. И ещё поняла: мне это совершенно не нравится. Кто знает, что она сотворит с беднягой, попали он в ее руки? Сведёт с ума? Уничтожит как личность? Сделает из него марионетку? Очень даже запросто.